— Ох, да что же это я… — рыцарь смутился.
— Это просто одна и та же женщина. — спокойно закончила монахиня.
Рыцарь на миг задержал дыхание. Все ясно. Грубый он все же, толстокожий: обижался на несчастную сумасшедшую, недобрые слова в ее адрес не говорил, так думал…
— Простите, сестра… Я, пожалуй, пойду… — он начал аккуратно, не сводя глаза с монахини — а ну как кинется, безумная! — пятиться к выходу.
— Не верите?
— Видите ли, сестра…
Можно безумным возражать или не стоит?
— Даже Лазарь, воскрешенный Иисусом, потом умер в свой срок, гробница вот его тут, неподалеку. Люди-то по сто лет не живут…
— Люди — нет. А драконы — да. — неожиданно спокойно согласилась сумасшедшая.
Рыцарь споткнулся, едва не рухнув на высокий порог скриптория. Ушибленная об лодочную скамью спина отозвалась вспышкой боли. Мгновение он лихорадочно соображал, пытаясь понять слова сестры Аполлинарии… и наконец глухо хмыкнул:
— А говорите — поладили. Настолько, что свою настоятельницу чудовищем называете?
— Она не чудовище! — вдруг сильно и горячо вскричала сестра. Мгновенный бросок — полы монашеской рясы взвихрили книжную пыль — и вот уже она стоит рядом, обеими руками стискивая его руку и пытливо заглядывая в глаза. — Она — жертва! Несчастная, страдающая жертва! Но в сердце ее уже цветет надежда и упование — на истинного рыцаря, способного отдать последние деньги ради спасения неведомой ему утопленницы! На вас, монсьер! Только вы можете ей помочь!
Тонкие руки высунулись из провала, в котором кипело море. Ощупали острый скальный край, подтянулись… И отсвечивая белизной в вечернем сумраке, наверх взметнулось обнаженное женское тело. Мгновение женщина еще смотрела вниз: там, то с грохотом разбиваясь об стены скального грота, то вновь откатываясь белыми пенными языками, бушевало черное ночное море. Ледяные брызги соленой воды осыпали ее живот и грудь, женщина зябко поежилась… и аккуратно ступая босыми ногами по камням, вскарабкалась по уводящему вверх узкому скальному проходу. Чирк… чирк… Найденное на ощупь кресало высекло искры — затеплился утопленный в жиру фителек. Держа масляную лампадку в руке, женщина шагнула в невысокую скальную пещерку. Едва теплящийся огонек, точно в зеркале, отразился в стекающем по стене водопадике. Женщина пристроила лампадку на скальном уступе и нырнула под холодные струи, смывая с себя морскую соль. Провела гребнем по коротко остриженным волосам… и принялась натягивать монашескую рясу. Оправила подол и шагнула к низенькой дубовой двери на другой стороне пещерки. Откинула тяжелый засов…
Дверь распахнулась от сильного толчка, с грохотом ударившись о стену пещеры. Ворвавшийся внутрь мужчина походил на ночного демона. Отлетевшая от дверей женщина пронзительно завизжала.
— Мать-настоятельница, не кричите, это же я! — ринувшийся за ней мужчина ухватил настоятельницу за рукав рясы, не давая ей нырнуть в уводящий к морю проход. Она рванулась, яростно, отчаянно, оставляя у него в руках оторванный рукав и заметалась по пещере, норовя то добраться до двери, то снова до прохода. — Мать-настоятельница, перестаньте! Я… вам ничего не сделаю, я… — мечущемуся напротив мужчине надоело играть в догонялки с пронзительно визжащей женщиной, он рванулся ей навстречу, сгреб в охапку и не выпуская из объятий, притиснул к стене пещеры.
— Мать-настоятельница, успокойтесь! Это же я, я!
— Монсьер рыцарь? — настоятельница мгновение помолчала, разглядывая его лицо в слабых отсветах лампадки. — Как… как вы сюда попали?
— Мать-настоятельница… — он всматривался в ее лицо так жадно, будто никогда его не видел раньше. — Нет, не так! Милая, прекрасная моя донна! Я… я все знаю!
— Все знает только Господь! — отворачиваясь от нависающего мужчины выдавила настоятельница.
— Да! Господь знает! — выкрикнул рыцарь. — Господь видит, как я хочу помочь вам в вашем несчастье!
— Тогда, быть может, вы перестанете меня обнимать? — кротко попросила настоятельница. — Сразу полегче станет.
— Да… Простите… — рыцарь перестал наваливаться на нее, но предусмотрительно придержал за плечо, точно настоятельница собиралась от него сбежать. — Я… Так неловок… Я знаю, что не должен обнимать вас! Вас надо поцеловать! — вдруг выпалил он.
— Вовсе не надо. — все также кротко возразила настоятельница. — Мои обеты этого не позволяют.
— Это я тоже знаю! Не про обеты, а что вы не можете сказать правду! — рыцарь помотал головой, стряхивая долетающие от водопада капли. — Только тот, кто узнает о проклятии сам, может вас спасти! Я — знаю! — и он потянулся губами к ее губам.
— Что вы делаете? — торопливо отворачиваясь, так что его губы ткнулись в край ее апостольника, пропыхтела настоятельница и уперлась обеими руками ему в грудь.
— Ну, так спасаю же! — нетерпеливо повторил рыцарь, снова пытаясь ее поцеловать.
— Прекратите немедленно! — пропыхтела настоятельница, вертя головой, так что вытянутые трубочкой губы рыцаря тыкались в покрывало.
— Да не вертитесь же вы! — пыхтел в ответ рыцарь. — Сказал же — я все знаю! Про проклятье!
Настоятельница вдруг и впрямь прекратила вертеть головой, но к рыцарю не повернулась, лишь скосила глаз из-под края апостольника.
— Ну что вы это… чудовище… дракон… — перетаптываясь с ноги на ногу и даже отворачиваясь от неловкости, пробормотал он. — Но это ничего… это… Я поцелую и все пройдет!
— Стоять! — его губы с размаху ткнулись в выставленную ею ладонь. Раздалось громкое «чмок!», а рыцарь смутился окончательно. — Проклятье, по которому я превращаюсь в дракона, надо меня поцеловать, и все пройдет?
— Ну… Сперва-то поцеловать, а потом и все остальное… как меж супругами водится… Потому как поцелуй — то ерунда, одного поцелуя может и не хватить, чтоб аж целый хвост с крыльями отвалились! — снова забормотал рыцарь… и почти взмолился. — Да вы не беспокойтесь, матушка! То есть, прекрасная донна… Я же не нехристь какой, и не подлец… Поженимся мы, сразу же, как дело сделано будет… А из монахинь вас епископ отпустит, это мне верно обещано!
— Сестра Аполлинария! — немедленно сделала вывод настоятельница. — Вот же… тварь поганая! Монсьер рыцарь, но вы же не ребенок! Вы же понимаете, что она всего лишь хочет захватить власть над монастырем и его сокровищами! Наверняка не без подсказки со стороны нашего епископа, да простятся ему все его прегрешения! В другой, вечной жизни…
— Хочет! — кивнул рыцарь, не выпуская женщину из объятий. — Потому и следила за вами неусыпно, потому и подметила, что вы с рассветом исчезаете, и только с закатом появляетесь, даже службы дневные не отстаиваете. Ну понятно, в чешуе-то оно неудобно. Да и церковка у вас маленькая. Не влезете. Еще хроники она нашла, старые, от основания монастыря.
— Хроники… — настоятельница досадливо прикусила губу. — Совсем я о них позабыла!
— Настырная тетка… — согласился рыцарь. — Но вам-то от ее зловредности одна только польза вышла! Вот же он — я! Тут! — рыцарь приосанился, но натолкнувшись на скептический прищур монахини, снова стушевался и умоляюще добавил. — Вы же станете королевой! Сказано же: кто проклятие с вас снимет, того вы королем сделаете! Хоть тут, на острове! А что, Лузиньяны, которые до Венецианской республики Кипром правили, их предок тоже простым рыцарем был! Чем я хуже? Сколько мне еще по дорогам таскаться: ни дома, ни семьи? Самое время остепениться, осесть… А раз я жениться не отказываюсь, так вы и сами… того… королевой сделаетесь!
— А через год умру? — сухо обронила монахиня.
— И такое говорят. Про проклятье-то ваше! — кивнул рыцарь. — Родами, наверное. Что ж поделаешь — королевству нужен наследник! — и теперь уже не только потянулся к губам, но и руку положил ей на бедро, явно намереваясь не тянуть с наследником.
— Я не знаю, как сделать вас королем! — она снова уперлась ему ладонями в грудь.
— Я вот тоже не знал, как проклятье снимать, а оно оказалось проще простого! И даже приятно должно быть. — он оценивающе поглядел на монахиню, и перехватил обе ее ладони одной своей, широкой! — И вы разберетесь. Обещано же: кто проклятье снимет… — он снова навалился, вжимая ее в ледяной камень, не позволяя ни отбиваться, ни бежать.
— Я не хочу умирать через год! — извиваясь в его рука, завопила она.
— Что ж поделаешь, судьба, видать, такая! Женщины умирают родами, мужчины погибают в бою. — равнодушно отмахнулся рыцарь. — Чем столетиями чудищем жить, уж лучше год честной женой… да еще и королевой!
— Но я не хочу! — она завизжала отчаянно, пронзительно, брыкаясь руками и ногами, норовя заехать ему коленом промеж ног или вцепиться ногтями в глаза.
— Счастья своего не понимаешь, дура! — заорал рыцарь, швыряя настоятельницу на каменный пол. И рванул вверх подол ее рясы.
Настоятельница зашлась диким криком, рванулась вперед, к дыре в пещерном полу, попыталась уползти…
— Сама же утром спасибо скажешь! — собственным весом прижимая ее к полу, успокаивающе забормотал он. — И за то, что в монстра клыкастого не превратишься… и за кое-что другое! — и он потянулся к завязкам штанов.
— И-и-и-и! — вопль настоятельницы эхом заметался по крохотной пещерке, оттолкнулся от стен и словно канул вниз, в проход.
И там, далеко внизу, вдруг яростно взбурлило море. Гулкий рокот прокатился узким проходом, язык холодной соленой воды захлестнул пещерку, окатив навалившегося на настоятельницу рыцаря точно из ведра.
— Что за… — вскинулся он, на мгновение замирая и поднимая голову…
Из прохода на него смотрели глаза — огромные, ярко-желтые, с узким вертикальным зрачком. А потом тьма ведущего к морю прохода дрогнула… и из нее ударил сноп огня.
Штаны у рыцаря на заднице занялись веселым костерком.
— А-а-а! — рыцарь заорал. Скатился с монахини и вереща, прыгнул задом в водопад.
— Арррршшш! — новая струя пламени, тонкая, как клинок, прошлась у рыцаря над головой прямо по хлещущей ему на макушку воде, белый пар вскипел, затягивая пещерку.