— Ты дывысь, яка! — возмутилась та. — Я з нею тут… наставничаю, делюсь опытом з молодежью, а она на меня станового46… тобто, майора милицейского натравила! А ну, держи ее, вовкулаче, зараз она тебе все расскажет! — с неожиданной легкостью и быстротой толстуха подскочила к Оксане — у руках у нее оказалась старинная склянка с узким горлышком.
Майор обхватил за плечи, стиснул — Стеллины пальцы больно впились в щеки, заставляя открыть рот, глаза-буравчики оказались близко-близко, а склянка с мутной коричневой жидкостью прижалась к самым губам…
Оксана завизжала — пронзительно, как пойманная летучая мышь. Склянка в руках Стеллы дрогнула — и разлетелась, плеснув во все стороны стеклянной пылью и враз вскипевшей коричневой жижей. Под кожей полыхнуло жаром… и жар этот хлынул наружу! Мир заволокло прозрачной бледно-зеленой кисеей, он пошел рябью… и Оксана завизжала снова — она стояла в костре из бледно-зеленого пламени! Прыжок, Оксана рванула прочь… и костер прыгнул вместе с ней. Она стояла и визжала, голос поднимался выше, становился тоньше… а пламя полыхало сильнее. Огненная завеса раздалась в стороны, мелькнуло ведро… и поток чего-то белого с размаху выплеснулся Оксане в лицо, прямо в раскрытый в крике рот. Ведро нахлобучили ей на голову, и Стелла звучно приложила кулаком по донышку.
Девчонка с ведром вместо головы на мгновение замерла, растопырив руки в стороны как кукла… гулко икнула под ведром… и плюхнулась на попу, прямо в растекшуюся по старому паркету белую лужу. И только тогда яростно рвануло ведро, отшвыривая его в сторону. Ведро загрохотало.
— Вы… что вы… сделали? — она уставилась на белые потеки на пальцах. Принюхалась… лизнула ладонь — и снова завопила. — Это что, молоко? Вы с ума сошли, я молоко терпеть не могу!
— Ще пожалуйся, що оно з пенками! Це ты що зробыла? Дывысь, дывысь! — Стелла принялась тыкать толстым пальцем во все стороны.
Веселенькие обои покрывала жирная копоть. Занавешивающие проем бусики почернели и омерзительно воняли горелой пластмассой, а пол под молочной лужей был прожжен насквозь.
— Подумаешь, евшан-зельем я ее напоиты хотила! — продолжала разоряться Стелла. — Не отравой якой! Хоче вовкулака знать кого и за що ты вбыла, ну и рассказала б ему правду — жилплощадь то зачем жечь? Психованная! Ось тепер верю, що ты когось зъила! Такая на що завгодно способная!
— Не ела я никого! И это не я! Не я! — вскочила Оксана… и снова звучно икнула, безумными глазами уставившись на собственную ладонь. Там, как последний язычок пламени в погасшем костре, то разгорался, то затухал слабенький зеленый огонек.
Стоящая за спиной у Стеллы бабулька в черном балахоне сунула той в руки банку со сметаной.
— Це нащо? — растерянно уставилась на сметану толстуха.
— Так молоко кончилось. — развела руками та. — А ничем другим колдовской огонь не потушишь!
— Не надо… сметаной. — слабо пробормотала Оксана.
— Ще як надо! Загасила вогник, швиденько!
Здоровенный волк мягко, шаг за шагом подбирался к девушке, в глотке его клокотало рычание, а громадные клыки скалились из-под приподнятой верхней губы… Оксана взвизгнула и пламя над ладонью взметнулось выше. Банка со сметаной свистнула в воздухе… и врезалась волку в нос! Серый сдавленно рявкнул… и скакнул в сторону, в прыжке разворачиваясь к новому врагу.
— Зовсим з глузду зъихав, волчина позорный! — упирая руки в бока, гаркнула Стелла. — Кончай девку пугать. За свой счет мени ремонт робыты будешь!
— А куда у него форма девается, когда он… превращается? — Оксана заворожено глядела на вовкулака сквозь пляшущее на ладони зеленое пламя.
Волк звучно чихнул, почти как кот потер лапой ушибленный нос, встряхнулся… и шкура медленно, будто скатываясь, принялась сползать с него, втягиваясь куда-то подмышку.
— Под шкуру уходит. — майор поднялся с четверенек.
— А шкура… как комбинезон? — заторможено спросила Оксана — почему-то именно этот вопрос казался ей сейчас жизненно важным.
— Вроде того. — угрюмо буркнул майор.
— Дытынка, ты ладошку-от закрой! — ласково-ласково просюсюкала Стелла. — Злый вовк тебя бильше не тронет. Не тронет! — прикрикнула она на вовкулака, устало возвращаясь в кресло. Старушонка в черном балахоне немедленно возникла рядом со здоровенным, похожим на бомбу, металлическим сифоном и толстым граненым стаканом. Зашипела пенная струя и Стелла принялась глотать газировку так жадно, что Оксана облизнула пересохшие губы. — Аааах! — тетеха со вкусом выдохнула и уже живее затараторила. — Бо не слипый же ты, вовкулаче, сам бачишь: ведьма она, може, и давно, а узнала про свою Силу лише зараз!
— Но ведьм же не бывает? — жалобно проныла Оксана.
— Звичайно ж не бувае. Насправди мы уси тут инопланетяне з Марса, а тебя мы потеряли при посадке. Маленькая була, з иллюминатора выпала.
— Правда? — еще жалобней спросила Оксана.
— Тю, дурна! — захохотала Стелла. — В инопланетян веришь, а в ведьм — не? Слышь, вовче, ну кого така кулёма вбыты могла?
Оксана обиделась. Одну толстую тетку в калошах она бы, кажется, с удовольствием прибила. Если безнаказанно, конечно.
— Парень, который с ней в кино был, найден повешенным возле «Красногвардейца»… — мрачно начал майор.
— Я же вам говорю — не ходила я с ним! Я свой билет Мыши отдала… мы с ней за одной партой сидим. А Катька Остроумова вообще сама приперлась: решила, что я с Аликом гуляю, и сразу он ей понадобился! Она мне всегда завидовала.
— Це правильно. Нам, ведьмам, завжды завидують, бо мы найкращи! Ось помню, у нас на селе була така Одарка, теж от зависти хиба що не лопалась. Каже: Стешка, и чого ж ты така гарна… тобто, Стелла… — тетеха сбилась, бросила быстрый вороватый взгляд на слушателей и не сбавляя темпа, затарахтела. — А який кинотеатр, кажешь? «Красногвардеец»? Це той, де в шестьдесят седьмом мужика распяли?
— Какого… мужика? — медленно и раздельно спросил майор.
— А, я и забула зовсим, ты ж не местный! — отмахнулась Стелла. — Було тут дило, почитай, двенадцать або тринадцать лет назад: там забор деревянный поблизу був, от прям к нему мужика и приколотили! Почитай, голого, одни сподники на нем и остались. Он ще живой был, когда скорая приехала, в реанимации помер.
— Ничего такого в наших архивах… — начала майор.
— Це дило по линии НКВД… — перебила его Стелла. — Чи як там воны зараз называются — КГБ? По их линии шло: думали, що це якась секта, та и паника в городе була б, якщо б хто узнав. А меня Лизавета Григорьевна послала, бо теж боялася, що це якись бовдуры чертей вызывают, або жертвы приносят, або ще щось.
— И что? — напряженно спросил майор.
— Та ничого! — пожала плечами Стелла. — Ни рисунков, ни свечек, ни цих… пентаграмм. — она презрительно скривилась. — Та и не случилось потом ничего: ани черти з Пекла не полезли, ани ядерна война не почалася.
— ВАЗ строить начали. — механически пробурчал майор, вспомнив машину, на которой прикатил дядька Мыкола.
— Де Волга, а де — мы? Та и заради ВАЗа давить треба було, а не распинать. — подумав, добавила ведьма.
Майор прошелся по комнате туда-сюда: под ногами хлюпало молоко, потрескивали обгоревшие паркетины.
— Телефон где? — наконец спросил он. Стелла ткнула пальцем в столик у продавленного дивана, густо, будто конфетти, усыпанного разноцветными подушечками.
— В КГБ у нас кто? — листая записную книжку, спросил он.
— З ваших — никого, була одна лиска, так на повышение пишла, вся курячья та яечная торговля зараз под нею. О, вспомнила, русалка есть, из оседлых!
— Как это? — оторвался от блокнота майор.
— Мужику на шею села, та й сидит! — отмахнулась Стелла. — Ось вин як раз в КГБ и работает, пользуйся, поки она его ще не заела.
Майор принялся мрачно накручивать диск телефона.
— Из милиции беспокоят… Мне бы подполковника… — читая с подсунутой Стеллой бумажки, проворчал он. — Товарищ подполковник? Извиняюсь, конечно, но я вашей супруги, как бы это сказать… коллега, что ли… Или даже скорее родственник… по хвосту. — вовкулака поморщился. — Очень-очень дальний родственник. Поговорить бы надо, товарищ подполковник? По делу, исключительно по делу. Скорее даже по делам: у нас — свежим, у вас — десятилетней давности. Да, еду, заказывайте пропуск! — он бросил трубку на рычаг. — Никуда! — он устремил на Оксану палец. — Сидеть тут — и ни шагу: никуда не звонить, ни с кем не разговаривать… ну кроме вот нее. — он кивнула на Стеллу. Видно было, что он бы и со старой ведьмой общаться запретил, но понимает, что не выйдет.
— Почему? — вскинулась Оксана. — Вы же поняли, что я тут не причем. В шестьдесят седьмом мне два года было.
— Сидеть, я сказал! Только попробуй высунуться — сгною! Не за убийство, так за фарцовку, поняла? — и тяжело ступая, двинулся на выход.
— С вас тридцать рублей. — прошелестело у него за спиной. — Хозяйкино время дорогого стоит.
Вовкулака развернулся и глухо рыкнул, скаля мгновенно отросшие клыки. Старушка в балахоне испуганно шарахнулась в сторону, но тут же выпрямилась и подрагивающим голосом пробормотала:
— Так бы сразу и сказали, что вы свой. Тогда, конечно, по двадцать.
Майор рыкнул снова, рванул дверь и выскочил на площадку.
— Надо будет сказать ведьме-хозяйке, чтоб приструнила русалку, а то ведь полезнейший человек этот кгбешник, жалко будет, ежели помрет.
Майор сидел в своем кабинете, опасливо глядя на лежащий перед ним список. Узнав, в чем дело, подполковник КГБ, русалкин муж, чуть не лобызал майора как родного, мгновенно завалив списком странных «висяков», болтающихся в архиве без малейшей надежды на разгадку. Еще несколько, вроде бы обычных, но случившихся совсем рядом с кинотеатром дел добавились из архивов отделения — и в результате, вот! 1958 — убита девушка, обыкновенный удар ножом. Ограбление. И дальше ничего, тишина и спокойствие, аж до 65-го, когда рядом с кинотеатром снова находят женский труп. Блондинку застрелили в упор в темном переулке рядом с кинотеатром. Из маузера времен гражданской войны.