— Самая первая моя вышивка. — проворчала Оксана. Не рассказывать же, что вышивка получилась кривовата и футболка разонравилась Оксане настолько, что хоть выкидывай. А тут у Мыши как раз был день рожденья, и вообще, дорог не подарок, дорого внимание.
— А вышивать потянуло як раз колы навколо тэбэ вселякие странные дела твориться почалы, га? Замки там сами собою видчынялыся, ще щось… — Стелла вдруг мелко захохотала, тряся грудью и животом. — Ось твоя перша вышивка ей жизнь и спасла!
— Не спасла! Никого не спасла… Она придет, она возьмет! — раздался хриплый голос, и поднимающаяся с асфальта Оксана замерла, как бегун на старте, разглядывая еще одного человека в переулке. У дерева навытяжку торчал незнакомый пожилой дядька. Только через мгновение Оксана поняла, что руки у дядьки заведены назад, так что охватывают тонкий ствол, и скованы наручниками. — Я тоже думал, что от нее ушел. Я первый ее встретил! В пятьдесят восьмом! «Дело «пестрых»! Детектив, советский, самый первый! С девушкой был… она сзади села… — он задергался, словно хотел выдернуть дерево, к которому был прикован и удрать вместе с ним.
— Девушка? — переспросил майор.
— Нет! Она! Синяя дама! Девушка рядом сидела, а она… от нее могилой пахло! Я еще шутил тогда… шутил, что она как из того детектива выскочила. А она возьми, да и скажи, тихим таким шепотом, жутким: «Все так и будет. Смотрите внимательно, это ведь ваш последний фильм». А я девушке своей: «Слышь, это она тебе!» Там же, в детективе девушку убили, не парня! Я шутил, слышите! Я же не знал, что ее через день мертвой найдут! Девушки вообще стойкие — мужики после ее слов сразу же, а женщины еще держатся день… иногда два…
Стелла с Оксаной переглянулись и посмотрели на Остроумову.
— Ой, а к нам тоже такая тетенька подсаживалась! — вдруг вскинулась Мышь. — Только она сбоку села: в пальто синеньком, и шляпке старинной, с вуалькой, тоже синенькой. Как тех вешать повели, она и говорит: «Все так и будет. Смотрите внимательно, дети, это ваш последний фильм». Алик еще ее ненормальной обозвал! Ничего себе, шуточки!
— Она не шутила! — взвыл билетер. — Вот она — не шутила!
— Поэтому когда тебе понадобилось от кого-то избавиться, ты ее нашел. — задумчиво сказал майор.
— Я просто вспомнил! Меня с работы выгнали, в кинотеатр билетером только и взяли. Слухи ходили, что тут нечисто, вот никто и не хотел. А я как синий зал увидел… А она… почуяла. В первый же день она за спиной, за спиной! И запах! И шепот! Только я ее слушать не стал! Я сам, сам ей предложил, что приведу его! Он был плохой человек! Бандит! Он… он угрожал… не только мне! Он молодежь заманивал своими картами!
— Играл ты, значит, и проигрался. — подвел итог майор. — Зато сообразил, как от кредитора избавиться. Какой это год был? Семьдесят второй? Жертва убита из охотничьего ружья?
— «Пропавший свидетель». С Золотухиным. — мужик отвернулся. — Я ничего не делал! Только пленки менял. В синем зале только комедии… или детские фильмы… словно чуяли, что нельзя… Я менял… Я не мог ей отказать! Она бы меня достала! Она всех, кого пометила, достает! — он запрокинул голову и завыл. — Она не любит… когда не по сценарию!
— Я боюсь! — вдруг тихо и жалобно выдохнула Мышь и посмотрела на Оксану. Та отвернулась: она и так сделала достаточно. А дамами в синем с их странными заявочками пусть специальные люди занимаются. Хоть та же Елизавета Григорьевна, или вон Стелла. Оксана наклонилась отряхнуть подол…
— Шо вы все на меня дывытесь, нибы я у вас сто рублив копийкамы заняла та не виддаю? Хиба я знаю, хто ця синяя погань така? Може, неупокоенная: шукать треба, звидки она взялась, може, бида якась тут с нею случилась, ось она и мстит?
— Какая беда: лишний билетик в кино не продали, так она по гроб жизни обиделась? — рыкнул майор. — Нету в архивах ничего! А эта тварь убивает людей!
— А я що можу? Як я з нею справлюся, якщо ничего про нее не знаю? Чи она ведьма, чи привид, чи шо…
— Как с банником. — вдруг перебила Оксана. Она так и стояла, согнувшись — и глядела на свои коленки… зияющие сквозь здоровенные дырки… в так дорого обошедшихся ей капроновых колготках!
— Чего? — опешила Стелла.
— Вы ж сами говорили — вокруг людей постоянно что-нибудь заводится: то в доме, то в овине. Почему в кино не может? — она ткнула пальцем в кинотеатр. — И чем она лучше банника? — аж вздрагивая от злости процедила Оксана и, ухватив Мышь под локоть, поволокла за собой.
— Куда… зачем… — рванулась Мышь, но Оксана держала цепко.
— Стой, оглашенная! — Стелла вцепилась в Оксану с другой стороны. — Сдурела? Кинотеатр развалить — це тоби не баньку разобрать!
Волна лютой, убийственной ярости гнала Оксану вперед. Один единственный день она эти колготки поносила, всего один день!
— Я ничего разваливать не буду! — у Оксаны голова кружилась от злости.
Оксану догнал майор — Остроумова болталась у него на плече, за собой он волок отчаянно вырывающегося билетера. Тяжелая дверь кинотеатра отлетела в сторону и бухнула в стену, выбивая ямку в розовой штукатурке.
— Вы разобрались? Что теперь будет? — навстречу им кинулся полный дядечка в мокром от пота костюме.
— Сдается мне, ужас, что будет, товарищ директор! — нагруженный билетером и Остроумовой майор ухмыльнулся совершенно по волчьи. — В синем зале люди есть?
— Всего несколько человек, и из красного многие ушли, но мы не стали сеанс отменять.
— Замечательно! — останавливаясь у синей портьеры, процедила Оксана. — Спорим, кой-кому не понравится, что мы испортили ее чудесный сценарий? Спорим, она захочет это исправить? — и прежде чем Мышь успела пикнуть, Оксана втолкнула ее в полную движений и звуков темноту — и прыгнула следом.
На них смотрели все. В мутном, призрачном свете экрана видны были людские лица — белые бесформенные блины, лишенные черт, темные ямины глаз. А на экране скакали лошади, метались человеческие фигуры — яркие, насыщенные, более реальные, чем живые люди в зале. Оксана вцепилась Мыши в плечо и поволокла по пустому центральному ряду, почти впечатав в свободное кресло, и плюхнувшись рядом. Следом влетел майор — швырнул в кресло извивающуюся Остроумову, приткнул рядом билетера…
— Нет-нет-нет! — шептал тот. — Пожалуйста, нет! Она меня убьет!
— Думаешь, я тебя выпущу? — рявкнул вовкулака, и его глаза сверкнули во мраке.
— А хлопчик-то який гарнесенький! — умилилась Стелла, глядя как Ален Делон на лихом скакуне гонится за каретой. — Ось, помьятаю, був у нас на селе теж хранцузик один — при барчуке в гувернерах…
Сзади дохнуло смрадом: отвратительным, удушливым, вызывающим тошноту. Так пахнут вывороченные наизнанку могилы на оскверненном кладбище.
— Смотрите-смотрите. — прошептал жеманно-кокетливый, неестественный, как в старом кино, голос. — Как я сказала, так и будет… Так и будет…
Медленно, словно голова двигалась на заржавленных шарнирах, Оксана заставила себя обернуться. Женщина, закутанная в синее пальто старинного кроя сидела у нее за спиной. Затянутые в синие перчатки руки сжимали крохотный синий ридикюль. С круглой синей шапочки свисала плотная синяя вуаль, так что черт лица не было видно, только два неподвижных мертвенно-синих огня сияли сквозь вуаль. Оксана почувствовала, как тело под этим взглядом словно наполнили мелкие, острые, колючие осколки льда. Лед, синий лед, от пяток и до лба… Холод… Боль…
— Так и будет! — ледяной талой водой скользнули слова из-под синей вуали. — Это ваш последний фильм…
А еще Оксана из-за нее порвала колготки. Единственные свои капроновые колготки! И новых не достать, потому что эта тварь повесила Алика!
— Последний фильм… — шелестела синяя дама.
— В этом кинотеатре! — вполне логично закончила Оксана.
Плевать, кто эта тетка такая, но за порванные колготки… она ей все сценарии перекроит, ведь сценарий — это только слова!
— Пропади ты по Слову моему, нечисть экранная! — разнесся по залу пронзительный крик. — Как сказала — так и будет!
Движение фигур на экране вдруг замедлилось. Как сквозь кисель, вращались колеса кареты. Долго-долго сгибались ноги лихого скакуна… А потом изображение на экране пошло волнами, словно скомканное невидимой рукой, замельтешило, стремительно понеслось назад, также стремительно рвануло вперед, рассыпалось разноцветными черточками… и погасло.
— Уууууууу! — зал наполнился гудением сотни сломанных микрофонов. — Ууууу! — текло из-под вуали синей дамы. Она вскочила… и полыхнула, как луч кинопроектора. — Уууууу! — в столбе света плясали пылинки и корчилась, извивалась синяя фигура. — Ууууууу!
— Ааааааа! — заорали зрители в зале.
— Вшшшшш! — в столбе света закружились синие хлопья — дама словно распадалась и… со стен полетела синяя штукатурка. — Дзззз! — как под невидимой пилой осыпалась позолота с карнизов. Мелко-мелко задрожали роскошные люстры под потолком.
— Ууу-бух! — звук поломанного микрофона бешено хлестнул по ушам, заставляя присесть, оглушающе кракнуло… и с выломанными кусками потолка люстры ухнули вниз.
— Ложись! — успел гаркнуть вовкулака, сдергивая с кресла Остроумову.
— Неееет! — билетер зачем-то вскочил… Звенящая люстра врезалась ему точно в макушку. Билетер рухнул как подкошенный, прямо на забившихся под откидные кресла Оксану и Мышь. А сверху их накрыла люстра.
— Дза-дзанг! — звякнули подвески, рассыпаясь между проходами. — Тррррр! Трррр! — по тянущемуся к потолку кабелю побежал рой искр, резко запахло озоном.
— Ползи! — рявкнула Оксана, подпихивая Мышь в тощий зад. На четвереньках они рванули по проходу и выскочили из него как раз в тот момент, когда складные стулья звонко кракнули, раскалываясь на щепу. Бабах! — громадный обломок потолка рухнул сверху. Бабах! Бабах! Бабах! — пласты потолка обрушивались один за другим.
— Ааааа! — немногочисленные зрители бежали к дверям — первым на светлом фоне мелькнул приземистый силуэт Стеллы.
— Сюда! Скорее! — майор с Остроумовой на плече припля