— Тань… — очень серьезно сказал Богдан. — А ты понимаешь, что мы не сможем делать вместе все и всегда?
— Ты о чем?
— Хотя бы о том, что прилетает Айт!
— Что ты привязался к этому Айту!
— Не привязывался я к нему! — Богдан раздражено запустил пятерню в волосы. — Это ты… никак отвязаться не можешь! Или Айтом мы тоже будем все вместе заниматься?
— Если ему что-то понадобится, а Ирка будет занята…
— Танька! — взвыл Богдан. — Я к тому, что Ирка, конечно, с нами вместе… но что-то свое, отдельное от нас, у нее уже есть! У каждого человека есть! Мы про рисование говорить начали… Ты совсем рисовать перестала?
— При чем тут..
— При том! — отрезал Богдан. — Ты раньше классно рисовала, я мимо портрета Иркиного кота у вас в гостиной до сих пор спокойно пройти не могу, так и хочется за ухом почесать. Только это была последняя твоя картина. Ну ладно, надоело тебе — твое дело. Если, конечно, надоело именно тебе, а не… ты подчинила всю свою жизни Иркиному чаклунству.
— Богдан! — Танька посмотрела на него строго. — Как ты можешь сравнивать какое-то там рисование с Иркиной… миссией! — слово было чересчур пафосное, но ничего лучше в голову не пришло. — Я не собираюсь тратить время на детские глупости, когда мы реально можем… спасти мир!
Никак без дешевого пафоса не выходит!
— А я собираюсь. — отрезал Богдан. — То, что я здухач, мою жизнь изменило… да я и не против. Но я не хочу делать вид, что до превращения у меня вообще никакой жизни не было, и от всего отказываться. Родители огорчаются, что раньше у нас были общие увлечения, а теперь я, вроде как, сам по себе. Да мне самому интересно, как мы связаны: здухач и я!
— Здухач и есть ты. — дернула плечом Танька.
— Ты хорошо помнишь как колдуешь? — усмехнулся Богдан.
— Конечно!
— Я все, что делаю здухачем, тоже помню… только как сон. Яркий, детальный, запоминающийся… но все равно сон. — Богдан пожал плечами. — Я даже толком не понимаю: действительно я и здухач — один… одно… или нас двое в моем теле? Но если я и воин сновидений — одно и то же, у меня сейчас должен быть та-акой опыт! Да у них ни у кого такого нет! — он махнул в сторону турнирного поля, куда уже подтягивались последние участники турнира. — После боя с Костеем Бездушным я здесь самый крутой фехтовальщик55! — Богдан застыл в позиции, как будто в одной руке у него шпага, а в другой — кинжал. — И я их всех — всех-всех-всех! — отступая, наступая и размахивая воображаемым оружием, повторял он. — Подшаг… ремиз… выпад…
— Что ж… — с легким холодком ответила Танька. — Если ваше решение твердо, Богдан Игоревич, ступайте, а я буду молиться за вас.
— Графиня? — Богдан вдруг шумно сглотнул, вглядываясь в серьезное лицо девочки. Джинсы и ветровка словно растаяли, обернувшись платьем в стиле ампир и пушистой шалью на плечах, а сколоченные из досок домики турбазы — старым особняком с пузатыми колоннами.
— Хочешь — делай. Время и правда есть. — девчонка в джинсах и ветровке улыбнулась ему. Он кивнул и пошел к турнирному полю. Оглянулся…
— Ты придешь посмотреть?
— Конечно. — легко согласилась Танька. — Только сделаю кое-что и приду.
Танька осталась, задумчиво глядя Богдану вслед. Ведь и правда, если она и рисовала последннее время, то только заклинательные ромбы и пентаграммы — они превосходно удавались! Зато мольберт пылился в углу комнаты, и давно задубели брошенные кисти. Родители, вроде, даже спрашивали, в чем дело, но она не обрашала внимания, полностью уйдя в Иркины дела. Неужели она больше не живет своей жизнью, а только Иркиной? И что делать? Пойти рисовать заброшенное кладбище, и не думать, что может скрываться в провалившихся могилах?
— Глупости какие, пусть Богдан в игрушки играет! — Танька решительно зашагала к кухне. Базу отгораживает сетка-рабица, ворота тоже железные, а у одноглазого трактирщика должен быть изрядный запас соли.
— Ну кто так строит! — Танька с трудом разогнула саднящую спину и скомкала опустевший пакет. С солью ей повезло: похоже, каждый обитатель базы за все годы ее существования обязательно привозил с собой полный пакет, но ленился тащить неизрасходованные остатки обратно, оставляя для грядущих поколений. Те, в свою очередь, не ждали милости от предшественников и тоже привозили соль… в общем, в рассохшемся буфете полупустые и едва начатые пакеты стояли стройными рядами — в некоторых соль за годы слежалась так, что ее пришлось растаптывать подошвой. Но вот сама база, казавшаяся не слишком большой, по периметру оказалась… огромной! Танька с неодобрением посмотрела на тоненькую, как веревочка, полоску соли под железной сеткой-рабицей: конечно, лучше, чем ничего… да ладно, что себя обманывать, почти ничего, учитывая, что стабильно работающий соляной круг должен быть хотя бы в два пальца толщиной. А варианты? Нет вариантов, и соли тоже больше нет. Танька тяжко вздохнула и растирая натруженные плечи, полезла сквозь разросшиеся вдоль забора заросли крапивы. И с крапивы этой никакого толку, прошлогодняя она: пробирающуюся вдоль сетки Таньку не обожгла, но и никого другого тоже не остановит. Вытаскивая из волос сухие веточки и комки старой паутины она вывалилась к широко распахнутым воротам, взвесила последний пакет соли на руке: сейчас насыпать или вечера подождать, заодно и ворота запереть. Подумала — и тонкой серебристой полоской соли перечеркнула проезд, тихонько бормоча:
— Ни прохода, ни проезда, ни конному, ни пешему, ни домовому, ни лешему, водяницам, купальницам, всякой навье, водной-подземной-земной силе злой — железный замок, соляной порог, Слово мое крепко-лепко, закройся-затворись, от худого оборонись!
Вот так! А к вечеру соли можно и подсыпать. Она удовлетворенно отряхнула руки и зашагала к турнирному полю: теперь можно и поглядеть, сделал ли опыт здухача великого фехтовальщика из Богдана.
Первый, кого увидела Танька, вынырнув из-за кухни… в том-то и дело, что никого она не увидела. Рядом с дымящимся мангалом на столе лежали уже нанизанные на шампуры, но так и не отправленные на огонь шашлыки, и над мясом уже лениво кружила сонная весенняя муха. Ни одноглазого трактирщика, ни его веселых подавальщиц не было. Одиноко трепетали на манекенах старинные юбки и шали, оставленные без внимания валялись веера для котильона.
Пропавший народ Танька нашла быстро: все столпились вокруг турнирного поля и висела над этим полем какая-то странная, совершенно несообразная тишина. В тишине отчетливо было слышно, как за плотной стеной людей кто-то откашлялся и громко нервно прокричал:
— Победил Богдан Порогов aka халфлинг Дронко! — и непонятно добавил. — Как-то так…
Что? Танька на миг остановилась и тут же со всех ног рванула вдоль окружившей ристалище людской стены, пытаясь отыскать зазор.
— Следующая схватка: шевалье де Мертон, шпага и дага, и воительница Бриенна, меч из валерийской стали! — продолжали надрывать голос на поле.
Танька ткнулась туда… сюда…
— Извините, вы позволите… — ноль реакции. — Простите… — подерганный за рукав дружинник в кожаной рубахе просто убрал руку, даже не оглянувшись. Танька пробежала еще пару шагов — попытка протиснуться между двумя девчонками в бальных платьях тоже не увенчалась успехом: намертво сомкнутые кринолины успешно сопротивлялись вторжению. — Видит бог, я хотела по-хорошему… — прячущаяся под отворотом куртки булавка зловеще клацнула, раскрываясь.
— Ай! — римский легионер, синий от апрельской прохлады во всех неприкрытых туникой местах, дернулся и завертелся, хлопая себя по спине и плечам. — Что за тварь кусается?
— Оводы, наверное. — невозмутимо сообщила Танька, протискиваясь мимо него в середину толпы.
— Так рано еще! — возмутился легионер.
— Спешат жить. — откликнулась Танька, протискиваясь дальше. В середине толпы дело пошло веселее. Еще рывок, пара вращательных движений плечом и Танька до половины пробурилась в первый ряд — в смысле, просунула голову между плечом варяжского дружинника и подмышкой орочьего вождя Ыргыха.
Вынырнула она у верхнего края турнирного поля. Совсем недалеко на подпорках был растянут брезентовый навес, под которым стояла стойка с оружием, рядом крутилась вся шестерка кузнецов, и готовились к схватке бойцы. Там же был Богдан: сидел на раскладном стуле, свесив руки между колен, а один из «подозреваемых» кузнецов что-то быстро и оживленно говорил, то и дело указывая на Богданов меч.
На ристалище кружились двое — невысокий изящный шевалье в кружевах парусящей рубахи и Света-Бриенна в вихре разлетающихся волос — и было это красиво. Словно ожившее мушкетерское кино. Ноги в ботфортах взрывали песок. Сталь пела, выплетая в воздухе сложную вязь ударов, а финты и уходы напоминали сложный танец. Танька поняла, на кого же мечтал походить Богдан: эти двое были истинными мастерам! Удар, нырок, подскок… Шевалье пластается в длинном и глубоком, у самой земли, выпаде, Бриенна прыгает, пропуская его шпагу и тут же кидается в атаку, удар кинжала сбивает атакующую шпагу с ее смертоносного пути, Бриенна юлой проносится мимо клинка шевалье, пытаясь дотянуться до его горла клинком… Народ вокруг ожил и заорал:
— Бри-ен-на! Бри-ен-на! Мер-тон! Мер-тон!
Со звонким лязгом сталь ударилась об сталь, противники замерли на миг глаза в глаза — и их руки снова замелькали атакуя, отбивая, прощупывая оборону противника. Толпа орала, Танька на миг вообще перестала видеть и понимать, что происходит на турнирном поле. А потом вдруг противники замерли… у горла Бриенны застыло острие даги. Девушка медленно и аккуратно развела руки, давая понять, что сдается. Зрители заорали снова, Танька пискнула и вжала голову в плечи, уворачиваясь от потрясающего топором Ыргыха.
— В нелегком бою победил шевалье де Мертон! Слава победителю! — с будущего трона королевы прокричал Богданов отец. Впрочем, сама королева тоже там обнаружилась: стояла слева от трона в окружении пухленькой организаторши балов, и худущей, словно манекенщица, хозяйки «Салона для Золушек», и еще пары-тройки девиц, одетых в кринолины девятнадцатого века и средневековые остроконечные шляпы с вуалями.