, в королевском Миде. Вот в последнем-то священном месте под своим владычеством Конн и упокоил жену.
Ее погребальные игры длились девять дней[87]. Род ее воспели поэты и арфисты, и над прахом ее насыпали холм шириной в десять акров. Следом плач прекратился, торжества завершились; королевичи из пяти пятин вернулись верхом или в колесницах в свои края; собрание скорбных рассеялось, и ничего не осталось у кургана, лишь солнце сияло над ним среди дня, по ночам хмурились тяжкие тучи да безутешный памятливый король.
Ибо усопшая королева была так мила, что Конн не умел забыть о ней; так добра была она во всякий миг, что во всякий миг не мог он не тосковать по ней; но более прочего память о ней не оставляла его в Залах Совета и Судилища. Ибо к тому же была королева мудрой, и без ее наставлений все ответственные дела казались еще суровее, омрачали Конну весь день и отправлялись к подушке с ним на всю ночь.
Беда короля становится бедствием подданных, ибо как жить нам, коль суждение не дано или негодные вынесены решения? Скорбь короля повергла Ирландию в горе, и всякий желал, чтоб король женился повторно.
Такая затея, однако, на ум королю не шла, ибо не мог он помыслить, как другая женщина способна занять место, оставленное королевой. Отчаивался он все больше — и все меньше годился для дел королевства, и однажды велел сыну Арту принять управление, а сам отбыл в Бен-Эдарь.
Ибо велико было в нем желание погулять возле моря, послушать, как катятся и громыхают долгие серые волны, посмотреть на бесплодную одинокую глушь вод и забыть среди этих видов все, что мог он забыть, а если не мог позабыть о чем-то, тогда — вспомнить все, что следует не забывать.
Вот так созерцал и раздумывал он, когда однажды заметил коракл, плывший к берегу. Юная дева сошла с него и направилась к Конну средь черных камней и желтых пятен песка.
Глава третья
Как король, Конн имел власть вопрошать. Потому он спросил ее обо всем, что мог измыслить, ибо не каждый день является с моря дева, да еще и в плаще из зеленого шелка с золотой каймой, из-под которого виднелась красная атласная блуза. Дева ответила на все вопросы, но не сказала всей правды, ибо, конечно, позволить ее себе не могла.
Она знала, кто он: кое-какие силы, присущие миру, который она покинула, у нее сохранились, и. глядя на мягкие светлые волосы девы и ее тонкие красные губы, Конн признал, как любой мужчина, что, раз кто-то красив, значит, непременно и добр, и про то вопросов не задал, ибо все забывается рядом с хорошенькой женщиной, а зачаровать можно и чародея.
Она сказала Конну, что слава о его сыне Арте достигла даже Многоцветной земли и что сама она влюблена в юнца. Такое не показалось бессмысленным тому, кто сам не раз навещал Дивных и знал, сколько людей того мира покидает родные края ради смертной любви.
— Как же звать тебя, милая дева? — спросил король.
— Звать меня Делвкаем (Красивый облик), я дочь Моргана, — сообщила она.
— Наслышан о Моргане, — сказал король. — Он великий колдун.
В той беседе Конн обращался к ней вольно, что пристало лишь королю. В какой миг позабыл он об усопшей супруге, нам неизвестно, однако точно одно: в тот миг дорогое и милое воспоминание больше не тяготило его ум. Когда Конн заговорил, голос его был печален.
— Ты любишь моего сына!
— Кто в силах избегнуть любви к нему? — пробормотала она.
— Когда женщина говорит с мужчиной о любви к другому, она немила. К тому же, — продолжил он, — когда говорит она с человеком, у которого нет жены, о любви к другому, она немила.
— Мне б не хотелось быть немилой тебе, — проговорила Бекума.
— И все же, — сказал король величаво, — не встану я между женщиной и ее выбором.
— Я не знала, что нет у тебя супруги, — сказала Бекума, хотя, конечно же, знала.
— Теперь-то знаешь, — сурово отозвался король.
— Что мне поделать? — спросила она. — Мне замуж пойти за тебя или за твоего сына?
— Тебе выбирать, — сказал Конн.
— Если позволишь мне выбрать, это значит, что тебе я не очень нужна, — сказала она, улыбнувшись.
— Тогда не позволю тебе выбирать, — воскликнул король, — и женой ты станешь мне.
Взял ее руку в свою и поцеловал.
— Приятна эта бледная тонкая длань. Приятны и стройные стопы, что вижу в бронзовых туфлях, — сказал король.
Выждав положенный срок, она продолжила:
— Я б предпочла, чтобы твоего сына не было в Таре, когда я там, полный год, ибо не хочу встречаться с ним, пока не забуду его и хорошенько не узнаю тебя.
— Не желаю я изгонять сына, — возразил король.
— Это не будет изгнанием, — сказала она. — Долг королевича может быть на него возложен, и сын, пока в отъезде, пусть пополняет знания об Ирландии и о людях. Кроме того, — продолжала она, потупив взор, — если вспомнишь причину, почему я здесь, поймешь, что, если твой сын останется, это будет неловко нам обоим, ему мой вид досадит — если помнит он мать.
— Тем не менее, — сказал Конн упрямо, — не хочу изгонять сына, это неловко и лишне.
— Всего на год, — взмолилась она.
— И все же, — задумчиво молвил он, — твой довод разумен, и я поступлю, как ты скажешь, но руку даю и слово, мне это не по нраву.
Отправились они стремительно и радостно к дому и вскоре достигли Тары королей.
Глава четвертая
Часть образования королевича — хорошо играть в шахматы и постоянно упражнять ум ввиду грядущих суждений, что призовут его выносить, и обстоятельств путаных, изнурительных и ошеломительных, какие затуманивают дела, о которых предстоит судить. Арт, сын Конна, сидел за игрой с Кромдесом, чародеем отца.
— Будь очень внимателен с ходом, который собрался сделать, — сказал Кромдес.
— МОГУ ли я быть внимателен? — спросил Арт. — Ход, о котором ты думаешь, — в моей ли он власти?
— Нет, — признал чародей.
— Тогда незачем быть внимательнее, чем обычно, — ответил Арт и сделал ход.
— Это ход изгнания, — сказал Кромдес.
— Поскольку сам я себя не изгоню, похоже, изгонит меня отец, однако я не понимаю за что.
— Твой отец тебя не изгонит.
— Кто же тогда?
— Твоя мать.
— Моя мать умерла.
— У тебя теперь новая, — сказал чародей.
— Вот это новость, — промолвил Арт. — Кажется, я не полюблю свою новую мать.
— Полюбишь сильнее, чем любит тебя она, — сказал Кромдес, имея в виду, что возненавидят они друг друга.
Пока они говорили, в чертоги вошли король и Бекума.
— Пойду поздороваюсь с отцом, — сказал юноша.
— Лучше бы ты подождал, пока за тобой не пошлют, — посоветовал ему чародей, и оба вернулись к игре.
В свое время явился гонец короля и велел Арту покинуть Тару немедленно — и оставить Ирландию на год.
Арт уехал из Тары в тот вечер, и целый год не видать его было в Ирландии. Однако за это время ни у короля, ни в Ирландии дела не ладились. Прежде каждый год пожинали три урожая зерна, но пока Арт отсутствовал, никаких урожаев не вызрело и не было молока. Вся земля голодала.
В каждом доме тощие люди, тощий скот на каждом поле; на кустах не висело никаких ягод, положенных времени года, нисколько орехов; пчелы вылетали из ульев как обычно, однако по вечерам возвращались уныло, с пустыми котомками, и никакого меда в их ульях не набралось, когда пришло время. Люди стали глядеть друг на друга недоуменно, поговаривать мрачно, ибо знали они, что, неведомо как, дурной урожай означает дурного владыку, и, хотя с этим поверьем можно поспорить, слишком оно проросло в мудрость, чтоб от него отмахнуться.
Поэты и чародеи собирались, чтобы обдумать, отчего такая беда постигла страну, и своими умениями распознали правду о жене короля, что она — Бекума Белая Кожа, и узнали к тому же причину ее изгнания из Многоцветной страны, что за морем, которое по ту сторону даже могилы.
Рассказали правду владыке, но он и помыслить не мог о расставании с веселой колдуньей — изящные кисти, золотые локоны, тонкие губы, — и потребовал Конн, чтобы поэты и чародеи нашли средства, какими сберечь ему и жену, и корону. Такое средство имелось, и чародеи о нем доложили.
— Если найдется сын непорочной пары и его кровь смешается с землей Тары, мор и поруха оставят Ирландию, — сказали волшебники.
— Если есть такой мальчик — найду его, — вскричал Стократный Боец.
В конце года Арт возвратился в Тару. Отец вручил ему посох Ирландии, а сам отправился в путь — искать сына безгрешной пары, о какой ему рассказали.
Глава пятая
Верховный король не знал, где искать ему такого спасителя, но был учен и понимал, как искать что угодно. Это знание пригождается всем, на кого бывает возложен подобный долг.
Отправился он к Бен-Эдарю. Вошел в коракл, оттолкнулся от берега на глубину и позволил лодочке плыть по ветрам, как волны ее понесут.
Так странствовал он среди маленьких островов в море, пока не растерял всякое понимание курса и не унесло его далеко в океан. Вели его звезды и великие светила.
Он видел черных тюленей — те смотрели на него, ревели и, танцуя, ныряли, изгибаясь как лук и мча как стрела. Громадные киты возносились из зеленой бездны, вздымая из носа морскую волну до неба и плюхая, словно гром, широченным хвостом по воде. Фыркали мимо ватаги и кланы морских свиней. Мелкая рыбка скользила, блестела, и всякие замысловатые твари глубин возникали у прыгучей лодочки Конна, вертелись и неслись дальше.
Дикие штормы выли над ним, и лодка мучительно лезла к небу на волнах высотой в милю, держалась один жуткий миг наверху и летела по стеклянистому боку волны, словно яростный камень из пращи.
Или, вновь пойманная на гребешке разбитого моря, содрогалась и пятилась лодка, а над головой короля было лишь низкое грустное небо, вокруг — плеск и бой серых волн, вечно разных и всегда неразличимых между собою.
После долгого созерцания голодной пустоты воздуха и воды Конн глазел на натянутую шкуру лодчонки как на странное нечто или же изучал свои руки, узоры на коже и жесткие черные волосы, что росли между костяшками и торчали вокруг кольца, — и во всем этом Конн находил новизну и диковину.