напиток, но, помня предостережение Креде, испил он только из правого кубка и так избежал яда. Затем его посетила мать Дельвкаем, Песья Башка, дочь короля Собачьих Голов и королева Моргана. Была она полностью облачена в доспехи и бросила вызов Арту сразиться с ней.
Была то страшная битва, ибо королеве были известны все его хитрости и приемы, и Арт непременно пал бы от руки ее, если бы дни ее не были сочтены, звезда ее не погасла, а время ее не ушло. Это ее голова покатилась по земле, когда битва закончилась, и ее голова оскалилась и увяла на свободной пике, что оставила она для Арта.
Тогда Арт освободил Дельвкаем из заточения на вершине столпа, и они обручились. Но едва обряд был завершен, как поступь одного человека заставила дворец содрогнуться, казалось, вздрогнул весь мир.
То Морган возвращался во дворец.
Угрюмый повелитель тоже вызвал Арта на бой, и в его честь Арт надел боевые доспехи, привезенные из Ирландии. На нем были нагрудник и золотой шлем, с плеч свисал плащ из синего атласа, левая рука держала рукоять пурпурного щита с могучими серебряными шишаками, а в другой руке держал он стальной меч с широкими желобками и синей рукоятью, который так часто звенел в битвах и сечах, в славных подвигах и учениях.
До сих пор испытания, через которые прошел Арт, казались столь великими, что навряд и прибавишь. Однако, если бы все эти испытания были собраны воедино, не сравнились бы они и с половиной неистовства и гибели его битвы с Морганом.
Ибо то, что не мог он сотворить оружием, Морган брал хитростью, и потому, пока Арт наносил ему удары или отбивал коварный удар, облик Моргана менялся на глазах, и чудовищный повелитель нападал на него в ином обличье и с новой стороны.
Благом было для сына Ард Ри, что любили его родные поэты и маги, ведь они научили его всему, что было известно об оборотнях и заклятиях.
Все это ему было надобно.
Порой, ибо оружие должно менять вместе с врагом, сшибались они лбами, аки два огромных оленя, и грохот их чудовищной сшибки прокатывался и висел в воздухе еще долго после того, как их лбы расходились в стороны. Потом, словно два льва, когтистых, рыкающих, жесткогривных, с красными глазами и со сверкающими острыми белыми клыками, грациозно кружили они друг вокруг друга, выискивая слабину. Потом, как два зеленых яростных морских вала с белыми гребнями, мощно вознесенными из бездны, сталкивались, бились и опадали, откатываясь друг от друга; и шум этих двух валов был подобен реву целого океана, когда завывание бури тонет в ярости волн длиной в лигу.
Однако раз время жены истекло, обречен и муж. Взывает к нему возлюбленная из иного уж места, и Морган отправился к своей королеве в мир, что следует за Многоцветной Землей, ведь победитель уже снес многомудрую голову Моргана с его великанских плеч.
Арт не стал мешкать в Многоцветном краю, ибо больше нечего было ему там искать. Собрал он то, что приглянулось ему из сокровищ того ужасного короля, и вместе с Дельвкаем сел в лодку.
Затем, направив свои мысли на Ирландию, устремились они туда как бы в мгновение ока.
Казалось, волны всего мира неслись мимо них одной гигантской зеленой стремниной. Рокот всех океанов прогремел в их ушах одним бесконечным мигом. В тот момент был один лишь беспредельный грохот и рев воды. А оттуда выплыли они в тишину, столь же бескрайнюю и нежданную, что показалась она им громоподобной в сравнении с яростью стихии, ими покинутой. Некоторое время переводили дух, глядя друг на друга, вцепившись Друг в дружку, а иначе не только их жизни, но и самые души закрутило бы и унесло бурным переходом мира в мир; а затем, глянув вдаль, увидали они мелкие блесткие волны, взбивающие пену у скал Бен-Эдара, и благословили они силу, которая направляла и защищала их, и благословили они прекрасную землю Эйре.
Достигнув Тары, Дельвкаем, как более могущественная в искусстве и магии, приказала Бекуме удалиться, что та и сделала.
Оставила она короля. Вышла из круга советников и волхвов. Ни с кем не попрощалась. Не сказала «прощай» даже королю, когда отправилась в Бен-Эдар.
Куда она могла податься, не знал никто, ибо она была изгнана из Многоцветной Страны и вернуться туда не могла. Энгус Ог запретил ей въезд в Дивноземье, и не могла она оставаться в Ирландии. Отправилась в Сасану[103] и стала королевой в этой стране, и именно она взрастила гнев против Святой Земли, который не утихает и по сей день.
Казалось, волны всего мира неслись мимо них одной гигантской зеленой стремниной
НАВАЖДЕНИЕ МОНГАНА
Глава I
Настоятель монастыря в Мовилле довел до сказителей Ирландии: пусть, оказавшись поблизости, заходят в монастырь, ибо желает он собрать и записать предания, коим грозит забвение.
— О них надобно рассказывать, — говорил он.
И особо хотел он собирать истории, повествующие о делах, совершенных до того, как Благое Слово пришло в Ирландию.
— Ибо, — говаривал он, — среди них есть дивные предания, и жаль будет, если люди после нас не узнают, что случилось давным-давно, и о деяниях их отцов.
И потому всякий раз, когда сказитель попадал в те края, его направляли в монастырь, и там его гостеприимно встречали, снабжая всем, что человеку потребно.
Короба с рукописями у настоятеля начали заполняться, он с гордостью и радостью взирал на это пополнение. По вечерам, когда дни становились короче и смеркалось рано, он просил достать какую-нибудь из этих рукописей и прочесть ее ему при свечах, дабы убедиться, что она также хороша, как и была, по его суждению, при первом прослушивании.
Однажды в монастырь пришел сказитель, и, как и всех прочих, его радушно приняли и дали даже сверх потребного.
Он же сказал, что зовут его Кайрид[104] и он может рассказать историю, которой нет равной среди всех преданий Ирландии.
Глаза настоятеля разгорелись, когда он услыхал это. Потер он руки и улыбнулся гостю.
— Как называется твоя история? — спросил он.
— Называют ее «Наваждение Монтана».
— Никогда раньше о такой не слыхал! — радостно воскликнул настоятель.
— Я единственный, которому она известна, — ответил Кайрид.
— И как же так вышло? — спросил настоятель.
— Потому что это наше семейное предание, — ответил сказитель. — Когда Монган отправился в Дивноземье, был с ним Кай-рид из нашего рода. И тот Кайрид выслушал это предание, когда оно было впервые поведано. Затем он рассказал его своему сыну, а его сын рассказал его своему сыну, и сын праправнука того сына рассказал его сыну своего сына, и он рассказал его моему отцу, а мой отец поведал его мне.
— А ты расскажешь его мне! — радостно воскликнул настоятель.
— Конечно, расскажу, — ответил Кайрид.
Затем принесли пергамент и перья. Писцы расселись за столами. Рядом со сказителем поставили эль, и он поведал свою историю настоятелю.
Глава II
Кайрид молвил:
— Супругой Монгана в то время была Бротирна, Пламенная дама. Она была страстной и неистовой, кровь внезапно приливала к ее щекам, и если ранее казалась она лилией, то глядь — и уже роза, поэтому и нарекли ее Пламенной. Монгана она любила пылко и самозабвенно, и за это люди также называли ее Пламенной.
Однако и в самых безумных ее порывах мог быть некий расчет, ибо если она и наслаждалась своей привязанностью, то и тяготилась ей, как и все, кто обожает великих мира сего и пытается стать им ровней там, где равенство невозможно.
Ибо ее супруг был одновременно и больше себя и меньше. Меньше, потому что нынче он был просто Монганом. А больше, поскольку был тем, кто давно исчез из мира людей. Были спеты по нему плачи, и похоронные игры по нему были сыграны много-много лет назад, но Бротирна подозревала в нем тайны, чувства и знания, в коих не было ей доли и коим она жадно завидовала.
Поэтому она постоянно задавала ему простые, незначительные вопросы по поводу разного рода вещей.
Взвешивала все, что говорил он по любому поводу, и, когда бормотал он во сне, слушала его грезы.
Сведения, которые она выбирала из этих слушаний, терзали ее в большей степени, чем удовлетворяли, ибо имена других женщин постоянно были на устах его; иногда выражения нежной любви, иногда с нотками гнева или отчаяния, и во сне говорил он запросто о людях, о коих вещали сказители и которые уж столетия как были мертвы. Поэтому была она сбита с толку и переполнялась безумным любопытством.
Среди имен, кои упоминал супруг ее, было одно, произносимое чаще других, томно, любовно и с тоской, и потому вспоминала она его более других; то было имя Дув Лаха. Хотя и расспрашивала Монгана о ней, и задавала наводящие вопросы Кайриду, сказителю своему, ничего не могла она выпытать о женщине, известной в прошлом как Черная Утка. Однако однажды ночью, когда, как показалось, Монган переговаривался с Дув Лахой, он упомянул ее отца Фиахну Дув Мак-Демейна[105], и сказитель заметил, что правитель сей скончался уж много лет назад.
Тогда прямо попросила она супруга своего поведать ей историю Дув Лахи, и под влиянием их обоюдной любви пообещал он ей рассказать ее когда-нибудь, но каждый раз, как напоминала она ему о его обещании, он смущался и говорил, что поведает об этом в другорядь.
Со временем несчастная Пламенная ревновала к Дув Лахе все больше и больше и все более и более уверялась, что, узнай она, что случилось с ней, получит она облегчение своему измученному сердцу и уймется ее совершенно понятное любопытство. Поэтому не упускала она ни единого случая напоминать Монгану о его обещании, и каждый раз он снова обещал, но все откладывал на потом.
Глава III
В год, когда умер Киаран, сын Плотника[106]