Затем Монган принял облик Тибраде, а Мака ан Дава превратил в служку.
— У меня голова облысела, — прошептал слуга.
— Это часть плана, — ответил Монган.
— Хотелось бы думать, — заметил Мак ан Дав.
Затем отправились они на встречу с правителем Лейнстера.
Глава XVI
Они повстречали его неподалеку от места, где проходили игрища.
— Душа моя, Тибраде! — воскликнул правитель Аейнстера и облобызал Монтана; тот поцеловал его в ответ.
— Аминь, аминь, — молвил Мак ан Дав.
— К чему это? — удивился правитель Аейнстера.
Тогда Мак ан Дав начал чихать, ибо не знал к чему.
— Давненько я не видал тебя, Тибраде, — молвил правитель, — но сей момент я очень тороплюсь. Отправляйся вперед меня в крепость и поговори там с королевой, а она там, это бывшая супруга короля Ольстера. Мой возничий Кевин Кохлах поедет с тобой, я же вскоре последую за тобой.
Затем правитель Аейнстера ушел, а Монган со своим слугой уехали с возничим и челядью.
Монган вычитывал фразы из книги, ибо находил ее занятной, и не хотел он болтать с возничим, а Мак ан Дав кричал «аминь, аминь» каждый раз, когда Монган останавливался. Шедшие подле них люди судачили о том, что Мак ан Дав — чудаковатый служка и что не видели они еще никого, у кого рот был бы так набит камнями.
Через некоторое время подошли они к крепости и без хлопот вошли внутрь, ибо вел их Кевин Кохлах, царский возничий. Затем их привели в чертог, где находилась Дув Лаха, и тогда Монган опустил глаза, ибо не хотел он глядеть на Дув Лаху, когда другие могли смотреть на нее.
— Пусть все покинут сей чертог, пока я буду говорить с королевой, — молвил он, и все служанки вышли из комнаты, кроме одной, которая не вышла, ибо не хотела оставлять свою госпожу.
Тогда Монган поднял глаза и глянул на Дув Лаху, подскочил к ней и приобнял, а Мак ан Дав дико, яро и страстно подскочил к служанке, обхватил ее, укусил за ухо, поцеловал ее в шею и омочил ей спину слезами.
— Убирайся! — крикнула девушка. — Отпусти меня, негодяй! — молвила она.
— И не подумаю, — ответил Мак ан Дав, — ибо я твой собственный муж, твой собственный Мак, твой крошка Мак, твой Ма-ки-вак-вак.
В ответ служанка взвизгнула, и кусанула его за каждое ухо, и поцеловала в шею, и омочила ему спину слезами, и сказала, что не может такого быть, а вот случилось.
Глава XVII
Однако были они не одни, хотя так не считали. В чертоге пряталась охранявшая драгоценности карга. Сидела сгорбившись у стенки, и столь была похожа на кучу тряпья, что ее и не заметили. Тут она и заговорила.
— Ужасно то, что вижу я, — молвила она. — Ужасно, что я вижу.
Монган и его слуга подскочили от неожиданности, а их жены подпрыгнули и взвизгнули. Тогда Монган надул щеки так, что лицо его сделалось похожим на пузырь, и дыхнул он на ведьму чародейским дыханием так, что она оказалась как бы окружена туманом, и, когда глянула она сквозь это дыхание, все показалось ей не та-каким, как она думала. Тогда начала она просить у всех прощения.
— Было мне дурное видение, — молвила она, — видела все наперекосяк. Как печально, что начала я видеть вещи, что лишь мерещились мне.
— Присядь-ка на это сиденье, матушка, — молвил Монган, — да расскажи мне, что, по-твоему, тебе померещилось.
Подсунул он под нее пику, а Мак ан Дав толкнул ее на то сиденье, и померла она на пике.
Тут как раз раздался стук в дверь, и Мак ан Дав открыл ее. Снаружи стоял Тибраде, а с ним двадцать девять его людей, и все они гоготали.
— Мили и вполовину не хватило, — укоризненно молвил Мак ан Дав.
Управляющий крепостью ворвался в чертог и стал переводить взгляд с одного Табраде на другого.
— Урожайный нынче год, — молвил он. — Никогда еще не было так много Тибраде, как в этом сезоне. Внутри Тибраде и снаружи; кто знает, может под кроватью их еще несколько. Они тут кишмя кишат, — заметил он.
Монган указал на Тибраде.
— Разве ты не знаешь, кто это? — воскликнул он.
— Знаю, кем он себя называет, — молвил управляющий.
— Ну так это же Монган, — сказал Монган, — а эти двадцать девять человек — двадцать девять его нобилей из Ольстера.
При этом известии домашние похватали дубинки, палицы и все, что под руку подвернулось, и с ярой лютостью атаковали людей Тибраде. Когда же вошел правитель Лейнстера, ему сказали, что Тибраде — это Монган, и он тоже их атаковал, Тибраде же лишь с трудом удалось добраться до Келл-Камана с девятью своими людьми, и все они были изранены.
Затем правитель Лейнстера вернулся и вошел в чертог Дув Лахи.
— Где Тибраде? — спросил он.
— Здесь был не Тибраде, — сказала ведьма, все еще торчавшая на пике и вполовину немертвая. — Это был Монган.
— Почему ты подпустила его к себе? — просил правитель у Дув Лахи.
— Ни у кого нет больших прав находиться рядом со мной, чем у Монгана, — молвила Дув Лаха, — он же мой собственный муж, — заявила она.
И тогда правитель в ужасе воскликнул:
— Я побил людей Тибраде! — А после выбежал он из чертога. — Пошлите за Тибраде, обязан я извиниться! — крикнул. — Скажите, что все это ошибка. Скажите, что все дело в Монгане.
Глава XVIII
Монган со слугой отправился домой, и (ибо что может быть приятнее, чем воспоминания, закрепляемые в беседе?) какое-то время чувство успешно завершенного приключения доставляло ему некоторое удовлетворение. Однако по прошествии того времени удовлетворение это улетучилось, и Монган сначала сделался унылым, затем угрюмым, а после этого таким же хворым, как и в прошлый раз. Ибо не мог он позабыть Дув Лаху Белую Ручку, но и не мог он вспоминать о ней без тоски и отчаяния.
В такой вот хвори, проистекающей от тоски и отчаяния, сидел он однажды и смотрел на белый свет, который казался черным, хоть и светило солнце, и был он скудным и нездоровым, хотя тяжкие осенние плоды лежали на земле и радость урожая царствовала вкруг них.
— Зима в моем сердце, — молвил он, — и мне зябко.
Размышлял он и о том, что однажды умрет, и эта мысль не была неприятной, ибо половина его жизни прошла на землях короля Лейнстера, а в сохранившейся еще половине не было никакой перчинки.
Так размышлял он, когда Мак ан Дав двинулся к нему по лугу, и заметил он, что Мак ан Дав брел, аки старик.
Он делал маленькие медленные шажки, колени при ходьбе не распрямлял, поэтому шел скованно. Одна его нога жалобно выворачивалась наружу, а другая скорбно заворачивалась внутрь. Грудь его была втянута, а голова выдавалась вперед и свисала до того места, где полагалось быть груди; руки скрючены, ладони перекрю-чены: одна ладонь была обращена к востоку, а другая — к западу.
— Как дела твои, Мак ан Дав? — спросил король.
— Плохо, — ответил Мак ан Дав.
— Сияет ли солнце, что вижу я, друг мой? — спросил король.
— Может, это и солнце, — ответил Мак ан Дав, с любопытством вглядываясь в золотое сияние, дремлющее вокруг, — а быть может, это желтый туман.
— Как жизнь вообще? — спросил король.
— Усталость и утомление, — ответил Мак ан Дав. — Долгий зевок без сонливости. Потерявшаяся в полуночи пчела, жужжащая на стекле. Звуки, издаваемые привязанной собакой. Мечтаний недостойная. Вообще никакая.
— Как верно ты описываешь мои чувства к Дув Лахе, — заметил король.
— Я думал о своей овечке, — молвил Мак ан Дав. — Мечтал о своем сокровище, своей чаше веселья и пульсе моего сердца.
После этих слов он разрыдался.
— Увы! — молвил король.
— Однако ж, — всхлипнул Мак ан Дав, — имею ли право жаловаться? Я всего лишь слуга, и, хотя не заключал я никаких сделок с королем Лейнстера и ни с каким-либо другим владыкой, моя жена пропала, словно бы став супругой владыки, так же как и Дув Лаха.
Тут Монган пожалел слугу своего и поднялся.
— Хочу отправить тебя к Дув Лахе.
— Где одна, там будет и другая, — радостно воскликнул Мак ан Дав.
— Отправляйся, — сказал Монган, — в Рат-Дескирт, что в Бреге, — знаешь эти места?
— Так же хорошо, как мой язык мои зубы.
— Дув Лаха там; повидайся с ней и спроси, что она хочет от меня.
Мак ан Дав сходил туда и вернулся.
— Дув Лаха говорит, чтобы ты явился немедля, ибо правитель Лейнстера разъезжает по своим землям, а Кевин Кохлах, возничий, подкатывает к ней с любовью и хочет, чтобы она с ним сбежала.
Монган отправился в путь, и, поскольку шел он день и ночь, вскоре прибыл он в Брегу и пробрался в крепость, но, как только он проник внутрь, пришлось ему отступить, ибо правителя Лейнстера предупредили о движении Монгана и он тут же вернулся в свою крепость.
Когда ольстерцы увидали, в каком состоянии Монган, они безмерно огорчились и все из сострадания к своему правителю занемогли. Нобили предложили ему выступить против Лейнстера, убить этого владыку и вернуть Дув Лаху, но Монган этот план не одобрил.
— Ибо, — молвил он, — то, что я потерял по собственной глупости, верну благодаря своим умениям.
После слов этих дух его воспрянул, и он позвал Мак ан Дава.
— Знаешь, друг мой, — молвил Монган, — не могу я вернуть Дув Лаху, пока правитель Лейнстера не повелит мне забрать ее, ибо сделка есть сделка.
— То случится, когда свиньи полетят, — ответил Мак ан Дав, — и, — добавил он, — я никаких сделок ни с одним правителем на свете не заключал.
— Я слыхал, ты это уже говорил раньше, — молвил Монган.
— Буду говорить это до конца света, — воскликнул слуга, — ибо жена моя попала к этому зловредному правителю и он получил вдвое за твою дурацкую сделку.
Засим Монган и его слуга отправились в Лейнстер.
Подойдя к этому краю, увидели они огромную толпу, шедшую по той же дороге, и узнали, что правитель устраивает пир в честь своей свадьбы с Дув Лахой, ибо год ожидания почти истек, а правитель поклялся более не мешкать.
Поэтому шли они далее уже пав духом и наконец увидели возвышавшиеся перед ними стены королевского замка и благородных господ, прохаживавшихся по лужайке туда и сюда.