О Пес искусный в боевых приемах,
Не должен был ты убивать меня!
На тебя перейдет вина моя,
На тебя теперь моя кровь падет!
Зол жребий того, кто пал в бою,
Кто низвергнут в бездну предательства!
Слаб голос мой, умираю я,
Увы, отлетает уж жизнь моя!
Перебиты ребра мои насмерть,
Все сердце мое залилось кровью.
Не было мне удачи в бою,
Я поражен тобою, о Пес!
Одним прыжком Кухулин очутился рядом. Обхватив тело обеими руками, он перенес его, вместе с оружием, доспехами и одеждой, через брод, чтобы водрузить этот трофей победы на северной стороне брода, не оставив его на южной, среди мужей Ирландии. Он опустил его на землю, но тут, пред челом убитого Фердиада, свет померк в глазах Кухулина, слабость напала на него, и он лишился чувств.
Увидел это Лойг, увидели и мужи Ирландии, и двинулись все, чтобы напасть толпой на него.
— Поднимайся, скорей, Кукук! — воскликнул Лойг. — Мужи Ирландии идут на тебя, и это будет уж не поединок, но толпой нападут они на тебя, чтобы отомстить за смерть Фердиада, сына Дамана, сына Даре, сраженного тобой.
— К чему вставать мне, мальчик? — сказал Кухулин. — Вот здесь лежит он, пораженный мною!
И они обменялись речами:
Поднимись, о Пес боевой из Эмайн!
Всегда ты должен быть тверд духом.
Ты поразил бойца Фердиада.
Богом клянусь, тяжел удар твой!
К чему теперь мне вся твердость духа?
Тоска и безумье мной овладели
Пред этой смертью, что причинил я,
Над этим телом, что я сразил.
Скорей хвалиться тебе подобает,
Чем убиваться над этой смертью.
Над грозным врагом с копьем кровавым
Теперь ты стонешь, рыдаешь, плачешь!
Пусть отрубил бы он мне ногу,
Пусть отрубил бы он мне руку, —
Все было б лучше, лишь бы остался
Он сам в живых, коней повелитель!
То, что случилось, все ж утешительней
Девушкам в собраньи Красной Ветви{106}, —
Ведь он убит, а ты жив остался.
Не шуткой была ваша схватка смертная.
С того самого дня, как стал я в Куальнге,
На дороге Медб с надменной силой,
Не без славы была кровавая бойня,
Многих бойцов ее перебил я!
Не знал ни разу ты сна спокойного
С того дня, как бьешься с вражеской ратью.
Все войско наше — лишь ты один.
Рано ж тебе вставать приходилось!
Принялся Кухулин стонать и оплакивать Фердиада. Говорил он:
«Горе тебе, о Фердиад, что не спросил ты никого из испытавших подвиги смелости и ловкости моей, прежде чем выйти против меня на бой-поединок!
Горе тебе, что Лойг, сын Риангабара, не напомнил, в укор тебе, годов обученья нашего в ловкости воинской, годов побратимства!
Горе тебе, что не внял ты увещаньям мудрого Фергуса!
Горе тебе, что Конал прекрасный, Победоносный, в боях непобедимый, не помог советом тебе, напомнив годы обученья нашего общего!
Ибо эти мужи отвели бы твой ум от посольств, пожеланий, свиданий, посулов обманных хитроумных женщин из Коннахта!
Ибо ведают эти мужи, что не родился еще тот, кто б способен был наносить такие удары великие, тяжкие коннахтам, какие я наношу им, — и никогда не родится!
Ибо нет мне равного в управлении щитами и тарчами, мечами и копьями, в игре на шахматной доске боевой, в управленьи конями иль колесницей!
Теперь не найдется руки бойца, разящей героев, как их разила рука Фердиада, подобного облаку!
Теперь не услышать дикого клича Бодб с губами красными, какой испускала она, когда Фердиад пролом совершал в рядах бойцов, над грудой щитов!
Теперь вовек не предложит другому Круахан договора такого, какой заключил он с тобой, о краснолицый сын Дамана!»
Окончив плач свой, Кухулин оторвался от головы Фердиада и сказал:
— О Фердиад, предали и обрекли тебя на гибель мужи Ирландии, побудив на бой-поединок со мной; ибо не легко вести бой-поединок со мной при похищеньи быка из Куальнге.
И он еще прибавил:
О Фердиад, ты пал жертвой вероломства!
Была горькой встреча наша последняя!
Вот, нынче ты мертв, я ж остался жив.
Будет вечной тоска разлуки вечной!
Когда мы были с тобою вместе
Там, у Скатах, Уатах и Айфе,
Казалось нам — вовеки-веков
Дружбе нашей конца не будет.
Мила мне алость твоя благородная,
Мил твой прекрасный, совершенный образ,
Милы твои очи синие, ясные,
Мила твоя мудрость и речь складная.
Не ходил еще в бой, рассекая кожу,
Не распалялся еще боевым пылом,
Не носил щита на плечах широких
Тебе подобный, о красный сын Дамана!
Никогда не встречал я на поле битвы,
С той поры, как пал единый сын Айфе{107},
Тебе подобного в подвигах ратных, —
Не сыскал я такого, о Фердиад, доныне.
Финдабайр, дочь королевы Медб,
Со всею дивною красою своей,
Была для тебя, о Фердиад, не больше,
Чем ветка ивы на холме песчаном!
Кухулин устремил свой взор на тело Фердиада.
— Ну, что ж, господин мой Лойг, — сказал он, — раздень Фердиада, сними с него боевой наряд и одежду, чтобы поглядеть нам на пряжку, ради которой он пошел на бой-поединок.
Подошел Лойг к телу Фердиада и раздел его. Он снял с него боевой наряд и одежду, и Кухулин увидел пряжку. Снова начал он стонать и оплакивать Фердиада, говоря такие слова:
Горем стала золотая пряжка,
О Фердиад, повелитель рати,
Ты, наносивший удары тяжкие
Благородной, победоносной дланью!
Венец волос твоих светлых, курчавых
Был так огромен и дивен красотой!
Словно лиственный, гибкий пояс
Облекал твой стан, до самой смерти.
О наше милое побратимство!
О зоркий взгляд благородного ока!
Помню щит твой с бортами золотыми, —
Драгоценную доску для шахматных ударов!
Помню запястье из светлого серебра
Вокруг руки благородной твоей,
Помню меч твой, столь превосходный,
И твой пурпурный лик прекрасный!
Что ты повержен рукою моею —
Это было неладным делом.
Не был прекрасен наш поединок,
Горем стала золотая пряжка!
— А теперь, господин мой Лойг, — сказал Кухулин, — разрежь тело Фердиада и извлеки из него рогатое копье, — ибо я не могу остаться без моего оружия.
Подошел Лойг к телу Фердиада, разрезал его и извлек из него рогатое копье. Увидел Кухулин свое окровавленное, красное оружие рядом с телом Фердиада и сказал такие слова:
О Фердиад, скорбно наше свиданье!
Вот, вижу тебя кровавым и бледным.
Не смыть крови с моего оружья,
Ты ж распростерт на смертном ложе!
Если б были мы там, в стране восточной,
Как прежде, у Скатах, Уатах и Айфе, —
Не были б белы теперь твои губы
Предо мною, среди оружья.
Наша наставница нас связала
Славною связью союза дружбы,
Дабы не вставали чрез нас раздоры
Меж племенами светлой Ирландии.
Печально утро, это утро марта,
Принесшее смерть сыну Дамана!
Увы, вот пал мой любимый друг,
Алою кровью напоил я его!
Скорбное дело случилось с нами,
Вместе у Скатах воспитавшимися.
Я — изранен весь, залит кровью алой,
Ты ж не сядешь на колесницу вновь!
Скорбное дело случилось с нами,
Вместе у Скатах воспитавшимися.
Я — изранен весь, и кровь запеклась,
Ты же мертв совсем, без возврата, навек.
Скорбное дело случилось с нами,
Вместе у Скатах воспитавшимися.
Тебя смерть сразила, я же бодр и жив.
Биться в яром бою — вот удел мужей.
— Ну, что ж, Кукук, — сказал Лойг, — уйдем теперь от брода. Слишком долго мы здесь пробыли.
— Да, пойдем, — отвечал Кухулин. — Знай, что игрою, легкой забавой были для меня все бои и поединки, которые я выдержал здесь, по сравнению с боем-поединком с Фердиадом.
И еще сказал он, — таковы его слова:
Все было игрою, легкой забавой,
Пока не пришел Фердиад к броду.
У нас были с ним ученье общее,
Общая мощь и общая щедрость,
Общая милая обучительница,
И он был ее избранником.
Все было игрою, легкой забавой,
Пока не пришел Фердиад к броду.
Мы равный ужас вселяли в врагах.
Было равным искусство наше в бою.
Дала нам Скатах два равных щита.
Один — Фердиаду, другой же — мне.
Все было игрою, легкой забавой,
Пока не пришел Фердиад к броду.
О милый друг, о столп золотой,
Поверженный мной в бою у брода!
О вепрь народов, неистовый вепрь,
Ты был смелее, чем все другие!