Ирландские саги — страница 6 из 36

гейсов Кухулина повелевал ему не отказывать в помощи ни одной женщине. Другие выдают свое тотемическое происхождение, например, гейс того же Кухулина — не вкушать мяса собаки. Некоторые, наконец, связаны с культом природных сил; так, например, на короле Конайре лежал запрет — не выходить из дома после захода солнца. Эти гейсы придают особенно фантастический, причудливый характер сказочному элементу, столь обильному в ирландских сагах.

Блюстителями мифических преданий и колдовской мудрости были друиды. Так как они в то же время были прикосновенны к литературе, а с другой стороны к ворожбе были причастны и профессиональные поэты или сказители, то и тех и других удобнее рассматривать совместно.

Естественно, что в древней Ирландии был широко развит институт жречества. Но жрецы были хранителями не только мифических, но и родовых героических преданий. Это приводит нас к вопросу об авторах и рассказчиках саг.

V

В древнейшей стадии родового строя старейшины родов («старики») были жрецами, колдунами, предсказателями погоды, судьями, знатоками генеалогий, словом, хранителями всей «древней родовой мудрости». После того как наступает затем диференциация и возрастный принцип уступает место профессиональному, долго еще сохраняется след первоначального смешения всех перечисленных выше функций. При той огромной роли, какую в эту эпоху играет закдинательная и вообще магическая поэзия, поэты еще долгое время сохраняют связь с волшебством, как и, наоборот, жрецы продолжают оставаться «литераторами», причем те и другие являются «историографами» племени и моральными судьями поведения его членов. Этот пережиток архаических отношений особенно ярко выступает в древней Ирландии, где мы находим следующие три группы, имеющие весьма замкнутый, кастовый характер: 1) друиды (собственно жрецы), 2) барды (певцы-поэты), и 3) фи´лиды (дословно — «зрящие», или «ведающие», в переводе на современный язык — «ученые»). Но с течением времени область деятельности и моральное значение каждой из этих групп подверглись большим изменениям.

Наиболее высокое положение занимали первоначально друиды. В Ирландии, как и в Галлии, они были некогда и судьями, и хранителями мифических или героических преданий. Обе эти функции, однако, рано перешли от них к филидам: друиды остались лишь жрецами и учителями юношества. После христианизации Ирландии значение их быстро падает. Часть друидов, принявшая христианство, пополнила собою ряды духовенства; другая часть, упорно привязанная к старой вере, обратилась в народных знахарей и колдунов. Но в сагах отразилось еще их прежнее почетное положение. Предсказатели, толкователи снов и мудрецы, они занимают первое место около королей, являясь их советниками в важнейших делах. Конхобар и многие другие короли — сыновья друидов.

Более скромным, но зато и более устойчивым был удел бардов. Они, как были, так и остались исключительно поэтами, певцами и музыкантами. После падения друидов они даже выиграли, переняв их роль учителей. Школы бардов, возникшие в самом начале христианского периода, продолжали существовать вплоть до XVII века. Они содержались на общественные средства, и в них обучалось иногда до трети всего населения Ирландии. Барды разделялись на восемь разрядов, в зависимости от степени их мастерства и объема познаний в искусстве стихосложения, музыки и т. п. Не всеми стихотворными размерами можно было свободно пользоваться: некоторые из них были привилегией лишь высших разрядов бардов. Чтобы достигнуть в своем ремесле совершенства, барды должны были обучаться в течение 9 или даже 12 лет. Различались, с одной стороны, барды «благородные» и «низшие», с другой стороны — оседлые, то есть получившие место при каком-нибудь дворе, и бродячие, жившие случайными доходами. Оседлые барды исчезли с прекращением независимости Ирландии, бродячие продолжали существовать почти до XVIII века. Областью творчества бардов была исключительно лирика, — но при этом не во всем ее объеме, а только низшие виды ее, именно панегирики и сатиры, имевшие своим объектом как отдельных личностей, так и события. Высшие же виды лирики — боевые песни, похоронные плачи и т. п. — были достоянием третьей группы мастеров слова, филидов.

Эти последние, оттеснив в рассматриваемую эпоху друидов и бардов, сосредоточили в своих руках все высшие, наиболее почетные функции. Они были и законоведами, и предсказателями, и государственными мужами. Они же, в качестве знатоков топографии и родословных Ирландии, занимали место ученых историков при всех королевских и княжеских дворах. Они были также поэтами и, наконец, рассказчиками мифологических и героических повестей. Нет сомнения, что они же были и первыми их авторами. Именно в среде филидов и в той придворной обстановке, в которой они действовали, следует искать зарождение ирландских саг.

Привязанные к дому своего короля или князя и к его наделу, эти знатоки древних законов, верований и преданий, владевшие мастерством как прозаической, так и стихотворной речи, без сомнения первые выработали и форму и тип дошедших до нас саг. В долгие зимние вечера они развлекали собравшихся у очага обитателей королевского дома, рассказывая древние предания. Таким путем объясняется та громадная роль, которую играют в сагах как местные предания, так и родословные. Не менее половины их эпизодов служит словно лишь для того, чтобы объяснить название какой-нибудь местности или прозвище какого-нибудь короля или героя. «Как произошло изгнание сыновей Уснеха? Нетрудно сказать», или: «Почему прозван Арт Одиноким? Нетрудно сказать», — такова древнейшая, типическая формула вступления к этим сагам, выдающая социальный характер и рассказчика и его аудитории. Первый — придворный поэт и историограф, вторые — король или князь (потомок героя саги), окружающая его знать, дружина, челядь. Такого же происхождения, конечно, и наполняющие саги объяснения названий разных местностей: «оттого и зовется место это Бродом Двояких Комьев…», «вот почему один из камней на равнине этой зовется Камнем Лугайда…» И лишь постепенно, уже после исчезновения филидов, с переходом эпического материала к народным сказителям, саги эти, все шире и шире распространяясь, превратились из аристократического по своему происхождению жанра в жанр вполне «народный» и стали всеобщим достоянием, предметом любви и интереса всего населения.

С самого начала эти саги сложились в прозе. Но с самого же начала их авторы, а вслед за ними и рассказчики, стали вставлять в прозаическое повествование, ради его оживления и эстетического эффекта, обычно небольшие, но иногда довольно обширные отрывки в стихах. Основываясь на аналогии с эпосами других народов, можно было бы высказать предположение, что первичной формой ирландского эпоса являлись стихи, разложившиеся впоследствии в прозу, и что сохранившиеся поэтические отрывки — остаток древних стихотворных версий. И, пожалуй, в подтверждение этого можно было бы привести ряд мест, где один и тот же момент или мотив передан в прозе и сразу же вслед за этим повторен в стихах. Однако рассмотрение содержания стихов заставляет отбросить эту мысль. Дело в том, что в стихах передаются исключительно либо моменты высшего драматического напряжения, либо речи действующих лиц, — притом лишь тогда, когда они достигают высокого пафоса. Мы нигде не встретим сколько-нибудь связного изложения событий в стихах. Нет сомнения, что все они вторичного происхождения и носят чисто декоративный характер. В них филиды нашли применение своего искусства в «высших» видах лирики. С течением времени число стихотворных вставок увеличилось вплоть до того, например, что в некоторых частях эпопеи Похищение Быка из Куальнге они образуют чуть не половину текста. В разных версиях, при полном тождестве прозаического текста, стихотворные вставки бывают весьма различны, а иногда и вовсе отсутствуют[7].

Но даже прозаическая канва саг не всегда была вполне устойчивой. Саги, возникшие задолго до письменности, в течение нескольких веков переходили в устной форме от одного поколения филидов к другому. Однако весьма вероятно, что часто при этом заучивался не полностью весь текст, а только схема саги и самые существенные ее части. В соединительных же местах предоставлялась свобода для импровизации рассказчика. Это касается главным образом таких «типических» мест, как описание пиров, вооружения, сражений и т. п., для которых существовали традиционные формулы (как и в наших былинах) и которые переносились из одной саги в другую. Но возможно, что импровизация сказывалась и во многом другом, что отчасти объясняет различия в дошедших до нас письменных версиях.

Количество сохранившихся до нас саг огромно. Один исследователь высчитал, что, если их все напечатать, они заняли бы до трехсот томов среднего объема. Многие из них возникли в позднейшее время. Но и в интересующий нас древнейший период сложилось уже весьма большое число их. В одном тексте X века сохранился список названий 161 саги, которые возникли до 650 года, а если привлечь другие свидетельства, то число это может быть доведено до 278. Ясно, что запоминание их филидами требовало большого труда, и уже ради одного этого, не говоря о других их функциях, филиды должны были проходить школу обучения, не менее продолжительного и сложного, чем барды. В соответствии с этим, они разделялись на 10 разрядов. Филид высшего разряда — оллам (в позднейшем произношении — оллав) должен был знать наизусть 300 повестей; анрут (2-й разряд) — 175 и т. д., вплоть до филида последнего, 10-го разряда, который обязан был знать всего только 7 повестей. Равным образом, были категории повестей, являвшиеся достоянием лишь высших разрядов филидов.

Все повести были педантически разделены на категории. Прежде всего различались «большие» и «малые» повести, причем здесь имелся в виду не столько объем их, сколько значительность содержания. «Большие» повести по своим темам были разбиты на 17 родов: 1) Взятия замков, 2) Похищения коров, 3) Сватовства, 4) Битвы, 5) Пещеры (т. е. приключения в диких местах), 6) Плавания, 7) Насильственные смерти, 8) Празднества, 9) Осады, 10) Приключения, 11) Похищения женщин, 12) Избиения, 13) Наводнения, 14) Видения, 15) Повести любви, 16) Набеги (или походы) и 17) Переселения. Нередко сага по внешнему признаку искусственно подводилась под ту или иную рубрику; впоследствии, в эпоху письменности, эта условность отпала.