ицей, функцией физического и психосоматического состояния президента". Я сам, когда в середине 90-х играл на бирже, выравнивая котировки на московском и петербургском фондовых рынках, видел живые и наглядные подтверждения этого кривулинского наблюдения. Так, многие брокеры тогда начинали свой рабочий день с получения факса, на котором сверху крупно была обозначена температура тела приболевшего президента Ельцина, и лишь потом шли данные о торгах на Нью-Йоркской и Лондонской биржах, инфляции и курсе доллара.
"В последние годы правления", продолжает Кривулин, "Ельцин, видимо, взял за правило воспринимать любой свой, даже самый бытовой, телесный жест исключительно в ритуально-символическом плане. Магическая, телесно-физическая сила власти исходила от этого человека, подавляя волю окружающих". Но самым мощным ритуальным жестом Ельцина, оставившим сильнейшее впечатление на соотечественников, был его уход из Кремля, связанный с передачей власти своему преемнику. "Это был жест внезапный, но ожидаемый всеми", говорит Кривулин. "Жест не столько театральный, сколько зрелищно-магический, вызывающий в памяти скорее мистерию передачи атрибутов власти верховным шаманом своему наследнику, избранному не народом, а некими высшими силами, которые дали соответствующий знак действующему, но престарелому правителю". Знак, данный Ельцину, был совершенно прозрачен это был миленниум, "вершина нумерологической календарной магии", как замечает Кривулин. Пожалуй, тогда впервые в нашей истории слово "магический" вошло в российский политический лексикон. Это слово прозвучало в первой же фразе прощального обращения Ельцина к народу: "Дорогие россияне! Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие". Последние четыре часа пребывания Ельцина в Кремле расписаны по секундам и представляют собой не что иное, как сложный магический ритуал последовательной передачи предметов, символизирующих власть в России, пишет Кривулин. Вершиной этого ритуала была передача Путину "ядерного чемоданчика", с которым Ельцин, получив его в 1991 году, расстался лишь единожды в жизни, и то на несколько часов - во время операции на сердце. "Церемония передачи власти была явно не сымпровизирована", говорит Кривулин, "а тщательно разработана и продумана заранее, втайне от всех, кроме, может быть, кого-то из специалистов по геральдике и русско-византийскому императорскому церемониалу. Византийскому - поскольку именно в Константинополе передача знаков императорской власти живым басилевсом своему преемнику была практикой, в отличие от России, привычной".
В последней президентской речи Ельцин говорил о своей вине, об ошибках и неудачах. Она была построена достаточно традиционно, особенно если принять во внимание допетровскую традицию площадного покаяния перед народом. Лишь одно место, точнее, одно слово в обращении президента могло вызвать некоторую настороженность, да и то лишь у самого внимательного и искушенного слушателя. "Казалось, одним рывком, одним порывом... одним знаком - и все одолеем", сказал президент, объясняя неудачи реформ. В пресс-релизе эту полубессмысленную фразу пригладили, отшлифовали, и ключевое слово "знак" из нее выпало. "А ведь именно оно выдает подлинное отношение Бориса Ельцина к политической реальности как к некоему знаковому, символическому полю", говорит Виктор Кривулин. "И с этого поля президент не собирается уходить. Прощаясь с народом России, он говорил как власть имущий, как вождь, направивший движение племени по правильному руслу".
Преемник Ельцина Владимир Путин, на первый взгляд, не отличается такой напряженной включенностью в магическое силовое поле. Это не так; его поведение - такое же знаковое и символичное, как и у первого президента России, просто характер его символики принципиально иной, нежели у его предшественника. Символика Путина принципиально бестелесна и аскетична; на фоне пышного византийского интерьера обновленного Кремлевского дворца она смотрится даже немного диковато. Впрочем, это дело вкуса. Подчеркнутый аскетизм внешности и поведения имеет такую же давнюю традицию на Руси, как и демонстративный разгул и буйство плоти. Дуализм плотского и духовного, как известно, им не снимается; наоборот, укрощение плоти необыкновенно обостряет все телесные ощущения и побуждения.
Остается загадкой, почему выбор Ельцина остановился именно на внешне невзрачном Владимире Владимировиче. Может быть, он руководствовался именно этим принципом контраста. Не исключено, однако, что и здесь, как в Свазиленде, не обошлось без какой-нибудь магической практики. Карьерный взлет Путина был фантастически стремительным. История его возвышения идет даже не по прямой линии, а по какой-то немыслимой экспоненте. Оттесненным на обочину московским политикам остается только гадать, как скромному заместителю петербургского мэра Собчака, оставшемуся у разбитого корыта после проигрыша своего патрона на выборах, удалось всего за несколько лет подняться на вершину российской власти.
К сожалению, вопрос о подлинных причинах этого взлета, скорее всего, так и останется невыясненным. В России, в отличие от Африки, давно уже научились скрывать настоящие движущие силы событий от постороннего взгляда. Тем же, кто все-таки захочет в них проникнуть, остается только обращаться к африканскому политическому опыту, пока еще не до конца искаженному современными наслоениями. В Африке до сих пор можно увидеть древние магические ритуалы, связанные с властью, в самом, можно сказать, неприкрытом виде. Так, в декабре 2000 года в том же Свазиленде прошла своеобразная акция протеста, направленная против короля Мсвати и его брата принца Магуги. Свазилендские женщины выразили им протест, "обнажив пикантные части тела перед резиденцией короля Свазиленда" (по деликатной формулировке Reuters; не знаю, почему эти части тела названы "пикантными" - французское слово "piquant" как раз означает "острый, колючий"). Как сообщили западные информационные агентства, "эта акция является частью возрастающего оппозиционного движения в стране, целью которого является прекратить автократическое правление короля, провести выборы и демократические реформы".
27 Июня 2001 года Театр абсурда
Недавно, прогуливаясь по Дворцовой набережной, я обратил внимание на то, что она выглядит не совсем обычно. По проезжей части не двигалось ни одной машины, и даже тротуары были почти пусты. Тишина стояла такая, что было слышно, как бьют часы на противоположном берегу Невы, на колокольне Петропавловки. Прошло несколько минут, и этот покой был внезапно нарушен: мимо меня промчалось два кортежа, с австрийскими и российскими флагами на головных автомобилях. Это Путин показывал Петербург своему гостю президенту Австрийской Республики Томасу Клестилю.
На этой встрече президенты общались без переводчика - как известно, Путин блестяще владеет немецким языком. Когда Клестиль со свитой посетил Эрмитаж, экскурсию для него провел сам директор музея Михаил Пиотровский, который тоже прекрасно говорит по-немецки. После посещения музея делегация отправилась морем в Петергоф, где в качестве экскурсовода выступил уже президент Путин, показавший гостям парк и знаменитую систему фонтанов. Вечером был бал в Царском Селе, после которого гости еще долго катались по ночному Петербургу. Потом Томас Клестиль отправился ночевать в гостиницу "Европа", а Владимир Путин - в свою резиденцию на Каменном острове. За президентом России последовал и один из членов австрийской делегации, федеральный министр экономики Мартин Бартенштейн. Ночевать он собирался вместе с соотечественниками, но не учел, что летом мосты в Петербурге разводятся. Остаток ночи австрийскому министру пришлось скоротать вдали от соотечественников, которые, впрочем, его так и не хватились. Таким образом, когда на следующее утро Бартенштейн сказал губернатору Яковлеву: "Петербург - город распахнутых сердец и мостов", это были не просто красивые слова с его стороны.
Но в этом выпуске "Хроники" я хотел написать не об австрийском визите, этот зачин мне потребовался просто для контраста. В тот же день, когда президент Австрии прибыл в Петербург, Киев посетил папа римский, визит которого, по утверждению украинских газет, стал "окончательным подтверждением нашей европейскости". Главу Ватикана встречал президент Украины Леонид Кучма. Увидев папу, он, по свидетельству очевидцев, встал по стойке "смирно", в то время как находившийся рядом министр обороны взял под козырек. Бодрая уверенность генерала, однако, сильно контрастировала с растерянным видом президента Кучмы, который явно не знал, как вести себя в этой обстановке. Помявшись немного, Кучма усадил папу в кресло и, стоя перед ним навытяжку, начал приветственную речь, в которой кратко изложил историю христианства на Украине за истекшее тысячелетие. Украина - страна особенная, подчеркнул президент, потому что именно сюда 15 лет тому назад упала с неба "предсказанная Библией великая заря, отравив землю и воду" (имелась в виду чернобыльская авария). "Сегодня для вас, ваша святость, откроется эта новая Украина", закончил президент свою речь. Украинским языком Кучма владеет намного хуже, чем Путин немецким или английским, но полиглот Иоанн Павел II, знакомый и с русским, и с украинским, понял его хорошо.
Комментарии к визиту папы римского, появившиеся на следующий день в украинских газетах, достойно завершили тот театр абсурда, который происходил в прошлую субботу в Киеве. "Иоанна Павла II Киев встретил моросящим дождем", писали в них, "но когда Его Святейшество помолился перед образом Богоматери, дождь прекратился, и над столицей засияло щедрое солнце. Как тут было не поверить в чудо молитвы Святейшего? Впрочем, как позже пояснили нам в Гидрометцентре страны, такая переменная погода с кратковременными дождями, в общем-то, характерна для июня. Но тут же признались, что киевским метеорологам давно уже не удавалось так легко, как в дни визита папы, и с такой точностью, буквально до минуты, предсказывать перемены погодных настроений". Наверное, понтифик в числе прочих помолился и за украинских метеорологов, которым до сих пор, видимо, только его поддержки и не хватало для достижения полного профессионализма.