Обычное мышление Путина и центра власти РФ военно-стратегическое. Его базовый статус – не бюрократическое управленчество, а готовность к отпору внутри.
Стратегическое поведение Системы означает трансфер боевых практик в гражданскую жизнь и обратно. В пользу этого говорят обстоятельства ее генеалогии.
С осени 1993 года до 2004–2005 годов Система РФ вела важные внутренние войны – от боев 1993 года в Москве до двух войн на Кавказе. В войны вовлекались гражданские силы и институты. Так, в чеченском конфликте ударной силой были полицейские части ОМОНа, привлекавшиеся по очереди из регионов страны. При том что войну выиграли не войска, а политика «чеченизации» конфликта, военный импринтинг не остался без последствий. Войны укрепили презрение управленцев к личности и человеческой жизни. Навыки мести и пытки вынесены администрацией РФ из кавказских войн.
Императив выживания, под которым формировалась Система с начала 1990-х, облегчил Центру принятие решения о войне с Чеченской Республикой. Это решение заложило мифологию «кавказского варвара» в фундамент идеи Врага Системы. Но «Враг» здесь производное, политический дериватив. Враг понадобился Системе, чтобы оправдать ее стратегический транзит. Мейнстрим внутреннего развития отбросили ради мейнстрима «битвы демократии с врагами».
• Изобретение Врага Системы в конфликтах 1993 года, спроецированное на Чеченскую Республику, конвертировало мирную повестку развития государственности РФ в повестку «войн до победы»
Военно-стратегический приоритет развития России закрепляется с 1999 года – сочетанием травмы войны в Югославии, началом второй кавказской войны и воинственной стратегией президентских выборов 1999–2000 годов. Понятие государственности микшируется с идеей вооруженного государства «эпохи войн в мирное время», дающего отпор все новым угрозам. Лидерский имидж Путина трансформируется в силовой образ вождя выживающей нации.
• Силовые коннотации в образе Путина нарастают по мере спада реальных угроз и причин ждать атак на российскую государственность
Рассмотрим переживания Системой триумфа и ее самочувствие в зените побед.
Критерием «побед России» выступают не реальные успехи, а потери от внешних ударов по ней – наподобие американских антироссийских санкций.
• Большие российские потери трактуют как признание силы и подтверждение правоты
Система чувствует себя призванной к Большой игре, где рассчитывает победить (так часто говорит Путин). Кремлевский игрок не видит расхождения идеи победы с идеей выигрыша. Путин перед выборами говорил о намерении выиграть в игре и тут же обещал победить. Но при устойчивом ухудшении позиций выигрыш нереален. Тогда в дело вступает аспект массового сговора – мы уверены, что побеждаем! Мы согласны терпеть в расчете на выигрыш в будущем! Согласие населения видят козырем в большой мировой игре – оно символизирует власть над пространством Северной Евразии. Резервы, которыми жертвуют ради мировой игры, засчитаны в показатели силы, а готовность масс к молчаливой сделке – в мобилизованность к победе.
• Выигрыш здесь лишь возможность начать другую игру, выйдя из прошлой живым. Выигрышем считают выживание игрока
Мобилизация Системы отлична от мобилизационных состояний в регулярных государствах, где ее вводят в особом случае как специальное правовое положение. В Системе РФ мобилизованность равна государственности. Отсюда перегрузка кадров Системы, их износ, утомляемость, всегдашнее недоверие к населению. Трудно мобилизовать то, что всегда латентно мобилизовано. Стратегическая диспозиция власти перед лицом населения – это бдительность перед угрозой предательства. Слабость государства РФ неустранима, и внутренние ее факторы рассматриваются как выгодные внешнему противнику, то есть потенциально предательские.
• В кремлевском восприятии государственности население РФ постоянно подозревают в предательстве
Если акты верткости рассматривать как акты мобилизации без явного повода, то Система либо маломобильна, либо чрезмерна для боевых применений. Парадокс Системы – в вечной готовности выглядеть государством, не будучи им на деле.
Скандал с публикацией Киевом разговоров Сергея Глазьева периода российского просачивания на Украину весной 2014-го обнажил ряд вещей. Чем занят помощник президента России? По телефону подстрекал местные антикиевские группы занимать правительственные офисы. Дистантно управлял пророссийской контрреволюцией, советуя имитировать «народную власть»: заняв офис, принимайте обращение к Путину!
Как я и предполагал в книге «Система РФ в войне 2014 года», Sistema управляла опаснейшим кризисом, делегируя суверенитет РФ. Глазьев не имел компетенции руководить спецоперациями вооруженных групп. Он блефовал. Ссылался на «в Кремле уже решено», «там ждут» и «все уже знают» – слишком неопределенные формулы, чтобы выглядеть передачей путинского приказа. Но маловероятно, чтобы он просто лгал людям, которых слал захватывать областные администрации на Украине. Что и на каком уровне было «решено»? Была то неформальная просьба президента России или обмен репликами с главой АП в коридоре Кремля?
Конечно, помощник президента имел случай рассказать Путину о своей борьбе с революцией на Украине. Но так же действовали другие: кому-то звонили, сообщали, что «все решено», отдавая приказы беднягам в Харькове и Одессе.
Мы не знаем, какими были решения самого Путина в 2014 году, сколько раз и с кем он их обсуждал. Зато видна схема действий, где командуют люди, присвоившие президентские полномочия главнокомандующего РФ, не умея ими распоряжаться.
В Системе РФ несколько центров стратегии. Стратегия, выигрышная для Кремля, отлична от стратегий, выигрышных для исполнителей.
Кремль обитает в неконкурентном мире «геополитической схватки». Исполнители – в условиях реальной жесткой конкуренции, о чем нельзя заявлять вслух. (Случай Шестуна: за распубличивание мстят как за «раскол элит».) Повышая аппаратный вес, исполнители демонстрируют Центру эксцессы лояльности. Центр не контролирует делегированных им полномочий власти – к нему отовсюду направлены слепящие лучи лояльности с отчетами о «победах». Ни один эксцесс не согласован с другим. Некоторые явно мешают друг другу. И все ждут субсидий на новый эксцесс. Стратегия исполнителя равна тактике промысловика «гаражной экономики» – в абсурдных действиях власти обнаружить ресурсный карман и в него залезть: монетизировать и реализовать.
Это генерирует невероятный хаос и, как показала история с Украиной 2014–2018 годов, хаосу так легко стать кровавым.
В обычных обществах есть механизм учета провальных и опасных кейсов, риск повтора которых включает самозащиту. В Системе РФ этот блок фальсифицирован. Команда власти практикует превенцию рисков, используя ложные прецеденты «угроз». Например – угроза раскола элит. Настоящий раскол элит – глубокий конфликт, возникающий непредвиденно по неслучайному поводу. Зато «раскол элит» превращают в обвинительное клеймо, криминализуя несогласие и конфликт стратегий в истеблишменте. Так в 2011–2012 годах изготовили жупел «заговора Медведева», якобы связанного с митингами на Болотной.
РФ с первых дней конструировалась идеологами, лишенными обратной связи с национальным общественным мнением. Нехватку ресурсов Система восполняла хищной рефлексивностью клуба господ. Опережая противников, она подавляла их волю к стратегическому сопротивлению. Технология этого незамысловата – эскалация. Но это срабатывало.
Политическое планирование 2000-х годов отражает крен в сторону тактик электоральной гегемонии. Гипертрофия политического мониторинга (здесь я вынужден вспомнить свой ФЭП) была недостаточна для выработки политического взгляда на вещи. В политике гегемония достигается захватом повестки. Погоня за «повесткой завтрашнего дня» легко обращается в спорт, в период президентства Медведева это стало особенно заметно. При всегдашнем поиске «креативных ходов» политически то были потерянные годы, закончившиеся объявлением самого Медведева «угрозой».
В Системе РФ выдумывание угроз имеет вид дисциплинарных спецопераций, сопровождаемых хором думских истеричек и симулятивных «мобилизаций» против безвредных целей.
Одной из территорий ясности третьего путинского срока была ясность черты, перейдя которую гражданин знал, что ему пора подумать об адвокате. Черта отсекала его от уличной политики. Сегодня черты нет. Идет игра с правилами, которые участник узнает не раньше, чем вступит в игру.
Любимая мечта либерального мышления – политика без проигравших, win-win. Но в Системе РФ схема win-win повреждена. Тот, кто выиграл первым, спешит помешать выигрышу второго, с ущербом для своей же упущенной выгоды.
Философ Рубцов провел аналогию между модой на покемонов и подвижностью российской модели точечных репрессий[13]. Игровая аналогия здесь ничуть не поверхностна. Изменилась сама модель «точечных репрессий». Оставаясь выборочными, репрессии бессвязны и поражают непредсказуемо, как гром среди ясного неба. За этим стоит неутоленный спрос населения Системы на выигрыш и порядок. Человек с «силовым айфоном» в руках, извлекая из ландшафта подследственных покемонов (таких же, как и он сам), выглядит воином игрового порядка. Кто не попался, тот выиграл.
Форсаж игры без правил творит оазисы ложной веры в то, что «будущее близко – порядок грядет».