эскалации синтезирует все это при благоприятной возможности, возникает шанс.
• Стратегия Системы синтезирует слабые ресурсы за счет недостойных и опасных ходов в мировом пространстве
Использование шанса Системой может быть ужасающим. Но только Система создает этот шанс, и только внутри нее он может выглядеть шансом.
Последние назначения в администрации показали, что Система РФ вступила в фазу частичной (секторальной) перестройки управления.
Эта не первая попытка в путинской Системе осуществляется в новых условиях. Под спудом путинского консенсуса, якобы «стабильного», всегда шевелился социальный хаос. Сегодня Система РФ проходит между Сциллой кризиса ее ресурсной модели и Харибдой мирового беспорядка.
Идет поиск безрисковых форм эскалации в условиях, когда властям неясна сама дезорганизуемая ими реальность. (Изучение реальной внутренней жизни России заброшено ее властями давным-давно.) Такая управленческая перестройка неизбежно поведет к дезорганизации.
В деполитизированной путинской России отменили политическую борьбу, втянутую внутрь аппарата власти.
Вобрав политику внутрь себя, власть вобрала и ее крайности. Внутри аппарата мерцают «горячие точки» с рисками тотальных проигрышей. Эти риски для функционеров куда важнее их функций. Дискредитация опасного конкурента подчиняет себе задачи борьбы с обществом.
• Российский социум власти – не государство, противостоящее обществу, а власть-распорядительница спутанных и неизвестных ей человеческих связей
Российские репрессии – репрессии с рассеянным фокусом. Отвечая за успешность репрессий, функционер решает, что ему выгоднее: довести разгром до конца? Или обвинить в неудаче аппаратного конкурента – а то и ошибочном намерении зайти далеко? Цель дискредитации хозяина соседнего кабинета преобладает по важности даже над репрессивной функцией и радостью мести невинным.
При оценке рисков Системы надо иметь в виду, что внутри нее самые угрожающие из эскалаций принято считать «победоносными», игнорируя рост суммы накопленных рисков.
Стратегический софизм: поскольку эскалацию здесь всегда считают ответом, Москва верит, что умеренность других наций – результат ее угроз эскалацией. Закрепившийся предрассудок о действенности таких эксцессов проверить практически невозможно.
То, что называют fake-news, в Кремле считают одним из факторов мягкого сдерживания в ответ на враждебное поведение.
Когда-то президент США Дуайт Эйзенхауэр ввел в оборот термин «военно-промышленный комплекс». Система РФ располагает несколькими такими комплексами. Действуя в разном ритме и с разным силовым потенциалом, каждый из них представляет собой возрастающий самозамкнутый цикл.
Эти комплексы включают в себя в качестве необходимых рабочих элементов и конституционные институты. Так, по-видимому, существует судебно-следственно-корпоративный комплекс, депутатско- медийно-законотворческий комплекс и другие. Каждый из них автономен – правовое государство отсутствует, их деятельности не поставлено значимых преград. А включение в них конституционных (номинально) институтов позволяет настаивать на легитимности их существования и работы.
На придворных Кремля можно изучать передозировку «тоником» экстремальных ситуаций. Чрезвычайность ходов и экстраординарность положения подстегивает их действия, но изнашивает действующих лиц. Время от времени в Системе РФ то президент, то премьер, то оба они одновременно впадают в прострацию, теряя интерес к происходящему. Это легко объяснить утомленностью, многолетним износом команды. Но есть еще и вопрос утраченного мотива: зачем это все? Внутри потери мотива скрыто измерение будущего времени.
Мотив никогда не равен себе. Он никогда не поставляет равную дозу энергии. На верхнем этаже Системы настает аритмия мотивации: мотив то будто исчерпан, то завладевает всем существом в модусе паники или тревоги. Солнце Двора, этой малой вселенной, – президент Путин то обнадеживает, то страшит, то просто несносен в этом слишком тесном кругу.
Тут и наступает прострация. Но чрезвычайно важна ее степень.
«Схема Путина» имеет смысл только в рамках взгляда на Систему как чрезвычайную по природе. Власть производит эскалации, черпая свои права и правила из исключений.
Путинская система не просто готова к чрезвычайным ситуациям – она их творит либо ищет, а без них не знала бы, чем заняться. Кремль не готов ни к одному кризису, не видя нужды.
• Кризис – это приток новых шансов. Бедствия страны указывают власти, кем быть
Путин неуязвим для брюзжания путинских масс по мелким поводам – медицина, тарифы, пенсии, ворующее окружение и т. п. Брюзжание и прежде обходилось недорого – в скромную треть недоверяющих, изредка вспыхивая протестами, как в декабре 2011 года. Путина называли «тефлоновым» политиком. Сегодня «тефлонового Путина» больше нет – крымский Путин не тефлоновый. Он прочен по-другому.
Легитимность он черпает из атак на себя и Россию: не прекратятся атаки – его сила начнет ветшать. Путин говорит о стабильности, втайне боясь вернуться в мирные времена. К покою его тянет характером, но отныне покой для него исключен: он боевой президент, берсерк перед робкой Европой.
Это не манера Путина 2000-х – скромного служащего, «оказывающего услуги населению». Такого Путина бессмысленно спрашивать – Who is Mr. Putin? За спиной у Путина заново непонятная Россия, поддерживающая президента и в состояниях сильнейшего раздражения. Под руками кремлевской команды – пульт управления Системой, которая неясна самим управляющим. Тем не менее она действует. Раздраженная страна показывает прирост рублевых вкладов по отношению к временам стабильности. И при понижающем тренде доверия избиратель не намерен голосовать ни за что другое.
Но кризис все глубже. На Западе консолидируется контригрок, догадавшийся, с кем имеет дело. С Системой РФ впервые повели вероломную игру по ее правилам. Теперь она втянута в рефлексивные конфликты – искусство, забытое Москвой с конца холодной войны.
Система РФ – это глубоко оппортунистичная государственность. Почти по любому вопросу здесь скажут: пусть идет, как идет. Пусть Путин будет в Кремле, и пусть его дальше видят человеком, решающим все в России. Пусть люди ближнего круга воруют, ведь они все же смогли построить Крымский мост. Пусть Явлинский и дальше изображает Безумного Шляпника, как изображает его уже двадцать лет. Пусть несистемные политики прокламируют и репрезентуют мнимую готовность к политике и управлению столицей и страной. Все играют во что-то, но мы не желаем резкого выхода из игры. Когда встает вопрос о выходе из игры насовсем, мы в последнюю минуту отказываемся и остаемся в игре.
Власти в Системе, как и непримиримые их противники, равны в оппортунизме, но не равны в доступе к политическим возможностям. Оппортунизм сетевого критика власти, ее сетевого недруга проистекает из тех же причин, что и стратегический оппортунизм кремлевской группировки, что и оппортунизм каждого человека во власти, взяточник он или нет, технократ, провокатор или идеалист.
Я не могу определить, является ли Путин бóльшим оппортунистом, чем Навальный. Это глубоко разные люди, но Система РФ нивелирует их различия своей игрой – и они принимают ее, хотя с разным удовольствием. Так не надо ли вместо того, чтобы десятилетиями обсуждать слабость одного человека, рассмотреть истоки оппортунизма Системы РФ? Почему этот оппортунизм успешен?
Развивая случайную для 2012 года предвыборную импровизацию – анти-Болотная, анти-Pussy Riot, антизакон Магнитского, – Путин авторизировал политику третьего срока.
Авторизированной она становилась по мере того, как спутывалась ситуация в управлении и терялась нить развития любой властной инициативы. Легкость входа в сирийский конфликт (подсказанная колебаниями Обамы раньше, чем была предложена иранцами). Мгновенный успех крымской операции, хотя и обернувшийся затем тупиком в Донбассе, – все толкало к мысли о простоте открытия новых игровых полей. Но как уходить с этих полей, единожды их создав? США обучались этому весь ХХ век с переменным успехом. Советский Союз в 1970-е, едва рискнув, тут же смертельно себя защемил в Афганистане.
Путинские эскалации, комбинирующие спецоперацию с военной поддержкой и пропагандистским форсажем, трудны для руководства. Игровые поля то необозримо раздвигались, как в Сирии, то все начинало буксовать. Ситуация после победы Трампа – подарок судьбы, «чудо на Потомаке» – быстро обернулась бедой.
• Итог третьего президентства – неясность следующего шага по любому из принятых направлений. А обратного хода ни по одному нет
Ничто нельзя довести до развязки или деэскалации. А глобальная аудитория зла и требует автора на сцену.
Разговоры о «силовых ресурсах» и готовности их применить на сбоях путинского транзита обрывочны и безответственны. Не различают два вида применения силы – стратегическую и оперативную. Стратегической силой может стать только та, которая выдвинется на перехват «последней мили» и заявит намерение принять на себя ответственность за государство целиком. Ясно, что таких сил немного.
Но и все другие участники игры ищут и должны успеть найти доступ к оперативным силовым средствам – своим либо арендованным у коллег по сговору. Тут вперед выходят держатели специальных активов, как батальон «Север» или Петербургская лаборатория ядов.