Все это звалось «преодолением сталинизма, партократической диктатуры и советской охлократии». Но внутри этого заметно отвержение государства людьми, которые были отстранены от государственной ответственности. Последнюю они знали только в карательном модусе преследования инакомыслящих и идеологической цензуры.
• Для советских элит понятие государства неразличимо сливалось с репрессивностью, застойной и некомпетентной
Теперь они собирались строить, как говорили, «новое, современное, демократическое, цивилизованное государство». Но содержание проекта формировалось как «позитив негатива» – вычитанием всего, что огорчало элиты СССР. Если проявить этот перевернутый негатив, мы не найдем там государственной концепции. Представления о государстве не были даже утопическими – они отсутствовали. Ясной была лишь цель исключить на все времена всякую зависимость интеллигенции, сомкнувшейся с правящим истеблишментом.
Обретение гегемонии и переход от оппозиции к статусу хранителей государственности мыслился как расширение премиальной коалиции путем присоединения «здоровых сил государственного аппарата» к грандам демократии.
Это проясняет ожесточение конфликта Кремля с Верховным Советом России – то был конфликт проектов выживания. Верховный Совет России, при его несомненной посткоммунистической окраске, был собранием советских государственных элит. Независимо от идейных разногласий, они несли спектр представлений о государстве, новом по отношению к СССР. Противостоящий им ельцинский Кремль, со сплоченной вокруг него демократической прессой и интеллигенцией, государственной идеи не имел. Демократическая государственность мыслилась лишь как аппаратура консалтинга и выработки решений в интересах элит – при гарантиях безопасности группы премированных новой властью.
На переломе кризиса 1993 года проекты сближаются и сливаются. Коалиция власти собирается вокруг Ельцина и воспринимает проект государственности – России как государства элит.
Попытки «прорыва» этой политически запертой ситуации и были кризисными спазмами, ответами на которые стали радикальные акты, определившие стиль Системы РФ. Узкая группировка вокруг Кремля боролась за место монопольного лидера всех остальных элит, одновременно контролируя лояльность низового населения РФ (что требовало предоставить ему шансы на выживание). Все это перемежалось спазмами институционального реформаторства и избирательного популизма.
В этой борьбе элиты обросли наилучшими в мире технологиями поддержания аномального контроля масс и затем, под именем РФ, перешли к внешней экспансии.
Сколько ни проклинали «питерских», именно Москва – колыбель управляемой демократии Лужкова стала первым и вернейшим союзником Путина. Считать ли случайностью, что такова была система управления московского мэра Лужкова с 1990-х годов? Лужков был первый «управляющий демократ» России, и он же был первый меценат элит. Лужковское меценатство как прикорм столичной элиты властями началось с его подражания Горбачеву, а далее развивалось. (Трагедия Собчака в том, что в Питере ему нечем и некого было прикармливать.) Оттого компромисс Путина с Лужковым мог состояться только после разгрома последнего на его домашнем поле московских управляемых выборов. С того момента Москва становится пьедесталом Путина и витриной путинской России – парком ее культуры[25] (Михаил Ямпольский).
§ 4. Coup d’etat выборов Президентские выборы в России – источник технологий власти
Система РФ возникала из предвыборных кампаний, которые российский избиратель долго наделял волшебной сверхценностью. Население РФ втянулось в выборы как в увлекательную и безопасную для себя игру, все 1990-е с удовольствием в них участвуя. Все и тогда знали, что выборы не формируют власть.
История новой России – это пунктир свершившихся электоральных фактов. Реальные основы государственности России – случайные импровизации забытых предвыборных кампаний. Президентские выборы меняли режимы, но источником перемен были не программы победителей, а их политтехнологии.
Применение политических, электоральных и медийных технологий никогда не считалось политикой. Вторжение этих практик в аппаратуру президентской власти превратило выборы в перевороты. Каждые президентские выборы проводятся в стилистике coup d’etat. Но нелюбимая в Кремле Конституция остается тем, что все еще боятся потерять вместе с властью.
• Выборы – недемократический способ активизировать аппарат власти при мобилизации населения в оперативном пространстве РФ
Причина сохранения гигантской электоральной «вставки» в Системе РФ не вполне ясна. Система «забыла», как и почему в ней появился культ выборов. Утопия избираемости – остаточный след ранних времен советской системы. Призраки «рабочей демократии», «выборных Советов» и голосования за директоров вернулись в советский мир перед его коллапсом. Система РФ несет в себе демократическую генеалогию недостроенной государственности 1990-х. И хотя все институты обращены в ритуалы, демократическая случайность 1990-х вошла в основы путинского популизма. Не оттого ли Система РФ, крайне бережная в отношении основ своей устойчивости, консервирует заодно и конституционные ритуалы?
Выборы формируют прослойку вечных обитателей политической витрины. В этом слое решений не принимают, и кадры, могущие что-то решить, формируются не здесь.
Много споров ведут вокруг института выборов в Системе: меняется его место или нет? Было ли вообще в ельцинские годы благо по имени «свободные выборы»? Глядя на то, что есть, легко впав в уныние, сказать, что свобода была. Не вступая в спор, отметим одну антропологическую функцию российских выборов.
Популярность практики выборов в 1990-е годы, введшая демократов в самообман, была привычкой к сеансу массажа с притоком государственного внимания к человеческим тревогам и различиям, невидимым властному глазу. Мобилизация на выборы, реальна она или (все чаще) фиктивна, создает атмосферу недолгой заинтересованности властей в людях. В населенце как человеке. Чтобы выиграть реальные выборы или «показать хорошую цифру», надо хоть временно различать группы, сословия и меньшинства, которые от этого испытывают аффект признанности.
Выборы в Системе РФ – ее важный плебисцитарный мотив. Это государственное празднование перемены без перемен, вроде сожжения соломенного чучела Зимы.
Придя в Россию, демократические выборы стали драйвером злостных видов коррупции. Выборы требовали создания мобилизующих политических машин, каких не было у тогдашних партий. Партии не могли содержать такие аппараты – а власть могла. Машину выборов строили ad hoc, ликвидируя затем вместе с документацией. Законные квоты финансирования кандидатов кричаще расходились с минимально необходимыми для кампании. Тем более, если требовалось сравнять шансы с сильными конкурентами. По объему электоральная коррупция уступала коррупции в ходе приватизации госсобственности. Но, в отличие от последней, коррупция на выборах виделась людям естественной, как покупка легионеров клубами в спорте. Электоральная игра увлекла политизированные массы, легализуя в их глазах почти все виды преступлений. Теневые деньги на выборах обрели легитимность, зато политический рынок погрузился в тень.
Возник дуализм системы власти и иррегулярных политтехнологических структур. Последние продвигали кадры во власть, обеспечивая той сохранность.
И во всех решающих точках схемы финансирования выборов сплетались с теневыми схемами финансов центральной и местной власти.
Первые выборы президента прошли во всего лишь вероятной России/РСФСР летом 1991 года. Существуя лишь на бумаге с названием «Конституция РСФСР», страна еще не осела в новых границах. Сегодня говорящим свойством тех выборов выглядит то, что их фаворит, Глава РСФСР Борис Ельцин, отказался от предвыборных дебатов с конкурентами. А конкуренты еще были – сильные альтернативные кандидаты от власти. Отказ от дебатов с ними стал нормой. Он заложил принцип избранничества кандидата – хозяина положения.
Была и еще одна новация. В ритуале инаугурации Ельцина народный артист Олег Басилашвили описал РСФСР как правопреемника «тысячелетней России» – Киевской Руси, Российской империи и СССР. В его речи прозвучал ревизионистский тезис о воспреемстве Россией «трех братских славянских народов: русского, украинского и белорусского», с отсылкой «ко временам князя Владимира Святого, когда Русь приняла христианство». Летом 1991-го миф-новодел был лишь уловкой борьбы с Михаилом Горбачевым, реальным президентом СССР. Но выборы пройдут, и миф унаследуется поствыборными режимами.
Вторым президентским выборам предшествовала уже забытая дискуссия о том, когда их лучше провести или, вернее, отложить – обещанные на лето 1994-го. Выбирать президента России? После 04.10.93 это виделось из Кремля слегка неуместным. Победитель, взявший власть силой, – хозяин власти. Ельцин в Кремле, кого еще выбирать? Формулу «Ельцину нет альтернативы»считали самоочевидным тезисом, с этим старалась не спорить даже КПРФ.
Танки Грачева обеспечили референдум по Конституции и выборы в Думу декабря 1993-го и теперь броском войск на Грозный открывали будущую думско-президентскую кампанию. Плохая идея совместить предвыборную кампанию с войной была производна от референдума-1993, так успешно совмещенного с танковым расстрелом Верховного Совета. Решение чеченского вопроса казалось накатанным путем к триумфу на выборах президента. Хитом президентской кампании Бориса Ельцина – 1996 станет ракетно-электоральная ликвидация президента Дудаева.