Большие циклы российской политики задала календарная случайность: принятие новой Конституции и думские выборы по ней прошли в один день, 12.12.1993. В результате парламентские выборы на четыре каденции вперед, аж до 2011-го, стали преамбулой президентских. Проиграв борьбу за Думу, трудно выиграть борьбу за Кремль, начинавшуюся немедля вслед. Но именно это удалось Ельцину на президентских выборах 1996 года, вслед проигранным думским выборам 1995-го – как? Ценой института исполнительной власти, правительства РФ.
Проигрыш думских выборов коммунистам не привел к передаче им формирования правительства. Игнорировать поражение 1995 года казалось Кремлю естественным выбором: накануне решающих выборов глупо выпускать из рук такой электоральный девайс, как правительство Черномырдина. Решение сохранить кабинет, проигравший выборы, предрешило деградацию исполнительной власти в РФ. Развернулась война насмерть Государственной Думы с Ельциным (в которой победило тотальное коррумпирование Думы Кремлем). И возникла слабость всех правительств России, по Конституции осуществляющих исполнительную власть в РФ. Кабинет могучего Черномырдина, дважды вырвавший мандат доверия от Верховного Совета РФ и от I Думы, теперь был правительством кремлевской милостью. Уже в феврале 1997 года Ельцин приставил к Черномырдину двух замов с премьерскими полномочиями – Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. Еще год – и «премьер-тяжеловес» узнал о своей отставке из теленовостей.
Президентские выборы – 1996 поныне возглавляют российский список дурных примеров. Но выборы не только принесли Ельцину второй президентский срок, но и породили идею преемника – в том виде, как это понятие воплотит Путин.
Время перед выборами – 1996 недаром проложено разоблачениями высших чиновников с обвинением – такой-то «скрывает свои президентские амбиции». Президентские амбиции становятся срамом, который надо скрывать, – грехом против безальтернативности. В 1996 году на президентские выборы по новой Конституции РФ Борис Ельцин выйдет как безальтернативный гражданин, хотя и с рейтингом 5%.
В дни выборов незамеченным прошло решение об отказе президента от любого коалиционного сценария. А тогда речь шла о демократической коалиции с Явлинским, генералом Лебедем и Святославом Федоровым. В Кремле победила иная идея, впредь она войдет в обычай – перекупка противника должностью. Генерал Лебедь в 1996-м сполна испытал на себе горечь этой модели. 1996 год можно считать датой похорон политических коалиций в России.
Все российские политтехнологии с 1993-го («Да-Да-Нет-Да») и 1996 года («Голосуй или проиграешь») строились интуитивно, а после намеренно, на постулате: старушка-пенсионерка проголосует за власть. Выделилась и закрепилась логическая схема: «Люди голосуют за власть». Технологически из этого вытекало, что поскольку избиратель склонен голосовать за status quo, даже если им недоволен, то хорошо бюджетируемое сообразительное меньшинство обеспечит нужное голосование большинства и придаст ему вид легитимного.
Власть получает возможность обращать голосующих, словами Гефтера, в доверчивую массу. Однако голосующий не захвачен властью и в нее не вовлечен (без чего нет классической тоталитарной модели).
Выборы 1996 года памятны единодушием СМИ, сплоченных вокруг действующего президента. Теперь журналисты сетуют, что их «соблазнили антикоммунизмом». Но реальное новшество было в использовании их управляемости, а не идейности. Новый режим работы с медиа – проектное воздействие Кремля на прессу через владельцев, интеграция креативного планирования с политическими рекомендациями для СМИ. Рекомендации касались выступлений ньюсмейкеров для продвижения полезных «идеологем» и создания самих событий. Жанр рекомендаций Кремля, известный под именами «темников» и «методичек», по сей день почти не переменился.
Применение социологии как электорального научно- практического оружия власти стартует с выборов 1996 года. В дальнейшем социологи станут включенной стороной политического планирования Кремля – и снова штабное решение ad hoc входит в государственный распорядок. Возникает манипулирование оглаской социологических рейтингов – нужные вопросы подсказывают, конъюнктурно выгодные цифры оглашают в медиа. Социология при этом стала бюрократической социометрией – стратегическим орудием контроля масс и маневрирования власти среди противников.
Вопреки конкурентному вызову Зюганова, президент победил, будучи аутсайдером на протяжении почти всей кампании. Конкурентность выборов не уничтожена, но обесславлена. Ко всему, что давала Кремлю ультрапрезидентская конституция, добавилась регалия безальтернативности. Безальтернативность сыграет колоссальную роль на следующих выборах и в будущем станет прерогативой президентов России.
Проектную эффективность власти в кампаниях обеспечивали не столько политтехнологи, сколько легкость элитных сделок. Государство мыслится как атакованный штаб. Оно «вынужденно» прибегает к стратегическому поведению ради выживания, пренебрегая конституционной стыдливостью. После победы 1996 года штаб в видоизмененном составе продолжал собираться в Кремле. К весне 1997 года он превратился в проектное предвыборное подразделение администрации президента.
В проектную команду власти включались крупные бизнесмены, силовики, телепродюсеры и стратеги. Рядом с министрами на аппаратных совещаниях в АП сидят политтехнологи, социологи и руководители банков. Их согласованные действия без правил ошеломляли противников и опрокидывали их расчеты. Принцип формирования избирательных команд ad hoc перейдет в проектный принцип обеспечения интересов кремлевского Двора.
После критических выборов 1999-го выборы стали главным тестом лояльности для членов управленческого сообщества. У аппарата власти возникла хлопотная задача обеспечения результата выборов. Сначала – в смысле выполнения спущенной из Москвы установки сделать цифру. Далее – подключения средствами власти в этот внутривластный процесс бюджетников и значимых социальных групп.
• Выборы – это конкурс подчиненных лиц всех уровней за доверие к ним руководящих инстанций
Призыв силовых кадров в аппарат обострил игру.
Кампания продвижения «преемника» – первая, где партийную систему отодвинули в сторону. Фавориты в борьбе за президентство, Примаков, Путин и Лужков представляли не партии, а региональные альянсы и крупный бизнес. Партии упустили сцену власти из рук, партийные кандидаты Зюганов и Явлинский отошли на второй план. Многопартийность, лишенная президентских перспектив, и в будущем не вернется на большую сцену.
Выборы 1999–2000 годов, подготовку к которым Кремль начал сразу же после инаугурации 1996-го, имели уже четкий критерий. Преемник Ельцина должен не просто победить, но, победив, учредить безальтернативную власть.
Механизм избирательной кампании, который администрация президента подготовила к решающей битве, был нов и не повторял концепцию 1996 года. К выборам 1999–2000 годов медиамашина планирования-для-создания фактов была отлажена, новые политические технологии обеспечивали гегемонию власти. И после победы Путина систему оставят действовать в том же режиме.
Безальтернативность была не только ставкой выборов, но и ресурсом ельцинского кандидата. Путина следовало сделать «безальтернативным» прежде, чем он станет президентом: иначе в глазах избирателя передача ельцинских полномочий не могла состояться. Надо было внедрить безальтернативность внутрь механизма кампании, перенеся ее затем на фигуру нового президента.
Едва выборы в Думу были объявлены, пошли московские взрывы. Атака из Чечни подарила Кремлю экстремальность кампании. Кандидат Путин сам решал, воевать или не воевать в Чечне. Но военный импринтинг прошлых выборов 1993 и 1996 годов сужал коридор выбора. Связь президентских предвыборных кампаний с войной либо переворотом устойчиво закрепилась еще в 1990-е годы.
Осенью 1999 года военный консенсус поглотил былой реформистски -провластный. Передавая премьеру-регенту пост Верховного главнокомандующего, ушедший Ельцин драматически перенес акцент на безальтернативную власть. Примаков и Лужков не смогли предложить России свой вариант безальтернативной стратегии и выпали из нового фокуса.
Многое из того, что считают родовыми свойствами путинского режима, берет начало из импровизаций ad hoc президентской кампании 1999–2000 годов. Феерический взлет поддержки кандидата Владимира Путина превратил публикации рейтинга в средство борьбы, затем – в орудие власти. С конца 2000 года устанавливается повышающий тренд доверия Путину, и теперь публикация данных обязана всегда показывать прирост «путинского большинства». Зависимость власти от высокого уровня рейтинга Путина ведет к нажиму на социологические службы. «Путинское большинство» превращается в опору новой власти, а манипуляция наводящими вопросами – в общий стиль российской социологии и пропаганды.
Тактические мелочи оказываются судьбоносными. С сентября 1999 года штаб Путина запретил «своим» ньюсмейкерам посещать эфиры «вражеских» телерадиостанций. Равно и «чужим» ньюсмейкерам закрылись «наши» эфиры. Правило закрепилось, и тем самым было найдено средство «мягкой» цензуры. Отсечение ньюсмейкеров от эфира вело к их изгнанию из политики. Обнуляя медийный вес политика, стоп-листы управляемой демократии обескровливали и наказанный телеканал. Политические высказывания следуют строгому либретто. Телеканалы и комитеты Думы получают еженедельную разнарядку на синхроны ньюсмейкеров.