.Затрат не жаль, если хоть эта цель достигнута.
Выживание стало эквивалентом всех видов успеха, одновременно их ограничив. Слишком амбициозное преуспеяние несложно пресечь, отняв виды на выживание, как у ЮКОСа.
В Системе РФ есть два вида выживания – массовое потребительское и премиальное привластное. Сто тридцать тысяч миллионеров в России владеют ¾ богатств страны. При росте эффективности растет разлет ножниц неравенства, безнадега для вечно бедных и небезопасность для «премиалов».
Новая Россия, ее государственный стиль сформирован группой чемпионов выживания. Но им нечему научить других. Ведь на деле никто не знает, как и почему он выжил. Здесь нет общепризнанных know how. Нельзя успешно воспроизвести успех выживания, повторив свой счастливый случай, как дублируют лабораторный эксперимент.
Отсюда полубесплодная креативность Системы. Конверсия инноваций выживания в регулярную экономику затруднена – их нельзя экономически мультиплицировать. Космические технологии и ВПК остались уникальными островами невоспроизводимой эффективности. Чтобы закрепить свою одноразовую позицию, чемпионы выживания Кремля невольно втягиваются в игры с нулевой суммой.
В основе верткости Системы РФ лежит рискованная игра взаимно перестрахованными ресурсами: кредиты под кредиты, зарплаты за гранью покупательной способности, индексация пенсий, на которую не хватает средств. Оттого такую нервозность вызывают интриги с «укрупнением» и «оптимизацией» детских садов. Невозможность отдать ребенка в садик обрушит бюджет семьи – вынудив одного из родителей уйти с работы, переведет семью в low-middle класс.
Потребительское кредитование выживет или нет, а от этого зависит, выживет или нет вертикаль власти. Считают, что тогда настанет час силовика, который явится к закредитованной овце в роли ночного коллектора. Но массовая коалиция формируется трендом упадка, а не его уровнем. Скольжение из middle-middle к low-middle и ниже может превратить беспечных российских конформистов в революционных матросов 1917 года.
Система РФ практикует отсрочки, потому что ей свойственна дискретная корпоративность. С точки зрения управленческого класса Система состоит не из людей, а из потребительских коллективов. Те еще и производят, являясь налогоплательщиками. Любой коллектив – лоббист своего выживания, а Система – империя выживших. Она осторожна не столько с социальными группами, сколько с коллективами, организационно спаянными задачей выжить (ведь и в Кремле засел такой же коллектив). Это снижает готовность власти к списочным репрессиям. Зато репрессии против личностей просты, их тормозит лишь нежелание задеть индустриальные и финансовые коллективы выживания.
Вопреки литературным догадкам, никакой особенной тайны в Системе РФ нет.
Российская Система – прежде всего устойчивая сумма проверенных практик, испытанных на успешность в опасных для жизни условиях. Игра со случайностью в России может кончиться вашим исчезновением.
Сам способ ликвидации СССР, апокалиптическая легкость его спазмирования диктовали населению СССР крайнюю тревогу. Все советские страховки людей, правовые и неформальные, были при этом обнулены.
Возникший из бывшей РСФСР государственный симбионит сложился практически моментально. Складываться было нечему: РФ 1990-х представляла собой поведенческую арматуру выживания в ландшафте остатков СССР – материальных и социальных, символических, неформальных. С одними ясно, как их использовать, с другими – нет, а третьи были уже кем-то захвачены. Центром объединения стал момент спасения от смертельной угрозы при распределении спасательных средств. Любых – от денег и продуктовых пайков до теплоцентралей в сибирских поселках и чистой воды в домах.
Советское прошлое оставило в людях привычку ждать наихудшего. Выжить значило преуспеть, получив высший из земных призов. С этим не спорили – считалось, так устроена Вселенная.
• Принцип минимизации шансов при обращении с человеком лег в основу российской демократии, будучи ясен, доходчив и актуален
Российская Федерация родилась будто вдруг – без утопии, без политической цели, почти против желания. Она была лишена больших нарративов, и советские заменили ей собственные. Советский дискурс вошел в язык РФ со взломом русского классического канона, став диалектом-«суржиком», где каждый вычитывает себе образы по вкусу.
Советского Союза не было, но это значило, что у ставок в игре не стало хозяина.
В том, как шла склейка блоков, тоже ничего мистического. Ведь платформой сборки оставалось выживание – в неотвратимых ситуациях, которые всегда насущны, остры и криминальны, не оставляя возможности, отойдя в сторону, хорошенько подумать.
Одним из источников презумпции выживания был страх остаться взаперти в постсоветских этнократиях, где власть взяли группы, объявившие себя «национальностями» (требуя подчинения иноэтнических групп). Советские русские стали новыми инородцами. Их страх был глубок – в русском ХХ веке все узнали, каково быть лишенцем, административно исключенным меньшинством. В русской истории было несколько периодов исключения властью тех или иных групп – этнических, политических, социальных.
За императивом выживания – долгая анфилада погромов в Сумгаите и Грозном, акций Басаева в Буденновске и «Норд-Осте», Конституция в крови 1993 года – и уход Ельцина под напоминания ему про смерть Чаушеску. Стилистика потери комфорта рано и тесно увязалась с техникой лишения шансов выжить.
Страх, что на месте космополиса СССР утвердится государство этнических бантустанов, стимулировал приверженность Центру. Наднациональный Центр был тем немногим, что можно противопоставить местному начальству. Игра человека с Центром становилась для него все важнее, впутывая в правила Системы РФ. Со временем мифология Центра влилась в миф о Путине.
Осенью-зимой 2008 года, когда уже рухнул банк Lehman Brothers вместе с ценами на нефть и новый президент США говорил банкирам: «Только я стою между вами и вилами», а в Кремле искали спасения для зависимой российской мир-экономики «пузыря», – население РФ пузырилось оптимизмом. Опросы кризисных месяцев 2008–2009 годов показывали рост уверенности в завтрашнем дне и хорошем состоянии экономики».
Причисляя и себя к путинским «чемпионам выживания», люди чувствовали себя безопасно, предаваясь сарказмам по адресу дрябло либерального президента Медведева. Считая, что и без него их будущее защищено, они рассматривали себя как недопотребивших. Даже претензии протестантов Болотной конца 2011 года были больше к вульгарности «рокировки», при безопасности выражения претензий. Их действительно можно было оценить как «стилистические разногласия».
Вот только Путин и его ближний круг так не считали. Они решали вопрос о своем выживании. Выживание Системы РФ – которую они принимали и принимают за государство – было поставлено под вопрос взыскательными стилистами Москвы. И тогда Путин обернул вопрос выживания острием к ним. Онлайн-трансляция обыска у раздетой Ксении Собчак с молодым лидером демократии среди разбросанных конвертов с корпоративными евро была volens nolens грозным напоминанием чемпионам о риске не выжить.
Система РФ не всегда находится в режиме, который Гефтер, говоря о Сталине, описал как роль Губителя-Вызволителя. У нее бывают и щадящие режимы перехода от генерации комфорта к производству неуютности. Бесприютность элитариев на фоне отнятого «комфорта» выступает для них крайне стрессогенно.
Страстная приверженность советской интеллигенции к комфортной власти наметилась при Горбачеве. В ее яростных попытках присвоить контроль над лидером ощутим сословный интерес. Ощутим он и в легкости отречения интеллигентов от Горбачева в пользу Бориса Ельцина. Все время шел поиск наилучшего предложения – комфортного выживания при власти.
РФ мыслилась не государством, а удобным и комфортным полем для жизни. («Комфорт», «комфортный» – любимейшие термины в словаре Путина). Раз это поле должно быть как-то государственно организовано, на то есть президент Ельцин. Ему надо предоставить все полномочия для организации пространства, насыщения его комфортными местами, ценными вещами и, разумеется, безопасностью. (Михаил Ямпольский прав, соотнося это неопределенное пространство с консумацией культуры. И почему не назвать Москву вслед за ним «Парком культуры»?)
Система лишь поначалу была вынужденно терпима к нелегальности выживающих. Разные уклады, номинально подчиняющиеся Центру, долгое время развиваются обособленно со свободными пространствами самозанятости между ними. Промышляющие в рамках одного уклада могут промышлять и в другом. (Оборотной стороной этого далее станет легкость криминализации предпринимательства и вторжения силовиков в бизнес.)
• Высокая степень персонализации среды выживания делала естественным и запрос на верховную Персону
Путин пришел в образе «силовика, с которым все мы договорились». Эта атмосфера невесомой, ни на чем не основанной подстраховки сначала расширяла предпринимательскую активность. Она же стала и первой массовой сделкой.
§ 2. Принцип сдерживания Антироссийские санкции и новое сдерживание – бодрящая предвоенная атмосфера
В режиме санкций Система нашла и целиком раскрыла себя. Антироссийские санкции – одно из тех внешних приключений, к которым Система РФ готова, как никакое регулярное государство. Санкции обновили все виды аффектов, которых добиваются люди в Системе.