Выживание не является стабильным состоянием. Это режим, мерцающий у последней черты, ясной лишь выживающему. В состав угроз выживанию могут входить вещи, грозящие не физическому существованию, но базовому самоуважению человека, его чувству достоинства.
В рамках консенсуса выживания при восприятии людей как остаточной массы выживших упрощение деловых задач стало ценностью и обросло множеством аппаратных девайсов. Один из них – пытка ради экономии: «палочная система» полицейской отчетности с ее пыточным сопровождением. За эксцессами судебно-следственного насилия часто нет и злой воли. Теневой гедонизм объединяет жертв с палачами общим намерением выжить за чужой счет.
Россия не только империя штрафов, она еще ироническая империя. Не требуя от тебя идейности и не пытаясь перевоспитать, как Советы, российская власть действует, будто сама эволюция, равно бесчувственная к выжившим и невыжившим. Критерий гуманности в государственном аппарате не воспринимают всерьез, и Путин первый подает в том пример.
Внутри путинских ролей модератора и арбитра у него есть подфункция: Путин подбирает места для насилия и, вводя в государственно приемлемые берега, делает его уместным. Путин дозирует насилие. Эта его функция незаменима в кругу людей, которые не видят нужды в ограничениях, да и в человечности вообще. Но это же дает Путину убежденность в своем праве на радикальное насилие.
Вернемся к стратегии «маски безумца»: она бесполезна, если не демонстративна. Напугать стратегического противника может только его догадка о том, что партнер действительно не в себе и может применить несоразмерные средства себе в ущерб.
Средством для этого является демонстрация неподдельной мстительности. Месть иррациональна и, как правило, контрпродуктивна в политике. Симулировать ее зато легче и безопаснее, чем безумие. К тому же в российской Системе месть не является чем-то неслыханным. Власти в РФ практикуют мстительный ресентимент во внутренней и внешней политике – тем убедительнее выглядит их педалирование этого аффекта.
• Откровенно непрактичная безудержная мстительность – новейший атрибут Системы, отличающий ее от послесталинских режимов власти
§ 4. Неотнятое как собственность Неокапиталистическая экономика РФ против частной собственности
Частная собственность в РФ юридически признана, но доступ собственника к его собственности условен и эксклюзивен. Частная собственность как бесспорное право гражданина отсутствует, здесь это привилегия – ее дают и/или отнимают.
Сектор государственной собственности обширен. В него открыт допуск пользователям, входящим в премиальные клубы (при Дворе или при губернаторах). Собственность жителей страны Центр рассматривает как свои неотъемлемые ресурсы. Обосновано это заботой о населении: чтобы распределять жизненно важные людям ресурсы, надо ими бесспорно обладать. Эту софистическую формулу в РФ воспринимают как обоснование при захвате чужой собственности.
В «нулевые», когда уходит собственник, его заменяет порученец-распорядитель. Региональные власти выводятся с центра игрового поля. Компенсацией для них станет техническая простота получения средств от Москвы сравнительно с прежним добыванием их из местного населения. Но собственность населению не вернут.
Система РФ – «симфония» лишенных собственности с теми, кто их лишил, но не обобрал догола. Отнятое у других как достояние успешно отнявшего приобретает добавочную легитимность, если он готов защищать добычу.
Китай вводил капитализм, поначалу не затрагивая догмы «всенародной собственности», но маневрируя допуском к капиталу. РФ демонстрирует регрессивный ход: частная собственность юридически есть, но допуск к ней осуществляется не со стороны собственника. Приобретение прав на чужое часто не меняет здесь видимой структуры собственности.
Статус собственника в Системе РФ редок и эксклюзивен. Он может быть докуплен как привилегия, а затем отнят без компенсации. Судьба АФК «Система» – лабораторный опыт охоты на ослабевших.
• Отнятое в России считают более легальной собственностью, чем благоприобретенное, перемешивая одно с другим до неразличения
Власть предъявляет саморепрезентацию «хозяина земли русской». За этим скрыта реконструкция собственности без согласия собственников (закон о реновации – яркий пример: кто здесь хозяин и кто бенефициар?). Власть в Системе РФ выступает реконструктором прав собственности. Она не только ансамбль расхитителей чужого имущества, но и машина докапитализации краденого. Рейдерство в РФ – важная государственная миссия.
Путинизм возник не эволюционным путем, как многие (и я) часто думали, а из Big Bang – события отъема собственности. Структура события трансформировала ельцинско-раннепутинскую переходную власть в иной режим.
Распространена обратная версия, по форме похожая на экономический материализм: «Режим порождает коррупцию, как и пропаганду, ущемление политической конкуренции, несменяемость власти, декоративность институтов. Не думаю, что это делает кто-то целенаправленно, с целью личного обогащения. Это некий складывающийся порядок, который позволяет своим бенефициарам лично обогащаться» (Екатерина Шульман)[41]. Все было бы верно, если б не занижение роли события отъема – на место которого подставлен «режим», как Deus ex machina. Екатерине Шульман возражает Елена Панфилова: «Что если граждане в стране тоже хотят маленького незаконного обогащения?.. Люди недополучают, и мысль о незаконном обогащении не кажется им отвратительной. И приходит человек, который разделяет этот антиценностный подход. Только что люди делились телефонами педиатров, а теперь назначают друг друга на правления банков. <…> Гибриды – это режимы в ресурсных экономиках, в которых система управления не интересуется благосостоянием граждан… Коррупция – причина появления гибридных режимов. Блага в этом быть не может, любое благо пожирается тем, что, когда участникам процесса надоест “пить нефть”, они начнут “пить кровь”»[42].
Правы обе: отъем порождает режим – режим форсирует рейдерство и коррупцию.
Российские практики дисциплины хорошо описываются понятием охотник и дичь. Населенца ловят при помощи законов и правил. Представители государства выступают как ловчие и загонщики. Ситуация загонной охоты выступает общепризнанной санкцией неравенству граждан. Ловчая тирания – макет чрезвычайного положения в Системе.
• В Системе РФ всякий следующий захват чужого делает захваченное все более легально «своим»
Здесь всегда кто-то прощупывает «серые», слабо защищенные сектора чужой собственности. Политически и идеологически размечают поля будущей охоты для захвата сверху. Так разметили Мраморный дворец Кочубея, где засел Европейский университет – «непатриотичный» по имени. Но идейный мотив здесь всего лишь ловчие сети девелопера. Поглощаемый актив наспех клеймят, декорируя под «пятую колонну». Так в начале 2000-х годов клеймо «олигархи» служило пометкой чужой собственности как мишеней захвата. Сегодня не то: захвати, что плохо лежит, поставь под российский флаг – и спи спокойно!
В Системе возникает схема «справедливости» изъятия национальных богатств у населения (как потенциальных владельцев). Воровская аргументация такова: поскольку население обращается к «государству» с экономическими требованиями, краденные им ресурсы считаются фондом обеспечения выполнимости народных требований. Логика перевернута – требования прозрачности и приватизации представлены «посягательством на социальные интересы» масс. Граждане, по верному замечанию Иноземцева, «выглядят сообществом иждивенцев, а не создателями общественного богатства»[43]. И не только выглядят, но и становятся.
• Доктрина «Державы» обслуживает механизм захвата чужого. Это эвфемизм собственности нации, присвоенной и осваиваемой Двором
В вертикали власти как покупке лояльности есть тот же неустранимый ущерб, что и в продажной любви. Имитируемая провластная активность стимулируется звонкой монетой. Но этот стимул нужно скрывать из-за оскорбительности для чувств лоялиста.
• Деньги лояльности – скрытые внутри Системы активы, которыми она оплачена и которые нельзя обосновать
При обычном функционировании Системы РФ в ней размечены маршруты движения денег (ликвидности) – государственных проектов, претендующих на бюджет, активов и полномочий. Все рискованным образом взвешено в «государственном секторе экономики», фактически – в том же «социуме власти». Местное население не играет на этом рынке – кроме бунтов на коленях, вроде жителей московских пятиэтажек в 2017-м и дальневосточников в 2018-м.
После того как плата из национального лидера извлечена, задачей становится ее укрыть. Смыть с этих позорных желанных денег следы бюджетного происхождения – интимный момент процесса. Идеально бы превратить их в частную собственность, но это запрещено правилами Системы. Только очень доверенный государственный агент вправе вести себя как частный собственник (и чаще – не со своими деньгами). Все прочее – порнография власти: постель с измятыми активами под матрасом.