Предки оставили нам в дар гордую истину: «Человек – мое имя». Мы, потомки, прежде всего упоминаем национальность. Что и говорить – прогрессируем.
Поистине, нет ничего необъятней пространства письменного стола.
Все писатели эскаписты. Но одни совершают побег в мир, лежащий вовне, другие в тот, что скрыт в них самих. Эти вторые многим рискуют. Возможно их ждет еще более горькая и темная сфера инобытия.
Фонетическое очарование псевдонима. Подлинное имя Эль Греко – Доминикос Теотокопулос.
Новгород, Псков, Хлынов (он же Вятка) – безвременно испустившие дух гнездышки русской демократии.
Гетевское напоминание: разным разное годится.
Ни одно государство не хочет этого помнить.
Он всегда в диалогах с самим собою настаивал, что он не сановник, а поэт. «Когда занимаешься искусством, о страданиях не может быть речи».
Но добавлял, говоря о труде художника: «Вечное ворчание камня, который снова и снова требуется поднять».
Но умел ворочать и камнями, и судьбами. И сановником он стал не случайно. Знавшие его говорили: «Была терпимость, не было мягкости». Не зря он подчеркивал, что меняет мнения, но не меняет своих убеждений.
Буддизм – самая привлекательная религия, но так надмирна и так надбытна. Не с нашим неистовством воспринять ее.
Существуют два типа государства. В первом случае оно собирает налоги, координирует труд своих ведомств и обеспечивает безопасность граждан. Во втором случае – собирает налоги, координирует труд своих ведомств и обеспечивает свою безопасность.
Жизнь Томаса Манна сократили чествования, награды, поклонение современников. Он принимал их восторги как должное. Едкий и наблюдательный Хóрват описал его не без яда. Мессианское самоощущение Манна давало известные основания для сатирических упражнений. И все же, следовало понять, что в старости, перед уходом из жизни, ему нужны были эти смешные опоры. Важнее всего, что он был поистине неутомимый и страстный труженик. В письме Лавинии Мацукетти, перечисляя все свои беды, недомогания и неудачи, он тем не менее полон замыслов и жажды трудиться. Даже не думая, что два дня спустя, его не станет.
Нет мысли более удушливой, чем эта пакостная идея, что можно искусством руководить.
В старости среди молодых литераторов чувствуешь себя как бык на корриде.
Хемингуэй не любил коллег, подчеркивавших свое избранничество. Эти торжественные писатели и в самом деле нелегкое зрелище. Занятно однако, что он и сам усердно выстраивал свой образ. И хорошо над ним поработал.
Любил повторять, что «большая ложь более правдоподобна, чем правда».
– Почему ты молчишь? – спросила сестра маленького Спинозу.
– Я не молчу, – ответил мальчик, – я думаю.
Славный ответ! Уже ребенком он понял, что мысль не безгласна, она звучит.
Шекспир по-шекспировски выразил сокровенность.
«В самом сердце сердца». Отважней не скажешь.
Испанец Лопе де Вера Алкарон принял иудейство и был сожжен.
На костре пел: «Тебе, Господу, душу свою предаю».
Повезло Спинозе, что жизнь его прошла в Голландии.
Ренар, оставивший после себя маленькую прелестную книжку тонких и точных наблюдений, с горьким подавленным вздохом заметил: «Гении – это волы».
Дивное слово – купавый. И означает он – белоснежный.
Как противно быть разменной монетой общественных толков, и как мечтают об этой участи малоизвестные литераторы.
Самая сложная из наук – умение себя не навязывать.
Тщательно сыгранная жизнь.
Нет спора, нелегко наблюдать жрецов искусства, припавших губами к щедрому вымени государства, однако не легче было смотреть на преуспевающую советскую фронду.
Вы остаетесь в четко очерченном и ограниченном круге сюжета и максимально детализируете, насыщая возможно бóльшим числом подробностей повествование и его персонажей. В этом и состоит метод обстоятельного лаконизма, который очаровал меня смолоду.
Гениальные строки Мандельштама об Армении «Здесь буквы – кузнечные клещи и каждое слово – скоба». Предельная точность и выразительность.
Следует уходить вместе с временем, которое было твоим – временем поездов и вокзалов, старых трамваев, почтальонов и писем, с веком читален и библиотек.
Жестокое восприятие мира. «Когда я чувствую запах цветов, я спрашиваю: где идут похороны?» (Роберт Гейтс).
Упорство питается утверждением, упрямство исходит из отрицания.
На службе мифа.
И почему это народолюбцы, как правило, всегда плохо кончают, так и не добиваясь взаимности?
Вагнер был истовым идолопоклонником. Его идолом был Рихард Вагнер.
14 миллиардов лет перед Большим взрывом. 4 с половиной миллиарда лет назад из пыли и газа родилась наша Солнечная система, заняв свое место во Вселенной. Свету до границ нашей Галактики требуется сто тысяч лет. Время – это мгновение.
Плутон разжалован из планет. Планетой в Системе стало меньше.
Сколько трагизма заключено в книге, не оставляющей следа.
Предсмертный вздох поэта: «Я оплакал еще не все, что хотел и то, что я должен был оплакать».
В пору борьбы с космополитизмом французскую булку переименовали. Ее назвали тогда «городской». И что-то она потеряла во вкусе.
23 апреля 1616 года. Черный день литературы – умерли Шекспир и Сервантес. Оба.
Истинно высокую цену имеет беспричинная радость.
Как все же остро чувствовал Ницше! «Истинная проза пишется только перед лицом стиха».
Часто вспоминаю, как Шкловский уверял меня, что Пушкин женился на Гончаровой оттого, что Натали напоминала Ризнич. Есть нечто пронзительное в этой догадке.
Пилат был болезненно чистоплотен. То и дело умывал руки.
Пора уже подвести черту, подбить бабки и слить водицу.
«Вершать». Он написал «вершать», самодержавный, верховный наш грамотей. И не посмел ни один редактор исправить эту абракадабру.
Трудно даже вообразить, как невыносима жизнь завистника. Но внушать зависть немногим легче.
Если б актеры могли понять, как для них важно, жизненно важно, любовное отношение к слову. Столь долгая жизнеспособность Малого театра в значительной мере покоится на этой традиции.
Когда вспоминаешь, с каким исступлением коммуно-советская система реагировала на самое пустяковое разномыслие (не говоря уже о свободомыслии), с каким ожесточением судила Синявского и Даниэля, ссылала Бродского, преследовала Амальрика – жертвам несть числа, – так ясно, что в истоке этой истерики был жестокий комплекс неполноценности.
Диалог.
– Как точно сказал Пушкин: «И в мрачных пропастях земли».
Дама: Это он – о шахтерах?
Диалог.
А. Знакомьтесь. Это моя жена. На сей раз – последняя.
Б. Еще одно последнее сказанье.
Талант автора не вмещался в отведенную ему территорию книги. Он захлестнул ее, и книга пошла ко дну.
Сальвадор Дали был безжалостен. Он сказал: «Талант – в яйцах. У женщин их нет».
Совет на все времена дал Толстой: «Потрудись». Мудрее не скажешь – и оправдание, и спасение.
Чем дальше, тем сильней убеждение, что драматургия – арена молодости. Подобно тому как однажды пьесы вытеснили из моей жизни стихи, так проза отодвинула пьесы. Все правильно, все закономерно. Шоу со мной не согласился бы, но ведь его произведения в закатные годы были конвульсиями интеллекта, его затухающими извержениями. Страсти, нерва, драйва в них не было.
Знаменитая балерина дает интервью. На вопрос репортера из желтой газетки, почему позволила снять себя обнаженной и распространять эти снимки, отвечает с горделивым достоинством: «Мне нечего что-либо скрывать».
Для большого поэта нет прозаизмов, канцелярита, нет выбракованных слов. Одухотворяет все, к чему прикоснется. (Думая о Бродском.)
Хейзинговский homo ludens может быть применен к самым несхожим меж собой индивидам. Истинно многогранная дефиниция. Играют все, но у каждого – своя игра.
Какое население – такое и правление.
О это чувство, всегда, неизменно являющееся в последний час: ты не успел сказать самого главного!
Совершенно удивительные стихи Дмитрия Быкова: «А я побреду назад, / Где светит тепло и нежаще / Убогий настольный свет – / Единственное убежище для всех, /Кому жизни нет».