[470] фиксируют три социальные категории:
1. «лица – хронические алкоголики, состоящие на учете в учреждениях здравоохранения»;
2. «лица, больные наркоманией, а также допускающие потребление наркотических средств и психотропных веществ без назначения врача, состоящие на учете в учреждениях здравоохранения»;
3. «лица, психически больные, представляющие непосредственную опасность для себя и окружающих, состоящие на учете в учреждениях здравоохранения».
Эти категории, наравне с судимыми и условно осужденными (называемые формальным языком «подучетные»), существуют не только на бумаге, но также органично включены в повседневные типизации контролируемого населения:
– И как вы характеризуете ваше население? Проблемное?
– Очень проблемное! Здесь все переселенцы, они не знают, что такое культура, они все из трущоб сюда, из ветхого жилья. Бараки сносили, всем новые квартиры дали. Ой, ёлки, людям жить негде, а алкаши свинарник устраивают в квартире. Наркоманов очень много. Поскольку все «трущобники», судимых очень много. Только у меня на участке 68 условно судимых, 4 социально опасных психбольных, 12 «удошников»[471], 6 наркоманов, ну это которые официально состоят. А так-то их пруд пруди, намного больше. Это только через наркологию пропущенные. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Согласно Инструкции, участковый в отношении каждого гражданина из названных категорий должен фиксировать следующую информацию: фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, адрес места жительства, домашний телефон, место работы, должность, рабочий телефон, наличие правонарушений, даты их совершения, дату постановки на учет, дату снятия с учета. Кроме этого, на каждого психически нездорового гражданина заводится карточка, включающая помимо указанных сведений еще и диагноз, а также фотографию[472]. Эта база данных, если она собирается тщательно, активно используется участковыми в оперативной работе. «R. рассказал о том, что сейчас к ним поступил фоторобот насильника, и надо сверить его со всеми сумасшедшими, кто состоит на учете. Он показал нам карточки этих людей. Подробно рассказал о судьбах некоторых из них». (Из дневника наблюдения от 10.03.2007).
Принципиально важным моментом при оформлении гражданина в системе МВД как психически нездорового является институциональное подтверждение этого «нездоровья» соответствующей медицинской службой, которая официально уведомляет силовое ведомство о названном статусе гражданина, а также нацеливает участковых уполномоченных на особое отношение к этим категориям. Формально это «особое» отношение предполагает осуществление регулярных проверок таких граждан по месту жительства, отслеживание их психического состояния и, если необходимо, проведение «воспитательной работы». Эти проверки, как и работа с другими «подконтрольными» категориями населения (например, владельцами огнестрельного оружия или лицами, досрочно освободившимися из мест лишения свободы, и тому подобными), представляются как обязательные элементы повседневной рутины участкового и вписаны в календарь соответствующих внутри– и межведомственных кампаний. Чаще всего такие проверки осуществляются в так называемый весенне-осенний период психических обострений: «Иногда приходит запрос из диспансера на самых опасных – мы их ходим проверяем. Самое сложное время для них – это весна и осень». (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 31 год).
Данная работа ведется участковыми эпизодически, нерегулярно и воспринимается как неглавное дело сотрудника МВД. Зачастую проверки места жительства проводятся по телефону или контролируемого гражданина просят самого зайти в опорный пункт милиции с целью заполнения соответствующих документов. Тем самым участковые минимизируют временные и физические затраты, а также избегают «вторжения» в личное пространство таких граждан.
– И как вы с ними работаете? То есть вы должны контролировать, да, каждый раз?
– Сходить к ним.
– Успеваете?
– Нет, я на участке и не бываю. Здесь 13 участков. Заявки сыпятся. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
За все время наблюдения в 2007 году мы стали очевидцами лишь одной, во многом показательной (состоявшейся нарочито для наблюдателей) профилактической беседы участкового с «психически нездоровым» гражданином. Так, во время работы по вызову в общежитии участковый организовал для наблюдателей нечто вроде мини-экскурсии по проблемному объекту, и одним из «пунктов» посещений являлась девушка, которая неоднократно совершала попытки самоубийства. Участковый, молодой парень 22 лет, практически ее ровесник, назидательным тоном разговаривал с «контролируемой» о ценности жизни и о необходимости найти в ней смысл, тем самым вторгаясь не только в ее физическое, но и в психологическое приватное пространство. Несомненно, данная «беседа» с участковым не привела к пониманию, а, напротив, имела негативный отклик в ситуации общения: девушка всеми средствами избегала разговора «по душам» с участковым, тем более в присутствии посторонних лиц (наблюдателей), и тем самым «срывала» этот пункт «демонстрационной программы». (Наблюдение от 18.07.2007).
Понимая свою неспособность и некомпетентность в работе с психически больными людьми, в оказании им психологического консультирования, большинство участковых уполномоченных воспринимают свою задачу только формально – как установление их фактического местожительства. Именно в этом и проявляется, в конечном счете, «профилактика» правонарушений. Контролируя группу населения, официально признанную социально опасной, участковые уполномоченные вырабатывают определенную стратегию и подход к каждому случаю, в зависимости от особенностей больного. Например, к одному из своих подопечных участница опроса приходит одетой в гражданскую, а не в форменную одежду:
И я знаю, вот у меня есть один такой, когда у меня форма, он боится. А на голос – нет. Прихожу: «Участковый!» Он тогда дверь открывает. Если форму увидит, то нет. Он с рождения такой – родовая травма, вытаскивали щипцами, повредили головной мозг. Всё – он комочек, он ёршик, он ёжик, он не разговаривает, замыкается. Поэтому к таким я только по гражданке ходила, проверяла. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Если «профилактический» контроль психически нездоровых граждан, признанных социально опасными, производится несистематически, по остаточному принципу, то работа с поступившими заявлениями относительно их поведения или состояния требует значительных усилий и внимания участкового. Можно различить два контекста таких «заявок». Первый – это обращения так называемой психбригады скорой помощи при госпитализации больного, если он оказывает сопротивление. В этом случае врачи заинтересованы во внешнем наблюдении, чтобы разделить с другим ведомством ответственность за соблюдение законности действий. Также сотрудники скорой помощи используют наработанное участковым доверие пациента, чтобы усыпить его бдительность:
Ну, обычно нас приглашают, когда нужно забрать его. Приезжает, допустим, бригада, вот, он упирается, допустим. Мы просто присутствуем, чтобы там ничего такого лишнего не было, вот. Или надо в квартиру зайти. Некоторые, допустим, знают участковых, открывают дверь, потому что мы с ними часто общаемся. Вот. Говоришь, я к тебе пришел, поговорить, туда-сюда <…> И когда они заходят, он такой вид делает! Ну, а что сделаешь? Скажешь: «Извини». (Из интервью 2012 года, майор полиции, муж., 48 лет).
Второй и наиболее частый контекст заявлений – это случаи обращения граждан или ближайших родственников с заявлениями о неподобающем или угрожающем поведении человека. Эти ситуации воспринимаются участковыми достаточно серьезно, потому что каждый такой случай может привести к инциденту и как следствие – к инициированной начальством проверке профилактической работы участкового. Опыт показывает, что обычно проверка заканчивается взысканием. Практика работы по таким заявкам заключается в стремлении успокоить и изолировать нарушающего общественный порядок гражданина, а также предполагает сбор объяснений со стороны свидетелей. Вызов «психбригады» скорой помощи опционален и зависит от конкретного случая. Практически все наши информанты отмечали, что скорая помощь нередко отказывает в госпитализации, ссылаясь либо на то, что в настоящий момент больной успокоился и не представляет угрозы, либо на то, что он уже получает назначенное лечение.
Участковый рассказал случай: был на участке один парень, на учете не состоял. Однажды поступил вызов от его бабушки. Пришел в квартиру и видит, что тот сидит и большим ножом «режет» диван, и при этом не осознает, что делает. Нож отобрал и вызвал бригаду. Они не верили, пришлось показать диван, бабушка подтвердила. Забрали его на неделю в диспансер, оттуда переправили в психбольницу, сейчас спокойный. Участковый сокрушался: «Хорошо, что диван, а не бабушку или не себя. А то бы наказали меня за то, что проглядел». (Из дневника наблюдения работы старшего лейтенанта полиции, муж., 23 года, 23.06.2012).
У них есть график, им транквилизаторы выписывают. Прием транквилизаторов – три недели. Потом идет, получается, месяц, они отдыхают. И вот у меня был недавно случай, у одного психбольного не хватило лекарств, в аптеках не было. Рецепт на руках, а в аптеках нет. Чуть меньше недели он, получается, без них был <…> Всё, он начал психовать, он начал щебетать, он начал бросаться на родственников, жена бегом-бегом побежала в аптеку. Пока она бегала, он вышел на улицу и начал закидывать камнями машины. Потом и в детей начал кидать, на детскую площадку. <…> Он 72-го года рождения. Он давно стоит на учете, но стоял сначала по линии неврологии. Посыпались заявки по этому поводу. Туда ППС-ники приехали. Потом я подошла, он, как только форму увидел, сразу же, раз, присел. А сначала почему он кричал? Он вышел, ему что-то делать надо, он нашел дома краску, вышел и начал забор просто размалевывать. А его только покрасили, а там уже и детская площадка. И он ее тоже пошел красить. И вот когда ему сделали замечание, в гражданской форме одежды, просто жильцы, вот у него пошла агрессия. Он начал камнями и булыжниками кидаться. А живет он на третьем этаже. Когда вот сотрудник подошел, но жены-то еще не было. Ни матери, ни жены. Мать где-то на заправке работает, но она не говорит. Сотовый телефон она все время меняет. Положи я тогда его, все было бы официально. Ведь у меня психушка не заберет, потому что есть родственники. И в нашем присутствии он себя тихо ведет. Вот он присел на свежевыкрашенное ограждение-то. А граждане мне претензии предъявляют. Я говорю: «Нечего, дайте мне сотовый телефон матери, сейчас позвоню, что опять у него начало прогрессировать». Ну если нет лекарств! А так он тихий, спокойный, когда транквилизаторы пьет. Ну мы его готового повели, завели в квартиру. «Все, – говорю, – закрывайся давай и больше никуда не ходи». – «Всё, всё, всё, понял». Закрылся. Опять звонят. Он начал с балкона кидать на людей. У него как раз балкон выходит на козырек, и он начал с балкона кидать. Ну, опять пришлось туда идти.