<…> Я же ему сказала никому дверь не открывать, теперь он и дверь никому не открывает. Просто тупо стоит и кидает. И не забирают таких. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Эта обширная выдержка из интервью хорошо иллюстрирует то, что, согласно существующим правовым нормам, участковый уполномоченный практически никогда не может инициировать госпитализацию, если у больного есть близкие родственники. Последние же не всегда готовы содействовать, так как это означает для них дополнительные расходы и ответственность по опекунству. Следовательно, при наличии родственников шансы участкового изолировать больного официально через систему психиатрической помощи практически минимальны:
Должно быть согласие родственников. Поскольку у родственников должно быть направление. Если нет направления на плановое проведение курса лечения, они не заберут. Раз дело всё в лекарствах. «Ну, купите, – скажут, – эти лекарства, давайте ему регулярно и опять будет как растение». Вот, с родственниками не забирают. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Кроме того, важным моментом является и нежелание сотрудничать со стороны «психбригады»: в некоторых случаях, даже особо опасных, участковые получают отказ. Так, один участковый рассказал, что не может принудительно госпитализировать человека, имеющего статус социально опасного, даже при том, что тот избивает свою мать и дочь. Для возбуждения дела необходимы показания свидетелей, которых нет, и ему приходится оформлять «отказной материал». «Единственный выход для них – это мировой суд по статье 116 часть 1 и отправить его на принудительное лечение, так как сам он не лечится. Вот, не дай Бог, что случится, проверками потом замучают». (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 23 года).
По рассказам, в некоторых случаях заинтересованным гражданам, которыми чаще всего оказываются родственники или соседи, приходится организовывать неформальное давление на службы психиатрической помощи. В таком случае участковый обычно содействует заявителям. Позволю себе еще одну обширную цитату, хорошо иллюстрирующую, как подобное давление организовывается на практике:
У меня забрали на <…> (называет адрес), но ему очень не повезло. Хотя не повезло, наверное, бывшему прокурору. Из района приехал прокурор молодой сюда. Уж не знаю, как он перевелся, может быть, просто следователем <…>. Он заехал в <…> (называет номер квартиры). Знать, не знал, потому что на тот момент сосед лежал в психушке. Этот ремонт шикарный, евроремонт сделал, всё, жену и детей – у него двое детишек маленьких – привез, и на тебе. Этого выпускают из психушки, и началось.
– Буянит?
– Он не буйный, он ночью песни поет, он очень веселый. Причем так громко поет, что все шесть этажей слышат его песни, причем в двух подъездах (смеется). Песни поет. У него старый граммофон, еще включает его. Потом как начинает «Яблочко» отплясывать! Главное, ему замечания делаю: «А это не я». Если не песни поет, то он на кого-то кричит. Живет один, но он с кем-то разговаривает. Это им порядком надоело. Поскольку он недавно только вышел-то, у него еще плановое-то не наступило еще. А у нас аномальное же, весна теплая, на них это тоже влияет. И у него рано началось опять, прогрессирует. <…> И он на сексуальной почве немножко. Он ничего не делает, не пристает. Он только рисует пенисы и придумывает к ним разные стишки <…>
– Его, получается, можно забрать, если надо?
– Те не забрали! Не забрали! Поэтому прокурору, этому бывшему прокурору, пришлось выйти через этот район, чтобы какой-то там прокурор позвонил нашему прокурору, и приняли меры воздействия на эту психушку. Мы его задержали. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Эта же история сопровождается в интервью подробностями оценки участковыми степени риска. Обычно участковые уполномоченные в нарушение инструкций ходят на такие вызовы в одиночку. Но в данном случае, поскольку участковый – женщина, ей была обеспечена поддержка. Однако задержание она все равно провела самостоятельно, при помощи заявителя:
Он санитаров испугался, конечно. И не открыл им. И тот мне, этот вот лысый (имеет в виду начальство) звонит: «Ты где?» Я говорю: «Вот мне указание дали, психбольного доставить». – «Ты чего одна пошла?! <…> сейчас мы тебе <…> (фамилия другого участкового) пришлем». Нет, а чего такого? Ладно, <…> пришел, вот. А он дверь не открывает. Испугался. А мы ему и электричество отключили. А соседка говорит: «А ему без разницы, он может и сутками без электричества сидеть, у него же граммофон, он же не на электричестве». Ну, вот в первый-то раз мы ушли, в двери оставили визитку с сотовыми телефонами, и вот мне <…> (имя соседки) звонит: «Всё, всё, всё, он, – говорит, – вышел». А мы же рядышком <…>. Я бегом туда <…>. И вот он, колобочек, высыпался мне горяченький! Ну, всё, в опорку его проводила, <…> (начальник) приехал, наорал. Я говорю: «Вот же, вот же, сидит, смеется, улыбается. Сам себе на уме человек. Где же он агрессивный-то? Стишки, вот, пишет, сочиняет, какие-то, ну, сексуального характера». И вот тут уже бригаду вызвали. Но очень (!) долго ждали. Времени всегда жалко, когда ждешь какую-нибудь службу. Очень долго ждали. А никуда ведь не уйдешь. Камеры предварительного заключения у меня здесь нет. Чтобы его посадить за решетку и идти по своим делам. (Из интервью 2012 года, капитан полиции, жен., 35 лет).
Институциональные правила работы с психическим нездоровьем предполагают также инициативную работу участкового по информированию психиатрической службы о новых случаях: «Некоторые материалы мы отправляем в этот диспансер, где просим взять на контроль такой-то адрес, прийти, проверить данного гражданина». (Из интервью 2012 года, майор полиции, муж., 48 лет). При этом граждане редко соглашаются на подобное освидетельствование добровольно, и как результат не всегда подобное взаимодействие между службами оказывается успешным:
Я хотел ее на учет поставить официально, но вот не получилось. Врач ошибку совершила. <…> Она вроде психически того, но все равно первоначально не поймешь. Просто надо было ее освидетельствовать. Я вызвал врача из психоневрологического диспансера. Там пишется рапорт на имя врача и описываешь, что она делает, что вытворяет. Та должна была приехать, освидетельствовать ее, поговорить. Я ей сказал: «Без меня не ходите». Она в итоге пошла без меня, позвонила ей, представилась социальным работником. А та сразу начала звонить в эту социальную службу, там сказали: «Мы никого не посылали». Просто я хотел по-другому как-то ее представить, то, что она с МВД, например, то, что она на меня жалуется, и вот по этому поводу пришла разбираться. В итоге вот мы ее никак не можем освидетельствовать. (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 31 год).
Материалы наблюдений и интервью свидетельствуют о ситуативности и разнонаправленности повседневных интерпретаций в отношении тех, кто институционально маркирован как «ненормальный» или «сумасшедший». Некоторым гражданам иррациональность их действий прощается или оправдывается. В иных случаях принадлежность гражданина к этой категории оказывается усиливающим негативную стигму фактором. В качестве «оправдывающих» признаков преимущественно выступают возраст и пол (чаще оправдывают пожилых людей, особенно женщин) или особые причины, вызвавшие болезнь. Практически каждый из информантов рассказывал о «бабушках», «бабулях», которых они относили к категории постоянных жалобщиков. Историями о них полны обсуждения профессиональных форумов[473]. Я не единожды наблюдала подобные обращения в ходе сбора материала:
Зашла одна пожилая женщина, которая жаловалась на магазин <…>. V. направил туда сотрудника, хотя знает, что данная жалоба напрасна. Он объяснил, что она живет на 4-м этаже и слышит, как перекатывают тележки в цокольном этаже. Хотя соседи со второго и третьего этажей ничего не слышат. Участковые сами и по их запросу соответствующие инстанции проверяли, что тележки производят только шум, который не нарушает установленных норм. Но эта женщина постоянно жалуется на данный магазин. V. объяснил, что она в прошлом провела какое-то время в концентрационном лагере и у нее не в порядке психика. И даже при нас эта женщина угрожала, что, когда у нее не выдержат нервы, она включит газ и всё взорвет. После данного инцидента V. пожаловался, что участковым чаще всего приходится иметь дело с ненормальными, иногда даже сумасшедшими людьми. (Из дневника наблюдения автора от 10.03.2007).
Агрессивность больного, его склонность к демонстрации негативного отношения к сотруднику милиции, а также нежелание идти на «контакт», отказ в «сотрудничестве» являются усиливающими негативную стигму факторами. При этом в отношении психически нездоровых граждан, которые к тому же больны алкоголизмом или наркозависимы, обнаруживается наиболее высокий уровень негативного отношения со стороны участковых. Такие люди имеют высокую вероятность стать постоянной мишенью усилий: подвергаться частым проверкам и тому подобное.
Однако иррациональное поведение, по словам участковых, свойственно не только и не столько тем, кто так или иначе классифицируется системой как психически ненормальный. По словам информантов, многие из регулярных посетителей опорного пункта или значительная часть тех, кто вызывает милицию, обнаруживают ту или иную степень иррациональности в поведении. Нередко сам факт частого и немотивированного обращения к участковому за помощью в разрешении личных или общественных проблем воспринимается сотрудником службы как признак «помешательства», «идиотизма»:
Так часто по всякой ерунде вызывают. Это сейчас вот стало спокойно: все пенсионеры в сады уехали, звонков меньше стало. А то вот звонит, например, одна среди ночи. Приходишь к ней, она говорит: «Слышите, там внизу пилят?» Я весь дом обхожу, проверяю, все тихо, спокойно. Снова к ней захожу, она опять: «Слышите, слышите – пилят внизу». Я записал всё, а потом вышел да и провод ей обрезал, чтобы не звонила больше. И неделю потом спокойно живешь. Пока ей телефонную линию не наладят