<…>. Или другая вот, пошла мусор выносить, а во дворе подростки. Она скорее 02 звонить. Я прихожу, спрашиваю:
– Эти подростки вас оскорбляли?
– Нет.
– Ударили, или сумку выхватили, или изнасиловали?
– Нет.
– Шумят, дерутся, ругаются?
– Нет.
– А что тогда вы нас вызываете?
– Так они подраться могут…
Или вот одна звонит и жалуется, что мусорная машина не так стоит. В прошлый раз она так стояла, а сегодня по-другому. Непорядок. А я должен идти, ее расспрашивать, выяснять, рапорт писать… Вот таких идиотов (выделено автором) полно. Это же должны те, кто вызовы принимают, фильтровать… Зачем мне присылать этот вызов. Мне потом туда идти надо, рапорт оформлять. А начальство еще говорит, почему я соседей не прошел по всему подъезду и не опросил. (Из интервью Л. Сагитовой от 26.05.2007 с участковым милиции – старшим лейтенантом, муж., 26 лет).
Практически каждый разговор с сотрудниками службы сопровождается историями о том, как они оказываются жертвами постоянных жалоб на бездействие со стороны «ненормальных» граждан. Наиболее распространен нарратив о том, как психически нездоровые, но не признанные системой таковыми жильцы пишут на участкового жалобы (чаще всего на бездействие) в вышестоящие инстанции (УВД, прокуратуру), по которым инициируются проверки, отвлекающие у сотрудника много сил, времени и нервов. Так, однажды мы (автор и Ольга Максимова) наблюдали визит участкового к гражданке, буквально «завалившей» прокуратуру жалобами.
Подходим к одной из квартир, откуда был вызов, никого нет дома. Отправляемся в следующий подъезд. На входе встречаем молодого человека, с которым участковый здоровается как с хорошо знакомым. Сообщает ему, что идет по вызову женщины из кв. N. Молодой человек интересуется – опять ли она заявляла, что он угрожает ей. R. отвечает, что да. Пока поднимаемся в квартиру, он поясняет нам, что женщина проживает одна и немного не в себе. Регулярно вызывает милицию – ей кажется, что в ее отсутствие кто-то приходит в ее квартиру, что ее хотят убить и завладеть ее квартирой.
Приходим на место. Нас встречает пожилая женщина. В квартире две двери, на одной – два массивных замка, на другой – еще три. Женщина жалуется, что ее постоянно обкрадывают. При этом квартира представляет собой очень убогое, просто нищее жилище. Женщина заявляет, что у нее пропал ящик с 50 флаконами шампуня и крема. Участковый находит этот ящик на антресолях с запасами еще советских времен. Женщина тут же заявляет, что «они» испугались милиции и вернули ящик назад. Далее она демонстрирует отстающие от стен обои, заявляя, что это «они» специально «поотдирали» ее обои. Далее следует утомительное, почти двухчасовое снятие показаний с этой явно психически ненормальной женщины. Когда мы, наконец, от нее уходим, на улице уже стемнело. R. рассказывает, что она раньше жаловалась только участковым, а в последний раз вызвала милицию по 02. Те приехали, сняли с нее показания, и теперь участковым пришла разнарядка из прокуратуры разобраться с этим делом. А проблема в том, что она не числится в психоневрологическом диспансере, поэтому нужно решать ее вопрос по всем правилам. Оказывается, что принудительно участковые не могут отправить ее на обследование, нужно заявление родственников. А ее двоюродный брат ничего не делает. (Из дневника наблюдения О. Максимовой от 3.04.2007).
Как уже было сказано выше, согласно нормативным правилам, инициирование признания психической недееспособности гражданина затруднительно без содействия близких родственников, и если они отказываются это сделать, участковый оказывается «заложником» ситуации. Он вынужден реагировать на все обращения данной гражданки при их очевидной несостоятельности. От этих обращений страдают также и соседи, которых постоянно вызывают «для дачи показаний». Но ни участковый, ни соседи при видимой вменяемости жалующейся ничего сделать не в состоянии. При этом сам участковый относится к жалующейся снисходительно в силу, как мы указали выше, ее пола и возраста, а также причины, вызвавшей иррациональность поведения. Так, впоследствии он объяснил нам, что мания преследования развилась у нее в кризисный для страны период в 1993 году, когда она потеряла все свои накопления и сбережения. Именно эта потеря, по мнению участкового, и привела к тому, что ей постоянно чудится, что ее кто-то обкрадывает.
Эмпатия и сострадание к нездоровым гражданам, признаны ли официально их психологические отклонения или нет, зависят от личных качеств участкового. В целом многие сотрудники службы снисходительно относятся к «чудачествам», понимают жизненные обстоятельства жалобщика. Однако только до тех пор, если эти «чудачества» не вызывают слишком много проблем в работе, в первую очередь частых заявлений и жалоб на их работу. Тогда на место понимания и снисходительности приходит раздражение и иногда ответная агрессия.
Институциональные правила работы по «неадекватному» заявлению отличаются в зависимости от медицинского статуса заявителя. Если человек состоит на учете в психоневрологическом диспансере, то у него принимается заявление, пишется рапорт и прикладывается справка из этого медучреждения. Если же нет, то такой материал требует больше работы, что вызывает недовольство сотрудника полиции:
Вот если он на учете состоит, с ним проще. Пришел, значит, записал, всё что думает, всё что говорит, взял ксерокопию справки, которая у меня здесь есть, приложил ее к материалу, рапорт написал, сдаешь начальнику на подпись. Он читает, смотрит справку, пишет, что не подтверждаются эти сообщения, списывается. Если он не состоит на учете пока еще, но видно, что неадекватно себя ведет и что неадекватные заявки, сообщения, то уже там сложнее. Надо опросить соседей, что действительно у него отклонения какие-то. Что необходимо поставить на учет, вот. То же самое – пишешь рапорт. (Из интервью 2012 года, майор полиции, муж., 48 лет).
– Ладно, если человек состоит на учете на ПНД.
– Это психоневрологический диспансер?
– Да, да. <…> Ты справку взял. Вот у нас есть больные, и я в психоневрологии беру справку и ее к рапорту. А если не состоит, то и ходишь как дурак.
И.: – А сами вы их поставить не можете?
Р.: – Нет. (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 27 лет).
При этом многие участковые, ожидая, что такой гражданин обратится, скорее всего, не только в дежурную часть, но и в другие ведомства – например, в прокуратуру, в ФСБ, к депутату, – обычно копируют материалы (заявление, объяснения от соседей), чтобы не собирать их по нескольку раз.
Если псих приносил лично мне заяву, однозначно рвал. Дураки ведь продуманные, отсылают всё по почте и сразу в несколько организаций. Бывало, сделаешь отказной по его заяве, сдашь… через неделю приходит то же самое, только из администрации, потом из прокуратуры и т.д. Если не запасёшься ксерокопиями, придётся каждый раз всё по-новому начинать, к старому материалу не приобщишь, пока он на проверке в прокуратуре[474].
В повторяющихся случаях руководство участкового уже осведомлено об особенности заявителя, и проверки если и инициируются, то формально.
Есть и бабушки, которые обеспечивают по 5–7 заявок в день. Вот одна такая (называет адрес и фамилию) обращается, что у нее все воруют, вот участковый местный у нее ворует, а однажды ее якобы изнасиловал. <…> (фамилия этого участкового) один раз пришел материал собирать, а потом замучился ходить доказывать, что ничего не было. Обычно такое дело всегда списываем, потому что она психбольная. Дверь не открывает, ни с кем не общается, из дома не выходит. Соседи ее подкармливают. <…> Все руководство в курсе, поэтому по ее заявкам особенно не мучают. (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 23 года).
Помимо соблюдения официальных правил принятия заявления и обработки по ним материала, участковые в каждом конкретном случае разрабатывают неформальные стратегии по минимизации активности таких заявителей. Одна из них – это построение дружеских отношений, чтобы «неадекватный» гражданин, будучи положительно настроенным, прекратил жалобы. Но эта стратегия редко себя оправдывает надолго, так как в конечном счете гражданин понимает, что участковый занимает позицию противоположной стороны конфликта:
Вот у меня бабушка живет (называет по фамилии, имени и отчеству полностью), 37-го года, официально не состоит на учете в психдиспансере, но видно, что она… Она пять лет все пишет и пишет, на меня пишет.
– Жалобы на вас уже?
– Да, да. Раньше я был с нею в хороших отношениях. И кушать к ней ходил, чай пить. А потом у нее с соседями. Там и соседи хорошие, она постоянно к ним придирается, якобы они ремонт делают, то они ей через розетку газ отравляющий пускают, по паласу ядовитые вещества брызгают. <…> Якобы они в варенье ей чего-нибудь сыплют. То весы какие-нибудь украдут. Ну и всё. После этого она уже на меня. Якобы, там, я мер не принимаю к соседям. <…> Она пишет, что я у нее квартиру хочу отобрать, что я черный риелтор. Она и в прокуратуру на меня писала, и в МВД. (Из интервью 2012 года, старший лейтенант полиции, муж., 31 год).
В некоторых случаях участковые, реализующие стратегию построения дружеских отношений, приблизив к себе «не совсем нормальных» граждан, используют их энергию в мирных (читай: в личных) целях. Так, в 2007 году на одном из участков мы познакомились с добровольным помощником участкового уполномоченного, который демонстрировал как крайнюю степень агрессивности, так и склонность к алкоголю. Личная жизнь этого человека не сложилась, и во всех бедах он винил приезжих (при этом постоянно путаясь в указании их этничности – они были для него то китайцами, то казахами, то киргизами), один из которых «увел» его жену. В довольно агрессивной манере добровольный помощник милиции рассказал нам, что готов убить каждого