— Леонид Осипович о вас предупреждал.
Александров чувствовал железную руку Шумяцкого.
— Вы будете снимать наш «Магазин» для кино? — самодовольно спросил администратор.
Эти люди умели вести себя подобным образом и говорить с такими интонациями.
Александрову было даже не важно, чтό он увидел. Для кино нужно все переделывать. В этом Утесов был прав. А эксцентрики оказалось вдоволь. Теперь предстояло самое главное — знакомство с Утесовым. Два художника, по существу, если оставить в стороне все игры в «нравится не нравится», должны были решить, что из спектакля безнадежно вымарывается как не поддающееся переносу, а что остается для трансплантации на тело кинематографа.
Утесов видел перед собой не покладистого парня Гришу Александрова, а зубастого хирурга с острым скальпелем в руках. И он, как мать, встал на защиту своего детища. Одесский шансонье с непередаваемо мягким «г» и сиплым обволакивающим голосом неожиданно сказал, что «Музыкальный магазин» в своем первородном виде может «потянуть» на большой художественный фильм.
Александров сверкнул глазами.
— Хотя если делать из спектакля большой полноценный фильм, — неожиданно успокоился Утесов, — то конечно же надо делать скидки и поправки с учетом специфики именно кино, а не театра.
Александров понял, что марионетку в руки он не получит.
— По поводу композитора, — озадаченно спросил Александров. — Кто будет писать музыку?
— Только Дунаевский, — ответил Утесов решительно и вывел фильм на тропу истории. Он даже не представлял, дело какой государственной важности решилось одной фразой.
Встреча Александрова и Дунаевского была назначена на квартире Утесова, который жил тогда на Надеждинской улице, в доме 21, на третьем этаже. Встречу назначили ровно в восемь часов. Утесов не волновался. Дунаевский был пунктуален. На правах друга дома он даже пришел пораньше: расспросить у Утесова про Александрова. Утесов только усмехался и говорил:
— Вот придет, и посмотришь, вдруг я ошибаюсь.
Раздался звонок. Утесов пошел открывать дверь. Позвал из передней:
— Дунечка, знакомьтесь.
Вышел Дунаевский. «Александров увидел пытливый взгляд», — пишет Сараева-Бондарь. Что увидел Дунаевский, осталось тайной.
Утесов не видел ничего, он улыбался.
По свидетельству все той же Сараевой-Бондарь: «Мы куда сначала, к роялю или к столу?» — нерешительно спросил Утесов и сразу поставил Александрова в дурное положение. Отказаться от стола было вроде жалко, а сразу пройти к роялю тоже вроде бы нехорошо. Так смешно и с интриги началось это эпохальное знакомство. Все решила жена Утесова, которая любезно пригласила за стол. После трапезы Дунаевский перешел к роялю. Тема беседы была одна: что подходит и что не подходит из уже готовой музыки. Александров ничего «не резал». Инициативу взял на себя сам Дунаевский: он играл и рассказывал о своих ощущениях. Григорий Александров, как единственный профессионал, говорил, как должна быть построена работа, о музыкальном решении будущего фильма, о том, что не подходит из уже существующих куплетов.
За разговором о распределении главных ролей среди тех, кто остается за кадром, Александров успокоился. Сошлись на том, что и так было определено Шумяцким. Масс и Эрдман в состоянии справиться с любым поворотом событий, чтобы было смешно. Особенно это стало понятно, когда Утесов переключил внимание на себя, пересказывая злободневные скетчи. Авторы ориентировались на политические передовицы «Известий» и «Правды». Вот тут-то Александров и поморщился.
— В чем дело? — настороженно спросил Утесов.
— Я не советую в дальнейшей работе вашего театра опираться на мнение такой газеты, как «Известия», — сказал успевший что-то понять в кабинете Шумяцкого Александров. — Есть точка зрения, что мнение газеты может завести в тупик.
А в это вечернее время Шумяцкий сидел в приемной у товарища Сталина и терпеливо ждал благосклонного взгляда одного из помощников вождя Льва Мехлиса. Напротив него также терпеливо сидел главный редактор «Комсомольской правды». Тогда же Шумяцкий, с глазу на глаз, рассказал все главному редактору «Комсомолки». Партия планирует провести летом этого года небывалую кинопремьеру. Не будет ли лишним, по мнению главного редактора, объявить всесоюзный конкурс среди молодежи на лучший стихотворный текст для фильма? А победителя премировать поездкой в Москву. Да, кроме того, держать читателей в курсе съемок такого интересного фильма — благое дело.
В ответ главный редактор только широко раскрывал глаза и преданно улыбался начальнику Главного управления кинофотопромышленности (ГУКФ) при СНК СССР.
Заговорщики в Ленинграде переходили уже к обсуждению афишной части будущей картины. Главными назначались постановщик Александров и композитор Дунаевский. Сценаристы — Эрдман и Масс. Оператором Александров предложил своего друга Владимира Нильсена. Ну а все музыкальные партии должен был исполнять Утесов со своим джаз-оркестром. Также в предварительном разговоре решили, что автором всех поэтических текстов будет пересмешник Масс. Относительно этого поэта-песенника у Утесова существовало свое мнение. Но пока он решил его не высказывать.
Далеко за полночь Александров и Дунаевский вышли вместе из гостеприимного дома Утесова. Еда была очень вкусной. Александрову казалось, что он поступил правильно. Во-первых, он снял с себя, с самого начала, единоличную ответственность за судьбу фильма. Теперь успех или неуспех будут делить с ним композитор и Утесов. Во-вторых, Дунаевский оказался очень обаятельным, смешливым, ироничным и остроумным, а главное, умел увлекательно слушать и удивляться.
Как ленинградец Дунаевский предложил проводить Александрова до самой гостиницы «Европейская». Каждый хотел получше узнать слабые места друг друга. Не заметив за разговором расстояния, пришли к гостинице и поняли, что еще не все узнали. Тогда Александров предложил проводить Дунаевского на Бородинскую улицу — к нему домой.
— Во-первых, мы не закончили начатую тему, а во-вторых, Исаак Осипович, я тоже могу считать себя ленинградцем и даже в некотором роде участником штурма Зимнего! Ведь мы с Эйзенштейном в 1924 году здесь снимали «Октябрь», и я прекрасно знаю город.
— Хорошо, — согласился Дунаевский. — Только тогда вернемся к нашей теме. — И художники углубились в обсуждение сценарного хода и номеров. Так они дошли до дома Дунаевского и снова поняли, что еще не все успели обговорить. Повернули обратно. В ту ночь художникам было трудно расстаться. А в пять утра, наконец добравшись до своего номера, Александров попросил срочно соединить его с Москвой. На робкое напоминание телефонистки о времени звонка последовал приказ не соваться не в свое дело. «Поднятый, — по мнению Сараевой-Бондарь, — с постели драматург Эрдман выслушал по телефону просьбу срочно приехать в Ленинград. Деловым и нарочито будничным голосом ответил:
— Когда зритель хочет смеяться, нам уже не до смеха! Сегодня выезжаю „Стрелой“.
— И пожалуйста, вместе с Массом, — попросил Александров».
Так была восстановлена историческая справедливость. Масс и Эрдман летели в Ленинград на встречу с Дунаевским. Через день Александров, Дунаевский, драматурги Эрдман и Масс приступили к работе над сценарием. На календаре значилась дата: 1 декабря 1932 года.
Творческая группа разместилась на квартире Утесова. Поскольку даже приблизительного образца этого жанра в советском кинематографе не существовало, это раскрепощало фантазию и давало широкий простор для литературного и музыкального воображения. Начало фильма было перенесено на юг, на берег Черного моря.
Из работника прилавка Костю Потехина превратили в пастуха, отдав в его распоряжение целое стадо во главе с быком Чемберленом и покладистой коровой Марией Ивановной. Потом родился образ домработницы Анюты. Кто будет исполнительницей главной роли, еще не знали.
Тем временем слух о создании первой советской музыкальной кинокомедии дошел до Москвы. Заработали маховики идеологической машины. В газету «Комсомольская правда» стали приходить письма читателей, требующих рассказать о ходе съемок первого комедийного советского фильма. 21 декабря 1932 года произошла встреча киноработников фильма-комедии и коллектива «Комсомольской правды». Вел вечер лично товарищ Шумяцкий.
Интрига Бориса Захаровича удалась. Сталин похвалил его за рвение. Осталось немного: сделать дело. Шумяцкий говорил: «Мастера, работающие над этой постановкой, отдают себе ясный отчет во всех трудностях. Залог успеха в хорошем сценарии, яркой музыке и сильных актерах». 23 марта 1933 года «Комсомольская правда» сообщила:
«Первой ласточкой, делающей комедийную киновесну, является сценарий, написанный в исключительно ударные для нашей кинематографии темпы — за два с половиной месяца — драматургами Массом и Эрдманом в тесном содружестве с режиссером Г. Александровым и композитором И. Дунаевским».
Параллельно с музыкой для фильма Дунаевский начал работать над музыкой для бенефиса лучшего дореволюционного комика Бориса Борисова, в конце 1920-х годов вернувшегося из эмиграции в Советскую Россию и осевшего в Ленинграде. С Борисовым они вместе работали в Харькове и Москве. На правах старинного знакомого он просил Дунаевского написать водевиль «Виц-мундир». Работалось легко. Зина просила похлопотать насчет квартиры.
Начало года ознаменовалось премьерой пародии Михаила Зощенко на «Преступление и наказание» Достоевского. Ставил пьесу в мюзик-холле режиссер Давид Гутман. Премьера состоялась 1 января. Было очень весело. Художником пригласили Николая Акимова. На премьере побывал режиссер Корш-Саблин, работающий в кино. Ему очень понравилось. После премьеры он подошел к Дунаевскому и предложил писать музыку для его фильмов.
Утесов, зная склонность Дунаевского к музыкальной мимикрии — композитор поражал своими импровизациями на классические темы, — заказал Дунаевскому очередное джаз-представление «Кармен и другие». Ставили спектакль два режиссера: сам Утесов и его соавтор Арнольд Арнольд. В представлении участвовал знаменитый хореографический коллектив мюзик-холла «Сорок герлс».