Окончательной доказательности по обсуждаемому вопросу в принципе быть не может. Но то, чем я располагаю, дает мне личное субъективное право заниматься судьбой развития в современной России, отчужденной от развития, как никогда ранее. А для начала нужно только это личное субъективное право. Всего-то нужно верить и знать, что не безжизненный манекен выбираешь в виде партнерши на танцевальном вечере. Не от мраморной Афродиты ждешь прибавления собственного потомства.
«Ну, и ладненько», — скажет покладистый читатель, намекая на необходимость подводить черту под предваряющими рассуждениями и переходить к обсуждению основного вопроса. А читатель менее покладистый, даже признав, что вопрос, который я собираюсь обсуждать, жив, атакует меня, обнажая композиционную, а значит и любую другую противоречивость моего начинания.
«Вы ведь, — скажет он, — не хотите, создавая книгу, стирать начисто все черты тогдашнего — что-то и впрямь задевшего в обществе — газетного марафона. И глупо было бы с вашей стороны эти черты стирать. Но тут куда ни кинь — все клин. Стирать глупо, но и не стирать их, знаете ли, не слишком умно. А главное — контрпродуктивно. Ведь у газетного сериала — одна, на злобе дня основанная, архитектоника. Книга же не вправе воспроизводить оную. Одно дело — предоставление определенного, чуть ли не системообразующего места высказываниям Путина и Медведева о развитии в газетном материале, создаваемом по горячим следам этих высказываний. Другое дело — сохранение того же места (а как вы его измените, не убивая архитектонику?) в книге. Путин и Медведев вяло произносили какие-то слова о развитии с 2000 по 2008 год. Потом они в 2008 году (в связи с выборами президента РФ) те же слова произнесли чуть более живо. В статьях, которые были одномоментны этим — тогда еще для говорящих и слушающих немаловажным — высказываниям, ваше отстраивание от этих высказываний оправданно. А вот в книге…
Уже теперь, в 2009 году, эти высказывания явно поднадоели даже их авторам. Что же касается слушателя этих высказываний, то он благополучно (или неблагополучно, то есть еще более прочно) забыл, что, когда и зачем говорили о развитии эти авторы, они же по совместительству — высочайшие должностные лица России. Развития как не было, так и нет. Сколько ни говори «сахар» — во рту сладко не станет. Вдобавок развитие теперь существенно оттеснено на периферию общественного внимания другими вопросами, прежде всего, глобальным экономическим кризисом. Это — уже теперь!
Между тем издание книги (вы ведь не сборник статей издать хотите, а книгу, и понимаете разницу!) предполагает, что ее прочитает кто-то… ну, не через пятьдесят, так через десять дет. И что к этому времени забудутся не только сказанные по прагматическим причинам слова высочайших должностных лиц прошлого, но и… Скажем так: очень и очень многое. По крайней мере, текст под названием «книга» (а это специфический текст) должен выдержать испытание забвением и самих высоких должностных лиц, и их слов, и реальных причин, эти слова породивших».
Объясниться с таким, особо требовательным, читателем — моя прямая и очевиднейшая обязанность. Что же я должен ему ответить? Что при всей кажущейся очевидности его утверждений они неверны.
Прежде всего, они неверны даже безотносительно к способу обсуждения вопроса о судьбе развития в России и мире, который я выберу. Предположим, что рассматриваемые высшие должностные лица достаточно вяло произнесли нечто о развитии. И это нечто небезусловно как с интеллектуальной, так и с политической точки зрения.
Предположим, далее, что это «нечто» тем не менее возбудило почему-то весьма влиятельные международные группы. Почему возбудило? Какие группы? Это надо обсуждать.
Но предположим, что и группы не являются плодом моей фантазии (что я могу доказать), и возбуждение этих групп реально имело место.
Предположим, наконец, что это возбуждение повлияло на конфликт, который, начавшись с вторжения Грузии в Южную Осетию, чуть было не перерос в войну России и Украины и в глобальный международный конфликт.
Я пока что не говорю, что это так. Я говорю лишь: предположим, что это так.
Можно ли — теперь уже не публицистически, а исторически — игнорировать высказывания и пренебрегать ими в условиях, когда они породили такую цепь последствий? Понятно, что нельзя. А ведь процесс не завершен! Он очевиднейшим образом не завершен! А значит, историческое и политическое неразрывно связаны. Не является ли в таких условиях пренебрежение к определенным высказываниям, пусть и заслуживающим тех оценок, которые я вложил в уста требовательного читателя, непозволительным и неуместным снобизмом? Читатель был бы прав, если бы в книге моей высказывания, заслуживающие подобных оценок, рассматривались как нечто самозначимое. Но ведь этого я не делал и в газетных статьях. И, уж тем более, не собираюсь делать в книге.
Что еще мы можем предположить? Как ни странно, очень и очень многое. Например, что достаточно блеклые и неубедительные высказывания, подхваченные кем-то в связи с тем-то и тем-то, могут стать элементом какой-то большой игры. Можем ли мы тогда пренебрегать высказываниями?
А если эти высказывания обнаруживают определенную повторяемость чего-то? А это «что-то» заслуживает самого разнообразного рассмотрения, вплоть до историософского и метафизического?
А если за высказываниями, обладающими такими-то и такими-то характеристиками, есть масштабные интересы? Если высказывающиеся фигуры — неадекватным, как нам представляется, способом» обсуждающие развитие — на самом деле в каком-то смысле что-то для себя с этим развитием связывают? Неважно пока, в каком смысле они что-то связывают… Неважно, что именно они связывают… Главное — есть ли связь между словами и… не скажу делами, но интересами.
Если эта связь есть, а интересы масштабны, почему, говоря научным языком, должны быть элиминированы слова? Потому что Путин не Гегель, Медведев не Кант, оба они не Ленин со Сталиным? Но такой мотив элиминации, простите меня, носит совершенно богемный и потому не только неубедительный, но и комический характер. Ведь где есть одни интересы, там есть и другие. За словами — любого качества — маячит чуть ли не классовый по масштабу антагонизм интересов, но слова надо элиминировать по причине их качества? Ну, так это… Это, перефразируя классика, «с салонной точки зрения — правильно, а по существу — издевательство».
А если с политической точки зрения высказывания, которые, по мнению требовательного читателя, надо элиминировать, окажутся крохотным импульсом, запускающим огромный процесс, не имеющий ничего общего с развитием, но способный самым сокрушительным образом сказаться на судьбе России и всего мира?
Если, повторяю, этот процесс будет сам по себе, а развитие само по себе, но запуск процесса будет произведен высказываниями о развитии, которые мой требовательный оппонент третирует? Что, и тогда эти высказывания не надо рассматривать, ссылаясь на их неубедительный и сугубо преходящий характер?
А не уподобляется ли в этом случае мой требовательный читатель субъекту, который, обсуждая движение машины, не хочет заниматься рассмотрением запускающих процессов (так называемой искры) в двигателе внутреннего сгорания и говорит: «Да причем тут искра! Это все так мизерно! Давайте говорить о движении огромной машины, о том, как она ударилась в дом, а дом рухнул, а это обрушение повлекло за собой…»
Таковы вкратце мои соображения касательно принципиальной — и не зависящей от способа обсуждения вопроса о судьбах развития в России и мире — неправоты требовательного читателя.
Но есть еще и соображения, касающиеся той же неправоты, но уже в контексте способа обсуждения вопроса. Они таковы.
Обязательная для публицистической политической литературы апелляция к — синхронным с появлением произведений этой литературы (статей, выступлений etc.) — политическим событиям и высказываниям при других способах обсуждения того же вопроса может быть или трансформирована, или отменена. Все зависит от способа.
При применении одного способа все, что было сказано VIPами, так сказать «к дате», должно быть из книги элиминировано, то есть начисто убрано. Именно начисто! Не сведено к минимуму, а просто вымарано — и всё.
При другом же способе обязательность публицистической апелляции к подобным высказываниям не отменяется, а превращается в обязательность сравнительно-историческую… А также эвристическую и… мало ли какую еще.
А раз так, то пора, договорившись с читателем о том, что обсуждать судьбу развития в России и мире все-таки стоит (вопреки, повторю еще раз, очевидной для меня регрессивности нынешнего российского бытия, а может быть, парадоксальным образом и благодаря оной), рассматривать теперь СПОСОБЫ обсуждения данного (равно как и всех прочих) вопроса. Те способы, от выбора одного из которых зависит и отношение к чьим-то ситуационно обусловленным и проблематичным по содержанию высказываниям, и… И нечто намного более важное.
Вы хотите обсуждать нечто? В вашем распоряжении только два способа.
Используя первый, вы обсуждаемое нечто называете «темой». Назвали? Ваше обсуждение сразу же становится «разговором на тему о…». Такой разговор может быть шутливым и серьезным, поверхностным и фундаментальным. И даже исповедальным… Одна из книг Бориса Ельцина называлась «Исповедь на заданную тему». А почему бы нет? Исповедь — это тоже «разговор на тему о…» Недаром доверительный разговор часто называют исповедальным…
Короче — если бы я хотел назвать «судьбу развития в России и мире» темой, то разговор с читателем на данную тему назвал бы беседами… «Беседы о развитии» — чем плохо? Лично я считаю, что тестом на сопричастность классическому (кто-то скажет «старому доброму») гуманизму является способность вести беседы. Гуманистическая философия — это всегда беседа. Парадоксальным примером, подтверждающим правоту этого утверждения, является, по моему мнению, творчество величайшего антигуманистического философа Фридриха Ницше. Ну, не может Ницше вести беседу, и все. Хочет, но не может. Начинается все с попытки побеседовать (то есть пофилософствовать в старом смысле слова), а кончается невесть чем. Скандалом, науськиванием, заклятием и так далее. То есть всем, что несовместимо с беседой.