Ему нет нужды рыскать там и сям в поисках еды. Или продавать имущество, чтобы набрать армию. Он не испытывает ни в чем нужды. Такие сведения Блэквелл не против был бы заполучить. Заплатил бы за них королевский выкуп. Потому что сразу бы понял, как понимаю и я, что это значит: Николас получает откуда-то помощь и деньги. Но откуда? И от кого?
Рассматриваю свой бокал – толстостенный, тяжелый – хрустальный, наверное. Ножка – три перевитые змеи, чаша держится у них на головах. Интересно, каково увечье у этого стеклодува – кроме сомнительного вкуса? Но тут начинает говорить Гарет:
– Ты ей уже сказал?
Ей. Я со стуком ставлю бокал на стол.
– Сказал мне что?
– Я хотел сказать потом, наедине, – отвечает Николас, и в голосе его отчетливо слышится предупреждение. Но Гарет будто не замечает.
– Что мне надо было сказать? – повторяю я.
Питер прокашливается.
– Дело в том, Элизабет, – говорит он, – что Гарет только что вернулся из Апминстера. И там все несколько хуже, чем было три недели назад.
Три недели назад были протесты, казни на костре, меня обвинили в колдовстве и приговорили к смерти. Что может быть хуже?
– Я знаю, что Николас уже рассказал тебе про Веду, нашу ясновидящую, что это она послала нас за тобой, – продолжает Питер. – Но она, дав нам твое имя, не сообщила больше ничего. Ни где тебя искать, ни как ты выглядишь. Это все должны были сообразить мы сами. И мы нашли двух женщин по имени Элизабет Грей: тебя и одну ведьму из Семи Сестер. Мы были уверены, что Веда говорила о ней. Уж не знаю, какой именно магией она владеет, но она определенно тебя… примечательнее. Весит примерно пятнадцать стоунов.
Сидящий рядом Джордж фыркает.
– Так что мы тебя отпустили. Теперь, конечно, понимаем, что это было ошибкой, но мы не занимаемся захватом людей для допросов. – Темные глаза Питера вспыхивают неожиданной злостью. – А вот если бы занимались, то удалось бы избежать, – он поводит рукой, – всего вот этого.
– Моего ареста, – говорю я.
– Да, в том числе.
– А чего еще?
Я оглядываю комнату. Гарет внезапно заинтересовался мною, Джордж внезапно заинтересовался потолком. Джон вертит в руке вилку, Файфер почему-то смотрит ликующе. Наконец говорит Николас:
– Твоего ареста, твоего бегства. К несчастью, твоя история разошлась по всему Апминстеру. Хуже того, она обросла зловещими подробностями. Ты, оказывается, не служанка на кухне, а шпионка и ведьма. Тайная реформистка, в сговоре со мной, шпионишь за королем и королевой, передавая нам сведения. Наводила на них чары, хотела их отравить травой. Ты теперь самое разыскиваемое лицо во всей Энглии.
Я только ахаю от такой череды обвинений:
– Это слухи такие?
Николас кивает:
– Скандал неимоверный. Королева, говорят, высохла от горя, совершенно безутешна. – Он улыбается – иронически, жестко. – Им очень, очень сочувствуют. Даже для тех, кто недоволен своим монархом, это чересчур. И они требуют крови – но на сей раз не короля, не королевы, даже не Блэквелла. Твоей.
Ошеломленная, я роняю голову в ладони. Блэквелл меня в этом обвиняет, а Малькольм ему верит. Так далеко все зашло и так быстро. И с жуткой определенностью я вдруг понимаю, что какой бы то ни было надежды вернуть себе расположение Блэквелла у меня нет, и надо было это сообразить с самого начала. Может быть, я и понимала где-то в глубине души – но больше мне надеяться было не на что. И дело не в том, что я так уж любила свою работу – ничего подобного. А в том, что это был единственный мой дом. Теперь мне возвращаться некуда.
И уже никогда не будет.
– Мы знаем, что это неправда, – говорит Джон. Я поднимаю голову: он внимательно на меня смотрит, темными, полными сочувствия глазами. – Им просто нужен кто-то, на кого можно переключить внимание публики от бесконечных казней. Козел отпущения. У нас же тебе ничего не грозит, мы тебя защитим.
– А нас кто защитит? – спрашивает Гарет. Все поворачивают головы, глядя на него. – Она нас серьезно подставляет – мы же не знаем, на что она способна. – Он указывает на меня длинным белым пером. – Хорошо, если бы на что-то ценное, учитывая, какие деньги сулят за ее голову.
– А сколько? – спрашиваю я, не успев подумать.
– Тысяча соверенов.
Джордж испускает беззвучный свист, потом наклоняется, чтобы налить мне вина. Максимум, что Блэквелл готов был заплатить за Николаса, – пятьсот монет. Я тянусь к бокалу.
– Да, она очень ценна, – продолжает Гарет. – И замечательно было бы убедиться в ее способностях. Иначе что нам помешает послать Джорджа, чтобы выдал ее и получил награду? На такие деньги мы сможем снарядить отличную армию.
Джон со стуком роняет вилку на стол.
– Мы не будем ее выдавать, – отвечает Николас голосом острым, как лезвие ножа. – И угрожать не стоит.
– Хартии… – начинает Гарет.
– …ничего подобного не требуют, – перебивает Николас. – Все, что нам следует знать, нам скажет Веда.
– Ищейки…
– Будут охотиться за нами, – перебивает его Николас. – Как всегда. А мы будем осторожны – как всегда. То, что с нами Элизабет, ничего не меняет. Блэквелл никогда не прекратит охоту за нами.
– Тут дело иное, – возражает Гарет. – Не Блэквелл теперь за нами будет гоняться, он послал другого человека. Нового инквизитора по имени Калеб Пейс.
Глава десятая
Я так стискиваю стакан, что он лопается у меня в руке. На кремовую скатерть выплескивается вино с небольшой примесью крови, окрашивает полотно темно-алым. Тихо ахнув, я прячу руку в коленях.
Калеб – новый инквизитор?
Все, кроме Гарета и Файфер, смотрят на меня с тревогой.
– Элизабет! – восклицает Питер. – Тебе плохо?
Мне? Да. Ничего хорошего. Когда это Калеба повысили до ранга инквизитора? Зачем? И если он – новый инквизитор, кто же теперь Блэквелл?
– Дай взгляну.
Джон хватает со стола чистую салфетку и пытается взять меня за руку. Вот еще одна проблема. Если он увидит, что крови нет…
– Не надо! – Я отдергиваю руку. – Не здесь. Кровь… Я могу упасть в обморок.
Смотрю вниз, старательно делая вид, что мне нехорошо. Особо притворяться не приходится.
– Джон, ты бы отвел ее наверх, – предлагает Николас. – Гастингс, нельзя ли принести то, что ему понадобится?
Джон скороговоркой перечисляет инструменты и материалы, а у меня в животе поднимается теплая волна, а за ней приходит чувство щекотки. Рана начинает затягиваться. Я сжимаю в кулаке осколки стекла, вдавливаю в кожу, вздрагиваю, когда они погружаются в мякоть, режут руку глубоко, до кости. Зато кровь идет снова.
Джон бережно обертывает мне руку салфеткой и помогает встать.
– Постой, – говорит Файфер, весь обед просидевшая молча. Голос шершавый, почти скрипучий – неожиданный контраст с ее юным личиком. – Этот новый инквизитор, Калеб, – она выплевывает его имя как проклятие, – ты его знаешь?
Я чувствую на себе взгляд Джорджа. Он думает, не тот ли это Калеб, о котором я говорила во сне, которого назвала своим другом детства. И Николасу я тоже назвала это имя, там, в тюрьме Флит.
Думаю, не откреститься ли. Но вспоминаю, что говорил нам Блэквелл: если тебя поймали – говори правду, насколько это тебе не повредит. Чем меньше врешь, тем меньше шансов что-нибудь перепутать. Хотя это в любом случае ничего бы не значило. Он нам всегда говорил: если попался, то дальше ты сам по себе.
– Да, я знаю его.
Разговоры за столом стихают.
– И?
Я перевожу дыхание.
– И мы когда-то были друзьями. Раньше.
– Друзьями, – повторяет Гарет. – У тебя в друзьях инквизитор, и ты даже не подумала нам об этом сообщить?
– Я не знала, что он инквизитор.
– Не надо вилять! – одергивает меня Гарет, и взгляд его падает на мою руку. – Поэтому ты раздавила бокал? Потому что вы с ним все еще друзья и ты с ним заодно? Потому что задумала сбежать и привести его сюда? Вот откуда твое смятение?
Я чувствую, как жар заливает щеки. Да, таков был мой план, и теперь я ощущаю захлопывающуюся дверцу ловушки. Загнана в угол и уличена во лжи – и не знаю, что делать.
– Я рассказывала, – протестую я наконец. – Джорджу рассказала. Что мы с Калебом вместе росли во дворце. Вместе на кухне работали.
Все смотрят на Джорджа, ожидая подтверждения.
– Ага, – говорит он. – Она мне рассказала. – Он откашливается, чувствуя себя неловко. – Но ты не сказала мне, что он ищейка.
Я снова перевожу дыхание, подавляя приступ панического страха в груди.
– Да, – говорю я. – Не рассказала, потому что не видела веских причин рассказывать.
– Веских причин… – захлебывается слюной Гарет.
Николас останавливает его жестом:
– Помолчи.
– Мы познакомились еще в детстве. Оба рано лишились родителей. И долгие годы у нас не было никого ближе друг друга. А потом мы выросли. Калеб хотел быть ищейкой, а я нет. Так что постепенно наши пути разошлись.
– Разошлись, говоришь, – хмыкает Николас. – И все же ты звала его в тот день, когда я приходил за тобой во Флит. Почему?
Чувствую на себе взгляд Николаса и поворачиваюсь, чтобы встретить его.
– Потому что была больна. Потому что уже неделю находилась в тюрьме и никто ко мне не приходил. Потому что… – у меня срывается голос, и я не могу себе этого простить, – я надеялась, что мой первый и единственный в целом мире друг будет последним, кого я увижу в своей жизни. Вот и все.
Все молчат, так что я продолжаю:
– А бокал я разбила не потому, что с ним в сговоре. А потому что мне не понравилось, что друг моего детства охотится за мной и хочет убить.
Я оглядываю сидящих за столом. Николас и Питер смотрят на меня внимательно, и Джордж тоже, но на их лицах ни злобы, ни подозрения. Джон все так же стоит сзади, его рука прижата к моей. Он не шевельнулся, не отодвинулся от меня. Тоже не сделал ничего такого, что навело бы меня на мысль о злобе или подозрении. Только Гарет и Файфер смотрят с недоверием, но такими же глазами они смотрели с первой минуты нашего знакомства.