Раздражало и другое, например, тот факт, что автор написала не «горы», а «холмы Вермонта». В итоге утверждение о том, что Фрэнсис и ее семья притягивали несчастья, выглядит сомнительно. Но параграф Стиви все же заинтриговал. И потом о Фрэнсис больше нигде ничего не говорилось.
Стиви отыскала имя автора, Энн Эбботт, и прочла ее библиографию («Джелло! Желе, которое так любит Америка», «Салатные дни: как салат приобрел популярность»). Еще через пару минут поисков у нее был адрес ее электронной почты. Стиви отправила письмо, спросив, нет ли у нее сведений о том, что стало с Фрэнсис. Едва оно ушло, как в дверь постучали, и в щель просунулась голова Джанелль.
— Что делаешь? — спросила она.
Стиви посмотрела в угол монитора и поняла, что шерстила Интернет в поисках Фрэнсис Крейн больше трех часов. Часы показывали почти половину седьмого.
— Работаю, — ответила она, закрывая крышку компьютера, — надо многое наверстать.
Джанелль вошла в комнату. За ней тянулся легкий запах лимона.
— Все носишь свои лимоны? — спросила Стиви. — На счастье?
— Просто я счастлива, что ты вернулась, — ответила Джанелль, присаживаясь на краешек ее кровати. — А когда я счастлива, то это на счастье. Что же касается лимонов, то их я просто люблю. На вот, держи. Я тебе кое-что смастерила.
Она протянула Стиви небольшой пластмассовый предмет, размером с колоду карт, снабженный двумя колесиками.
— Это саморегулирующийся робот, — произнесла она, — можешь прикрепить к нему телефон. Я как-то крутила в руках пару запчастей, работая над инерционным измерительным блоком, мне захотелось сделать что-нибудь для тебя и…
Когда Стиви приняла в дар ее дружеского робота, Джанелль счастливо дернула плечами.
— Как продвигается твой проект? — спросила Стиви.
— Я рада, что ты спросила. Хочешь посмотреть спецификацию?
Джанелль спрыгнула с кровати и через минуту вернулась с открытым ноутбуком. Потом показала Стиви несколько роликов с машинами, в которых все качалось и вращалось. Ее охватило то же воодушевление, которое Стиви испытывала, когда говорила об убийствах, с той лишь разницей, что теперь перед ней были какие-то трубки, моторчики, движущиеся и вращающиеся части. Все это перемежалось с подробным анализом любимой южнокорейской драмы «Уроки любви с тофу». Голова Джанелль представляла собой деятельное, но великолепно организованное пространство, работавшее как одна из ее немыслимых машин. Сюжеты телешоу в нем соседствовали с математическими формулами, плавно переходившими в наставления о том, как добиваться взгляда с поволокой, катапультировавшими ее во вселенную любви, а потом нежно опускавшими обратно на грешную землю физики. При этом она еще ухитрялась ежеминутно отвечать на входящие сообщения.
Но вот о преступлениях она не знала ничего и, вероятно, не проявила бы интереса к находке Стиви (которая, по правде говоря, могла таковой и не оказаться) о человеке, близком к производителю муки.
У Джанелль зажужжал телефон, она глянула в него и сказала:
— Все направляются в юрту, — сказала она. — Ви тоже пошла.
— Вы с ней, похоже, счастливы.
Джанелль негромко взвизгнула. Это был возглас настоящего восторга, маленький кусочек радости.
— Я стараюсь немного заниматься корейским, — сказала Джанелль, — хотя, если по правде, языки — не моя стихия. Ви бегло говорит по-японски и по-корейски, полагая, что мне больше всего нравится его учить. А ты хочешь пойти? Давай возьмем Нейта — и вперед.
До Эллингэмской академии юрты никогда не были частью жизни Стиви. Она о них даже никогда не слышала. А когда впервые увидела огромный круглый шатер, он напомнил ей цирк как изнутри, так и снаружи. Снаружи — один сплошной купол, внутри — куча цветастых ковров, футонов, больших и малых подушек. Юрта представляла собой уголок, где все собирались потусоваться, поиграть в игры, почитать или позаниматься. Строение выглядело странно: ни одного окна, а внутри каркас из расходящихся от центра во все стороны балок, поддерживающих потолок, и решетка, на которой держались стены. Посередине стояла топившаяся дровами печка, придававшая окружению уютный вид, с потолка свисали светильники и яркие гирлянды.
Джанелль и Ви сидели на полу, прижавшись друг к другу спинами. Рядом устроился Нейт, хотя его внимание полностью поглотила игра на планшете. Вся школа активно обсуждала историю с белками. Каждый, похоже, знал, что это дело рук Дэвида, еще не вернувшегося из похода в Гранд-Хаус. Если бы кто-нибудь запустил полсотни белок в библиотеку дома у Стиви, в Питтсбурге, его чествовали бы как героя. Но Эллингэмская академия изобиловала почитателями библиотек, поэтому в воздухе висело ощущение, что это, пожалуй, было чересчур. Можешь обнажаться, можешь орать и болтаться на крыше, но устраивать бардак в святилище книг не смей.
— Что бы он ни сделал, его все равно не выгонят, — пробормотал Нейт, когда они тоже взялись обсуждать эту тему.
— Если смогут все доказать… — сказала Ви. — Похоже, у них есть запись. Они теперь снимают все подряд, в итоге мы живем под колпаком.
Джанелль закатила глаза — лишь самую-самую малость.
— Нет, я серьезно, — продолжала Ви, — знаете, что говорят об этих камерах? Что их навязал кто-то извне. Сама школа их устанавливать не хотела.
— И кем же они тогда куплены? — спросила Джанелль.
— Не знаю. Как бы там ни было, заказ частный. Знаю, вы считаете меня параноидальной бунтаркой, но это действительно так.
Стиви закусила губу. Похоже, ни одна живая душа не знает о том, что со школой связан Эдвард Кинг. Это значит, что вертолета вблизи никто не видел. Стиви чуть ли не физически ощутила, что сидит на тайне как на яйце: стоит пошевелиться — и оно тут же лопнет.
— Не знаю, — сказала Джанелль, — я понимаю суть проблемы, но сказать, что питаю к этим камерам отвращение, не могу. Вокруг… столько всего. Медведи, американские лоси…
— Только не лоси, — сказала Стиви, — американские лоси — фикция.
— Я лишь хочу сказать, что с учетом случившегося камеры — далеко не худшая идея.
— А я говорила только о том, — произнесла Ви, снова переводя разговор в спокойное русло, — что охрана наверняка видела: это сделал он.
К ним подошел еще один человек. Высокий. По сути, самый рослый студент Эллингэмской школы, а может, даже самый высокий человек из всех когда-либо виденных Стиви. Она нередко прикидывала рост людей, считая это умением, полезным в плане наблюдательности. Свидетели, как правило, называли его неправильно. Лучше всего определять рост, сравнивая его с каким-нибудь неподвижным предметом. В данном случае человек доходил до большого сучка на решетке, на которой держалась стена юрты. Базируясь на собственных наблюдениях, Стиви оценивала его рост в шесть футов четыре дюйма, может, даже пять. Он был развитого телосложения, как футболист или, по крайней мере, соответствовал ее представлениям о футболистах. (Они были в ее старой школе, но в нынешней жизни отсутствовали. Девушка не проявляла к ним достаточного интереса, чтобы замечать. Она ненавидела футбол, особенно рекламу автомобилей во время матчей, с бессмысленными слоганами и воинственным мужским посылом о том, как важно американцам взбираться в горы и считать каждый поход в магазин или на игру чем-то вроде агрессивного вторжения холостяка. Впрочем, она просто могла слишком много об этом думать.) Этот парень в футбол наверняка не играл. Он был ужасно бледен, но не благородной бледностью книжного червя, присущей Нейту. Кожа у него, скорее, была бледная, как бумага, и резко контрастировала с черными как смоль, явно крашеными волосами. Картину довершали пурпурные кошачьи контактные линзы, футболка с группой Slipknot и шипастые кожаные напульсники на обоих запястьях.
— Привет, — тихо обратился он к Стиви, — я Мадж. Не думаю, что мы раньше встречались, но Пикс попросила меня помочь тебе наверстать упущенное по анатомии. «Принглс» будешь?
Он обладал на удивление убаюкивающим голосом и говорил как человек, который пришел в студию на запись или же медитировал с помощью одного из приложений, которыми Стиви пользовалась в моменты тревоги.
— У меня и так все хорошо, — сказала она.
Нейт оторвался от планшета и посмотрел на Маджа не без некоторого сочувствия.
— Ага, я буду «Принглс», — сказал он.
Банку чипсов прикончили, и Мадж присоединился к их группке. К удивлению Стиви, они с Нейтом тут же принялись обсуждать какую-то игру. Она почувствовала себя среди друзей одинокой и ушла. Глаза Жермены Батт. Они смотрели на нее с противоположного конца помещения.
— Я скоро вернусь, — сказала она остальным.
Жермена Батт была небольшого роста и едва дотягивала до пяти футов. Свои длинные прямые волосы сегодня она стянула на затылке в пучок. Как и Стиви, она одевалась для работы, которой хотела заниматься: на ней были черный блейзер с белой футболкой, будто ее в любой момент могли позвать в качестве говорящей головы вести новости. Жермена устроилась на пуфике — не в углу, потому как углов в юрте нет, но забившись в укромном местечке с ширмами и журнальным столиком. Сидела одна, склонившись над ноутбуком. Когда к ней подошла Стиви, она что-то печатала, но без какого бы то ни было притворства. Каждая из них знала, что другая не сводила с нее глаз.
— С возвращением, — сказала Жермена.
У нее был высокий голос, слова выходили жесткие и рубленые. Она говорила так, будто печатала.
— Спасибо.
Стиви старалась не слишком давить словами. В том, что после статьи Жермены родители решили забрать ее из Эллингэмской школы, вины девушки не было. Она не хотела, чтобы так вышло. В то же время Стиви тогда сбросили с гор, швырнув на землю внизу, и ей было очень трудно не связывать этот факт с Жерменой.
— Что-то не так? — спросила та.
— Да нет.
— Судя по виду, что-то не так. Кстати, за тобой должок. За тот вечер.
Стиви об этом совершенно забыла. Во время «тихой вечеринки», пытаясь понять, кто взял компьютер Хейза, она попросила Жермену показать на ее телефоне несколько фотографий. А потом пообещала отплатить за эту услугу, хотя в действительности даже не думала, что ее об этом попросят.