Стиви громко вздохнула.
— Как он с тобой расплатился? — спросил Ларри.
— Привез сюда.
— И все?
— И все.
— А какие условия ему выдвинула ты?
— Просто быть здесь. Из-за Дэвида. Мне лишь хотелось вернуться.
Стиви толком не понимала, кому на самом деле это говорила: Ларри или себе. Он тихо рыкнул.
— Ты здесь ни при чем… — сказал он. — Эдвард Кинг — сукин сын, да и сынок его — тот еще тип…
Стиви показалось, что он мог сказать много чего еще, но, в отличие от подозреваемого, который, начав говорить, уже не может остановиться, Ларри перекрыл вентиль.
— Стало быть, Эдвард Кинг дал тебе шанс вернуться, при условии, что ты будешь приглядывать за Дэвидом. Понятно.
— Дэвид ничего не знает, — произнесла она.
— Я не собираюсь ему ничего говорить. Вся эта история…
Он покачал головой и вновь умолк.
— Но я хотя бы могу его увидеть? — сказала она. — Он ведь только что обнаружил тело своей подруги.
Ларри протяжно вздохнул.
— Он в библиотеке, — ответил он, — его отослали туда, потому что в Гранд-Хаусе собралось слишком много народа. Я отведу тебя к нему — из-за того, что случилось вечером. Но ты должна запомнить: охранять Дэвида Истмана — не твоя забота. Мне жаль парня, действительно жаль. Но это не твоя забота. Ты меня поняла?
— Поняла.
— Нет, — возразил он, — похоже, ты ничего не поняла. Не ходи ни за кем во тьме, Стиви. Я слишком часто это видел.
Стиви не была до конца уверена, что он хотел ей этим сказать, но общая идея представлялась ей довольно ясной.
Глава 16
Когда Ларри со Стиви той ночью шли в библиотеку, их окружал густой, насыщенный запах опадавших листьев. Почему Эллингэмская академия представала во всей красе в такие вот времена — пропитанная ароматами земли и воздуха, переливающаяся ярчайшими красками и тенями? Почему рисовался выше Гранд-Хаус с его залитыми оранжевым светом окнами, где подходила к концу вечеринка, и школа пока не знала, что потеряла еще одну из своих студенток?
«В чем заключалась проблема этого места? Может, Нейт прав», — подумала она, тяжело и отчетливо ступая по дорожке. Оно называлось Гора Топор. Может, это был знак? Знак не ходить туда? Не взрывать часть ее лица и не строить империю?
А тебе, Стиви, не искать смерти и убийств, потому как ты обязательно их найдешь. В виниловой куртке ей было не очень-то тепло, даже в плотном нижнем белье с начесом, выдаваемом студентам Эллингэмской школы. Джинсы были слишком тонкие, и холод в отсутствие шарфа щекотал сзади шею.
Элли лежала внизу, завернутая в мешки для мусора.
Стиви по-прежнему чувствовала ее запах.
Трупный запах. Запах ее трупа.
Из Гранд-Хауса вышло несколько человек, все еще в маскарадных костюмах.
Элли, конечно же, умерла.
И нашли ее, конечно же, на Хеллоуин. Застрявшей в тоннеле.
Это был Эллингэм в рафинированном виде, чистый, как сбегающий с гор ручей.
Элли там, вероятно, было темно. Хоть глаз выколи. Она, видимо, не знала, куда попала. И, наверное, бродила на ощупь вдоль стен взад-вперед в поисках выхода. Как долго? Несколько часов? Дней? Плача и, скорее всего, задыхаясь. Стиви подумала о глубинах своей собственной паники — граничащем с концом света ощущении небытия. Элли наверняка паниковала. Носилась туда-обратно, потом опять туда и кричала. Стучала о стены. Царапала и рвала их ногтями. Ее одолевали голод, жажда и смятение…
Нет. Подобные мысли надо гнать от себя подальше. Покрыть их слоем лака и дать затвердеть. Теперь ей предстояла работа: найти Дэвида, который нашел Элли.
Эллингэмская академия тихо жужжала голосами. Несколько охранников беседовали с местными полицейскими. Машин на круге у здания не было — они, должно быть, воспользовались дорогой на задах школы и подъехали с черного хода, чтобы никого не будоражить. Несмотря на бурную деятельность, библиотека, скорее, напоминала пустой собор. Она отличалась известной архитектурной особенностью: ловить ветер, который влетал в дверь и нежным вихрем кружил внутри, не находя выхода. И чем выше ты поднимался, тем яростнее он завывал в замысловатых кованых балконных перилах и ступенях, идущих по кругу, и страницы открытых книг трепетали будто живые. Перезвон разговоров взлетал к самому потолку и разбивался о фолианты. Стиви подняла голову, посмотрела вверх и впервые за все время заметила нарисованные на голубом своде созвездия. Звезды были здесь, внутри, ближе.
Ларри негромко переговорил с каким-то охранником.
— Он наверху, в одном из читальных залов, — сказал он, — с ним психолог. Подождите, я пойду посмотрю, как там у них дела.
Стиви увидела, что Ларри поднялся на второй этаж и исчез среди стеллажей. Но уже через несколько секунд вновь появился на балконе и махнул Стиви подниматься. Когда она шла наверх, железные перила лестницы обжигали холодом, каждая ступенька под ногами дрожала. Библиотеке будто не нравилось это вторжение в ее мирную повседневную жизнь.
— Можешь пойти и поговорить с ним, — тихо молвил Ларри, — психолог говорит, это будет полезно и ему, и тебе. Но не забывай, что я тебе сказал.
Ларри проводил ее до конца широкого прохода между разделами географии и геологии — между рядами книг с зелеными корешками, упиравшимися в одну из библиотечных дверей темного дерева, на которой красовалась золотистая надпись. Психолог ждала у двери. Стиви ее узнала — видела раньше, когда умер Хейз и Эллингэмская академия задействовала их целый штат.
Этот читальный зал был небольшой, от остальной части второго этажа его отделяли стены, до половины забранные рифленым стеклом. Мебель, стоявшую здесь сначала, заменили серым диванчиком, четырьмя пушистыми креслами-мешками и таким же пушистым ковриком — на тот случай, если кому-то вдруг не подойдут шесть сотен других укромных эллингэмских уголков для чтения.
Дэвид все эти варианты отверг и сидел на полу, прислонившись спиной к стене, в том же самом пальто за две тысячи долларов. Слегка подогнув колени, он смотрел на свои ботинки. Психолог нависала над ним, примостившись на подлокотнике дивана. Увидев в дверном проеме Ларри и Стиви, она встала и подошла к ним, чтобы поговорить.
— Может, войдешь? — спросила она Стиви тем профессионально-спокойным тоном, который так присущ психологам.
Стиви осторожно переступила порог, и Дэвид поднял на нее глаза. Он был бледен, лицо превратилось в сплошные острые углы.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
Его голос прозвучал сухо и надтреснуто, но в остальном ничто в Дэвиде не содержало даже намека на случившееся.
Психолог попятилась из комнаты, вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Стиви вдруг поняла, что не знает до конца, что делать. Ее руки висели неуклюжими, бесполезными плетьми. Она не была уверена, что хочет сесть, но и стоять дальше было бы странно. Девушка подумала было присесть на подлокотник диванчика, как до этого психолог, но тут же поняла, что это будет неестественно и слишком формально.
После неловкой паузы она наконец соскользнула вниз по стене и села рядом с Дэвидом. От его тела исходило тепло. В комнате ощущалась влага. Учитывая, что между ними вечером произошло, у них не было причин чувствовать себя неуютно. Но Стиви, несмотря на это, чувствовала на коже нервный зуд.
— На ночь нам оборудовали места в юрте, — сказала она.
— Как в лагере, — ответил он, — в юрте… в юдоли печали.
Он несколько раз сжал в кулак и разжал руку на колене, потом потянулся к Стиви и взял ее ладонь.
— Ну хорошо, — сказал он, издав нервный смешок, — ты говорила мне не идти туда. Надо было тебя послушать. Если не велишь куда-то ходить, то…
Стиви была в состоянии сосредоточиться единственно на ощущении, которое испытывали ее руки, на теплом прикосновении его ладони к ее коже, на том посыле, который она в себе содержала. Этот посыл сводился к потребности. К потребности в ее силе. Ощущение заструилось вверх по руке к плечу и волной передалось остальному телу.
— Она знала обо мне, — произнес Дэвид, — до тебя я рассказал только ей, и больше никому.
— Об отце? — спросила Стиви.
— Мы немного выпили. Я ей рассказал. Подумал, она не станет меня за это осуждать. Помню, мы сидели на чердаке базы творчества. Она мастерила какой-то коллаж, у нее была бутылка какой-то немецкой дряни, отдававшей задницей и сиропом от кашля. Когда я ей обо всем рассказал… она засмеялась. Сказала, что это неважно. Могла бы всем растрепать, но знаю: она никогда ничего такого не сделала.
В голосе Дэвида появилась хрипота. Стиви смотрела в пол, на плитку, уложенную еще при строительстве школы, на шрамы и вмятины, которые оставили на ней студенты, десятилетиями топтавшие своими ногами проходы. Стиви охватило ощущение назревающей бури, в воздухе будто что-то кружилось и рушилось. Она захотела, чтобы библиотеку заполонили белки, и уже собралась было спросить, где их ему удалось достать, но тут он заплакал.
Стиви даже не знала, что ей делать.
Хотя нет, все она знала. Все, что было сейчас нужно, — это обнять Дэвида. Поцеловать его там, внизу, оказалось совсем нетрудно. И сейчас это произошло бы не во тьме тоннеля, а в полумраке, на виду у книг.
Стиви прошиб пот. В голове завихрилось, жизнь набрала скорость. Обещание, которое она дала Эдварду Кингу, выглядело издевкой. Относиться к нему по-дружески. Заботиться. Помочь ему остаться. Наплевать на чувства, которые она испытывала к Дэвиду, чтобы получить то, чего она хотела и в чем так отчаянно нуждалась. Она уже не понимала, почему поступила так с Дэвидом: то ли потому, что хотела сама, то ли оттого, что он стал пунктом отвратительной, гнусной сделки. Эдвард Кинг превратил ее в лгунью. Превратил в такую же, как сам, и все, что случилось этим вечером, несло на себе пятно позора. Если она сейчас прикоснется к Дэвиду, то станет сообщницей его отца.
Но бросить его вот так ей тоже было не под силу. Поэтому она взяла его за руку и сжала. И постаралась выразить этим жестом все, что накопилось у нее внутри, все, чего нельзя было сказать словами. Он тоже сжал ее руку, упал ей на грудь и судорожно зарыдал.