Стиви приросла к стене, не в состоянии пошевелиться. От этого излияния чувств в ее душе поселилась паника. Через несколько минут Дэвид выпрямился, вытер глаза и перевел дух.
— Блин, — сказал он, — надоело мне здесь торчать. Пойдем в юрту печали.
Случившееся его ничуть не смутило. Нет, она не считала, что он должен был обязательно смутиться, просто она на его месте точно чувствовала бы себя сейчас не в своей тарелке. Дэвид был волен как угодно выражать свои эмоции. Он встал, протянул ей руку, помог встать и потом больше не отпускал. Теперь они просто были вместе.
В конце прохода, дальше вдоль балкона, психолог совещалась с «Зовите меня Чарльзом», вызванным на место событий. Усы и котелок Чарли Чаплина он снял, теперь на нем было обычное черное пальто, но под ним по-прежнему виднелись нелепые брюки и ботинки. Вечер Хеллоуина выдался с причудами.
— Как вы, ребята? — спросил он при их появлении.
По его виду Стиви поняла: от его внимания не ускользнуло, что они держались за руки.
— Примерно так, как можно ожидать, — ответил Дэвид.
Чарльз важно кивнул.
— Мы можем идти в юрту? — спросил Дэвид. — Или я понадоблюсь кому-то еще?
— Думаю, пока нет, — произнес Чарльз, — потом могут возникнуть дополнительные вопросы, однако на данный момент вам лучше вернуться к друзьям и немного отдохнуть. Я сейчас позову кого-нибудь вас проводить.
— А без этого никак? — сказал Дэвид. — Может, мы просто пойдем? Вы типа в любом случае будете знать, где мы.
— По-моему, это будет отлично, — ответил Чарльз, — идите.
Дэвид двинулся вперед, Стиви поплелась за ним, как на привязи.
— Не волнуйся, Стиви, — тихо молвил Чарльз им вслед, — все будет в полном порядке. Мы поговорим с твоими родителями.
Дэвид повернулся, взял его слова на заметку, потом они со Стиви спустились по железной лестнице и вышли в холодную ночь.
Над головой ярко мерцали звезды. Безоблачными ночами их россыпи над Эллингэмской академией превосходили все, что когда-либо доводилось видеть Стиви, — звезд было так много… куда больше, чем она знала. Серп луны, желтой, как масло, и низко нависшей над горизонтом, отбрасывал немного света на лужайку перед Гранд-Хаусом.
Они медленно подходили к одному из выстроившихся вдоль дорожки фонарных столбов, на котором над их головами возвышалась камера. Дэвид остановился и посмотрел в объектив.
— Школа, похоже, относится с большим пониманием, — сказал он мгновение спустя.
— К чему?
— К родителям, — ответил он, — заботится о том, чтобы они не сходили с ума. Сохранять спокойствие, когда продолжают умирать студенты, наверное, непросто.
— Надо думать, — сказала Стиви.
— Ты, наверное, произнесла перед родаками целую речь, чтобы убедить их отпустить тебя обратно, — произнес Дэвид. — Что ты им сказала?
В ее ушах эти слова прозвучали ударом грома.
— Я… я не знаю, какие мотивы ими двигали.
На вопрос она не ответила, но Дэвид, в отличие от Нейта, на это не купился.
— Когда ты возвратилась, я был на крыше и видел, как ты шла домой, — сказал он, — было поздно. То есть я, конечно, в тот момент летал очень высоко, но все же отдавал себе отчет, что ты вернулась поздно вечером в пятницу.
Это был не вопрос, и Стиви стало страшно.
— На машине, похоже, тебе пришлось добираться долго, — сказал он.
— Я прилетела, — ответила она.
— Вот как! Очаровательно. Впервые за все время не поехала на машине?
Надо было открыть рот и что-то ответить, ведь каждая секунда молчания говорила сама за себя. Но как? Теперь правда уже не станет добровольной исповедью или подарком.
За ними холодно наблюдал глазок камеры.
— Самолет у него классный, — сказал Дэвид. — Чипсы он тебе предлагал?
Пробежало несколько секунд. А может, минута? Время растянулось и кровавым пологом затянуло окрестный пейзаж. Звезды в ожидании ее ответа сгрудились теснее.
— Послушай…
Послушай… какое страшное слово для начала разговора. От него так и отдает желанием сказать что-то в свою защиту.
— Да слушаю я, слушаю, — сказал он.
Стиви захотелось вернуться обратно, отмотать время назад, оказаться в тоннеле и опять его поцеловать. Засмеяться. Окунуться во мрак. Тогда еще можно было ему все рассказать. И он бы все понял. Но вспять ничего нельзя повернуть. Как и воссоздать по новой старые условия.
Дэвид сел на стоявшую у дорожки скамью и вытянул перед собой ноги. Потом сложил на груди руки и застыл в ожидании.
— И как я сразу не догадался? Это же так очевидно, — произнес он, ухмыльнулся и покачал головой.
— Он приехал ко мне домой, — ответила Стиви. — Когда я в пятницу вернулась из школы, он как раз говорил с моими родителями. Делился сведениями о новой системе безопасности. И убедил их разрешить мне вернуться.
— Как мило с его стороны, — сказал Дэвид. — А потом предложил: «Полетели на моем самолете»?
— Я не хотела с ним разговаривать. И даже находиться с ним на одной территории.
— Но поехать все же поехала, — возразил он.
— Конечно, поехала, — парировала Стиви. — Мне необходимо было вернуться. Я знала: он не из тех, кто станет что-то делать за красивые глаза. Поэтому спросила, что ему надо, и он ответил… что ничего… что мне просто надо находиться здесь, потому что…
Стиви никак не могла нащупать под ногами почву. С самого начала она стремительно рванулась вперед, и теперь у нее ничего не осталось — лишь гладкая, скользкая поверхность. Дэвид вел себя, как положено хорошему дознавателю: когда перед тобой кто-то исповедуется, дай ему выговориться. А порыв был налицо — ей было необходимо поговорить.
— Он лишь хотел, чтобы я поговорила с тобой. Потому что ты, по его словам, бесишься. На том, собственно, и все… Я… Ты так ничего и не скажешь?
— А что я должен говорить? — спросил он.
В его голосе сквозил холод. В нем еще оставалась хрипота после слез, но все остальные эмоции уже исчезли.
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь, — глухо произнесла она.
— Чего я от тебя хочу? Ты спуталась с моим отцом. Даже ты. Он даже тебя заполучил.
Из его глаз выкатилась еще пара слезинок, но он засмеялся, хрипло и горестно, подтвердив свои подозрения: все до последнего в этом мире.
И Стиви поступила так, как поступают виновные, когда их припирают к стенке. Она побежала. Порыв, конечно, был нелепый, но на тот момент все остальное не имело смысла. Она помчалась по дорожке, топоча ногами по кирпичам. Но улепетывать на глазах у Дэвида ей показалось абсурдным, поэтому она свернула на лужайку, где царил относительный мрак. В целом бежать — одна из самых что ни на есть человеческих реакций. Бежать, а еще драться. Как сказала ей когда-то психолог, начав цикл реакции, ты обязан его закончить. Если чувствуешь, что надо бежать, беги, пока тело не прикажет тебе остановиться или пока не преградит путь внешняя сила.
Не имея привычки к бегу, Стиви остановилась под сенью деревьев в противоположном краю лужайки, чтобы немного отдышаться. В горле у нее саднило. Она задержалась достаточно для того, чтобы прислушаться, не побежал ли за ней Дэвид. Конечно же, нет. Дэвид за ней больше никогда не побежит.
Она пошла дальше к веренице лепных голов — каменному хору, собравшемуся до скончания веков сплетничать между юртой и «Минервой». Стиви прислонилась к постаменту одной из них и перевела дух. Надо было собраться с мыслями и подумать. Друзья, вероятно, ждали ее в юрте. Ожидалось, что она туда тоже придет. Но Стиви не могла их видеть, не могла рисковать опять встретиться с Дэвидом.
Девушка немного покружила под темным небом и возненавидела его за бескрайний простор.
Может, позвонить родителям и уехать?
Нет. Это в ней говорит страх. Нужно успокоиться и взять себя в руки. Надо… Надо…
Она перевернула сумку, открыла передний карман и нащупала небольшой железный патрончик, размером примерно в полпальца. Затем отвинтила крышку и высыпала его содержимое на ладонь.
Единственная маленькая белая таблетка. Аварийный «Лоразепам», который она носила «на всякий пожарный случай». Тот самый, который в действительности не собиралась принимать. Пилюлька была маленькая, поэтому Стиви положила ее на язык, запрокинула голову и несколько раз с силой сглотнула, дабы она провалилась вниз. Чтобы лекарство подействовало, потребуется какое-то время, но она, по крайней мере, знала, что оно опустилось в ее желудок, который разложит его и впрыснет в кровь.
Ей захотелось спать. Просто преклонить голову где угодно и уснуть. Если не дома и не в юрте, то…
Она направилась к базе творчества размашистым, быстрым шагом. Вошла и потянула на себя дверь, чтобы закрыть. После чего сразу прошла в студию для занятий йогой — пустую комнату с зеркалами, высоким потолком и бамбуковым полом. Плотно закрыла и эту дверь, затем по какой-то причине, непонятной ей самой, схватила ремень для йоги, намотала его на ручку и привязала к горизонтальной перекладине. Мера безопасности не самая надежная, но хоть что-то. Стиви включила свет, убедилась, что в комнате, кроме нее, никого нет, и опять его выключила.
Стоит начать делать что-то странное и полностью погрузиться в этот процесс, как продолжать потом становится намного легче. Стиви взялась сооружать себе крохотное убежище в нише, где хранились принадлежности для занятий йогой. Сделала постель, навалив побольше матов и покрыв их несколькими одеялами, чтобы было мягко и тепло. Еще одно свернула и использовала в качестве подушки. Потом придвинула оставшиеся принадлежности к своему гнездышку, сложила из них невысокий защитный барьер, чтобы каждый, кто заглянет в комнату, увидел только кучу матов и одеял для йоги. После чего забралась в приготовленную постель и натянула на себя несколько одеял. Вокруг было тихо и темно, Стиви чувствовала себя очень одинокой. Вдоль здания со свистом гулял ветер, деревья царапали крышу базы творчества своими ветвями. Одеяла для йоги оказались немного вонючими и шероховатыми, но все же достаточно теплыми и мягкими. Девушка вытащила телефон и отправила Джанелль с Нейтом по эсэмэске.