Как замечательно, что ты учишься в Эллингэмской академии. Это, вероятно, поистине волшебное место!
Искренне твоя,
Энн Эбботт
Ну что ж, уже кое-что. Следы Фрэнсис не исчезли бесследно.
— Что-нибудь потеряла? — спросила Пикс, остановившись по другую сторону лабораторного стола.
Мадж ничего не сказал и только глянул сверху вниз на Стиви. Та сунула телефон под сумку и выпрямилась с зондом в руке.
— Сейчас принесу новый, — сказала Пикс и взяла его у девушки, — всегда используйте чистые инструменты, даже в таких случаях, как сегодня. Нечего разводить грязь при работе.
Мадж вернулся к надрезу.
— Вот это… — Мадж ткнул в глаз, показывая ей похожую на пленку субстанцию. — Сетчатка. Именно сюда сходятся пучки нервных окончаний. И все, что попадает туда, где крепятся пучки нервных окончаний, является слепой зоной. В действительности в том месте, куда стекается вся информация, ничего увидеть нельзя.
Он уперся руками в бока, несколько секунд так постоял и почесал за ухом рукой в резиновой перчатке.
— Некоторым, — произнес Мадж, — «Слет деревенских медведей» хочется демонтировать. Кататься на нем нельзя. Фильма с его персонажами тоже нет. Но мне кажется, что, избавившись от «Слета деревенских медведей», мы одновременно загубим душу и сердце «Диснейуорлда». И дело здесь не в деньгах. Все дело в медведях.
Когда они вышли из класса, в душе Стиви затеплилась надежда, что Дэвид будет сидеть в своих дурацких солнцезащитных очках, как несколько дней назад. Но скамья пустовала, если не считать какой-то птицы на ней. Девушка планировала вернуться к себе в комнату, затеряться в лабиринте судков для пищи и книг, сидеть так до тех пор, пока солнце не умрет тепловой смертью или хотя бы пока ей в голову не придет идея получше.
А идея получше у нее была. Если и не получше, то хоть какая-то. Как там сказал Мадж? «Дело здесь не в деньгах»? Вот оно, деньги. Фентон верила в деньги. Всерьез эту версию не воспринимал никто. Деньги — это золото идиотов, не более чем сплетня для тех, кто считает, будто земля плоская или что высадка на Луну — фальшивка. Сокровищ Эллингэма, которыми можно было бы завладеть, не существовало.
Однако Фентон была настроена серьезно. Может, даже немного сбрендила. У нее были проблемы. Но в вопросе она разбиралась прекрасно и поэтому не купилась бы на это с такой легкостью.
И… Стиви вдруг поняла, что идет в Гранд-Хаус… Что-то такое она слышала… Что же именно? Что-то о деньгах. Кто-то совсем недавно говорил о деньгах. Но кто? Она мысленно вернулась назад и отмотала назад нить разговоров. Деньги.
Вот оно. Вспомнила! Это было, когда к их столику в кафетерии подошла Дженни Куинн и сообщила, что школа намерена расширяться. Расширение всегда стоит денег. Их, конечно же, можно взять где угодно. У спонсора. Может, у Эдварда Кинга. Но ее слова прозвучали так, будто она говорила о больших деньгах. Типа огромного наследства.
А что, если все это правда? Что, если они собирались добраться до денег, обещанных за Элис? Что, если ее поиски, увенчайся они успехом, будут стоить состояния, которого хватит на всю жизнь? Или даже на несколько?
Когда в ее голове закружилась подобная возможность, она увидела, что из Гранд-Хауса вышел Ларри и направился в ее сторону. Стиви вдруг поняла, что он идет прямо к ней совсем не случайно. На его лице отражалось суровое выражение.
— Я хотел с тобой поговорить, — сказал он ей, — давай немного прогуляемся.
Поверх униформы Ларри надел свою черно-красную клетчатую фланелевую куртку. Он жестом предложил пройтись по дорожке на задах дома, ведущей к спортивным площадкам, где сейчас никого не было, и деревьям, преграждавшим доступ к реке. С них уже стали осыпаться листья, оставляя в кронах неровные, зазубренные дыры. Ларри молчал до тех пор, пока они не дошли до середины площадки.
— Сегодня я работаю последний день.
Стиви застыла как вкопанная.
— Что?
— Уже собрал вещи. Теперь поеду домой и больше сюда не вернусь. На смену мне пришлют кого-то другого.
Стиви показалось, что ее только что двинули кулаком в живот.
— Но почему? — спросила она.
— Моя работа заключалась в обеспечении безопасности. Два человека погибли. Ни о какой безопасности в этой ситуации не может быть и речи. Поэтому я должен уйти.
— Вы не можете это сделать, — сказала Стиви, — они не могут с вами так поступить. Это ведь не ваше решение, да?
— Главное — что оно правильное, — ответил он, — а кто его принял, не так уж важно.
— Но вы ни в чем не виноваты, — настаивала она, — в том, что случилось с Хейзом, в том, что случилось с Элли…
— Случилось, хотя я был обязан соблюдать бдительность… А теперь послушай… За меня не беспокойся.
— Мы можем заявить протест! — воскликнула Стиви. — Можно организовать…
— Стиви, — перебил он ее, — выслушай меня. Я хочу, чтобы ты обратила кое на что внимание.
Она сглотнула застрявший в горле ком и умолкла, съежившись в своей красной куртке из виниловой кожи.
— Ты должна быть осторожной, — сказал он, — не надо в одиночку заниматься никакими расследованиями. Все кончено. Брось и больше к ним не возвращайся.
— Расследованиями? — переспросила она.
— В отношении того, что случилось в Эллингэмской академии. Я имею в виду Хейза, Элли и все такое.
Он смотрел на нее в упор, в его глазах застыло предупреждение.
— Что вы хотите этим сказать? — сказала она. — Они же…
— Стали жертвами несчастных случаев, — ответил Ларри.
На них налетел порыв ветра, забравшегося Стиви под куртку.
— Но вы ведь сами сейчас говорите, что это не так, — сказала она.
— Неправда. Я лишь говорю, что…
Впервые за все время Стиви увидела, что Ларри не может найти слов.
Он намекал на какую-то опасность, не видимую для Стиви, но незримо приобретавшую форму в воздухе, в тени деревьев, в перемене температуры. Она уже не первый раз это испытывала, а теперь нечто подобное испытал и Ларри.
— Проводя инструктаж, — сказала она, — вы говорили, что в тоннелях несколько раз застревали, порой даже на несколько дней…
— Чушь, не было такого, — ответил Ларри, — это просто часть схемы, направленной на то, чтобы вы держались подальше от всевозможных укромных мест, потому как у нас не было уверенности, что таковых больше не осталось. Я хочу, чтобы у тебя в телефоне был мой номер. Сейчас же. Давай его сюда.
Он подождал, пока она не вытащила телефон и не протянула ему.
— Ведь шансов на то, что ты отправишься домой, нет никаких, правда?
— Уехать? Зачем? Да я и не собираюсь. Но почему вы завели этот разговор? Скажите же хоть что-нибудь.
Ларри немного помолчал.
— Я и сам не знаю, — ответил он, — и как раз это меня беспокоит. Скажем так: у меня плохое предчувствие, и я хочу, чтобы у тебя был мой номер. Чтобы ты могла воспользоваться им в любой момент и в любых обстоятельствах.
Он глубоко вдохнул через нос и посмотрел по сторонам, не исключено, что в последний раз. Стиви увидела на его лице признаки боли.
— Они не могут с вами так поступить, — повторила она.
— Я здесь ни при чем. Но если ты собралась что-то делать, то пообещай подумать о себе и сделать, как я сказал. Брось и больше не возвращайся.
Стиви почувствовала, что ей на глаза навернулись обжигающие слезы. Порой тому виной был ветер. Но только не сейчас.
— Обещаешь? — спросил он.
— Да, — ответила она, — обещаю.
Он кивнул, повернулся и зашагал в сторону Гранд-Хауса. В мозгу у Стиви по-прежнему тикала мысль. Деньги и увольнение Ларри сошлись воедино.
— Подождите, — окликнула она его, — я хочу попросить вас об одной услуге. Вы не могли бы меня подвезти?
30 октября 1938 года, 1 час дня
По правде говоря, смешно, что ответом оказалась загадка.
Альберт Эллингэм сидел в своем кабинете, прислушиваясь к тиканью зеленых мраморных часов, стоявших на каминной полке. Когда-то они принадлежали Марии-Терезе-Луизе, принцессе де Ламбаль, которая, по некоторым утверждениям, получила их в подарок от дражайшей подруги — королевы Марии-Антуанетты. Часы были просто чудесные, сделанные из темно-зеленого шведского мрамора с золотистыми прожилками. Если и той, что их подарила, и той, что ими потом владела, Французская революция отрубила головы, сами часы не только выжили, но и продолжали прекрасно отмерять время. Он купил их в Швейцарии, примерно в то время, когда родилась Элис. Торговец антиквариатом поведал Альберту Эллингэму историю часов, рассказал, как некоторые личные вещи принцессы вывезли из ее дома до того, как в него ворвались простолюдины, и как набитые произведениями искусства экипажи пересекали швейцарскую границу в то время, когда умирала французская знать. Рассказал несколько сказок о крови и головах, насаженных на пики, равно как и об удивительном мастерстве часовщика.
Альберт Эллингэм выложил за них целое состояние. Ему было приятно на них смотреть — такие надежные, обладающие столь богатой историей, отливающие зеленью сосны.
Стена с застекленными до пола дверьми, ведущими во внутренний дворик и дальше в сад, была плотно зашторена. Альберт не раздвигал штор с того самого момента, как приказал осушить озеро. Вид этой дыры в земле, так напоминавшей собой могилу, был ему невыносим. Однако сегодня он все же откинул их в стороны, и представшая взору картина щедро вознаградила его за смелость. Вермонтское небо сияло особенно чистой синевой, окрестные деревья окрасились в золотистые и красные тона. Прекрасным осенним дням вскоре придет конец, и в горы заявится снег. Таких, как сегодня, осталось совсем немного.
Именно сегодня все и должно произойти.
Надо многое сделать. На столе его ждало несколько дел, и каждое требовало уделить ему внимание: кипа юридических документов, бланк телеграммы «Вестерн Юнион», томик избранных рассказов о Шерлоке Холмсе и катушка проволоки.
Сначала документы. Один из них, напечатанный совсем неда