Взяв из шкафчика белый кусок ткани, я поспешил наверх, пока решимость меня не покинула. Из ткани я сделал бандану, чтобы закрыть золотисто-белокурые волосы, низ лица закрыл маской, защищающей от микробов. Смотритель в маске не вызовет подозрений, ведь защита клиентов и пациентов была на первом месте у всех работников Палиндромены.
Я сделал глубокий вдох. С силой надавив на ручку, открыл дверь. Я должен это сделать. Ради Рэя. Это будет правильно. Нужно забыть о своем эгоизме. Через двадцать четыре часа я вновь спущусь в Аквариум, и все снова будет, как прежде.
– Не трусь, – прошептал я себе под нос.
С большим трудом преодолев свой страх, я направился в фойе. Мои движения были скованными, будто бы я разучился ходить. Я сжал кулаки. Ничего, справлюсь.
Войдя в фойе, я прищурился при свете солнца, проходящего сквозь стеклянную стену и потолок. Я уже забыл, как здесь светло. На секунду я замер, вспомнив ощущение обжигающих солнечных лучей на коже.
Мама всегда отчитывала меня за то, что я забывал надеть футболки с длинным рукавом. Из-за своей светлой кожи я быстро получал солнечные ожоги, но мне нравилось чувствовать на себе солнечные лучи.
– Простите, – какая-то женщина чуть не столкнулась со мной.
Я отпрянул в сторону.
Сейчас я не могу позволить себе погрузиться в поток воспоминаний.
Все смотрители собрались вокруг эвкалипта. В детстве я обожал деревья и проводил все свободное время, забираясь на несколько уцелевших на острове стволов. А когда мне это надоело, я начал осваивать скалы.
Взволнованные голоса смотрителей эхом раздавались по комнате. Эхопорт на моей руке завибрировал, а значит, клиентка была уже здесь.
– Разбудите тех, кто был в кромешной тьме, – раздались голоса смотрителей. – Выведите их на свет. Дайте им проститься со всеми, прежде чем они вернутся в ваши водные объятия. Мы верим в вас. Мы слушаем вас. Во веки веков.
Один из смотрителей, с темной кожей и длинными кудрявыми волосами, заметил меня, но лишь улыбнулся в ответ. Я быстрым шагом направился в зал оживления, пока меня никто не перехватил. Даже в маске и бандане я не желал, чтобы меня кто-то рассматривал. Только Рэй и Нессандра знали о том, что я обитаю внизу. И я хотел, чтобы так оно и оставалось.
Подойдя к двери с номером шестнадцать, в которой я должен был провести ближайшие двадцать четыре часа, я услышал знакомый голос, раздававшийся из коридора.
Нессандра.
Только не это. Она не должна меня видеть. Маска и бандана не собьют ее с толку. Я поспешил спрятаться за угол.
Я услышал, как она говорила клиентке о том, что следующие сутки бесценны. В негодовании я стиснул зубы. Вся программа оживления – сплошной обман. Она никому не помогала: ни живым, ни мертвым.
Я подождал немного, пока не услышал цоканье каблуков Нессандры в конце коридора. Только тогда я вошел в комнату к клиентке.
Темпесте Алерин.
Глава шестаяТемпеста
Счетчик еще не запущен
Я сидела, покачивая ногой в такт тикающим на стене часам. Прошло всего несколько минут с тех пор, как директор вышла, и я осталась в комнате дожидаться смотрителя.
Я сжимала и разжимала пальцы, пытаясь сбросить напряжение. Казалось бы, я столько лет слышала про Палиндромену, но тем не менее я чувствовала себя не в своей тарелке и не могла представить своих родителей идущими по этим коридорам. Я даже не могла воскресить в памяти их лица и боялась, что наступит тот день, когда я окончательно их забуду. Время стирает все, включая воспоминания.
Наконец дверь в коридор открылась, и в комнату вошел высокий молодой человек. Я почувствовала себя свежепойманной рыбой, которая перешла от одного рыбака к другому.
Судя по его виду, он был на несколько лет старше меня. Его лицо наполовину было закрыто маской. Он был таким же светлокожим, что и директор, с той разницей, что у него на носу красовались веснушки.
Я поймала взгляд его ярко-голубых глаз. Целую минуту мы смотрели друг на друга.
– Привет, – наконец сказал он, протягивая мне руку. Было видно, что она слегка дрожит. – Я Ло… люблю свою работу смотрителя.
Я поджала губы. Любит? Что-то не верится. Он не выглядел радостным. Несмотря на то, что почти все его лицо скрывала маска, было видно, что у него плотно сжаты зубы.
Он был намного младше, чем я ожидала. По моему мнению, все смотрители должны были выглядеть, как мой отец: высокий худощавый мужчина с веселой улыбкой. Он умел успокаивать, невзирая на возраст, и давать советы, не читая нотаций. Рядом с ним людям начинало казаться, что они знают его всю жизнь. Я восхищалась его умением находить общий язык с незнакомцами, тогда как я не могла сохранить дружбу даже до конца учебного года.
Слишком скромная. Слишком серьезная. Слишком ранимая.
Я никогда не соответствовала людским ожиданиям.
Моими единственными друзьями были Элизия и ее лучший друг Даон, который проводил со мной время лишь потому, что был без ума от моей сестры. Иногда по ночам я лежала, уставившись в потолок, и думала: вот бы мне стать другой, более дружелюбной, лучше, чем сейчас, – а еще я размышляла, можно ли считать Элизию моей подругой, или же она была вынуждена общаться со мной потому, что мы сестры.
Была ли я обузой для нее?
– Рэйлан, – представился смотритель, нарушив тишину. – Рэйлан Бассан, а ты Темпеста?
– Темпе, – поправила я его и наконец-то согласилась пожать ему руку. Я знала за собой привычку ставить людей в неловкое положение, но при этом я также заметила, что, если помолчать чуть дольше, чем принято, люди покажут больше, чем им хотелось бы. Иногда мне нужно было это время, чтобы собраться с мыслями.
Когда наши руки соприкоснулись, Рэйлан посмотрел на мои загорелые, темные пальцы, сравнивая их со своей бледной рукой. На его запястье я заметила красивый браслет с круглым черным экраном. На нем ничего не было, кроме синей полосы по краю. Я отпустила его руку, и из моей груди вырвался вздох.
Это же эхопорт.
В последний раз я видела его, когда отец еще был жив. Такие эхопорты носили только смотрители, чтобы следить за оживлением мертвых. Когда мы были маленькими, он одновременно завораживал и пугал нас с Элизией. Отец запрещал нам к нему прикасаться.
– Это не игрушка, – говорил он нам.
– Для чего он нужен? – интересовалась я.
Каждый раз он многозначительно смотрел на маму, прежде чем ответить:
– Не вашего ума дело.
Мы с Элизией думали, что в нем заключена власть над жизнью и смертью, и если до него дотронуться, то сердце станет черным, как круглый экран, а в груди образуется глубокая дыра. В детстве мы на спор подбивали друг друга пробраться в комнату родителей, пока папа спит, и дотронуться до экрана. Но убегали, так и не добравшись до него.
Рэйлан несколько раз кашлянул, и мне пришлось отвести глаза от его руки.
– Я буду рядом с тобой на протяжении всей процедуры оживления твоей сестры.
Что этот мальчик знает о горе и смерти? Держа его за руку, я почувствовала, какая она мягкая и слабая. Обойдусь без него.
Я подняла брови, ожидая, что будет дальше.
– Тебе выдали таблетки на случай, если тебе станет плохо? – Из-за маски его голос звучал приглушенно.
– Да, – решила я ему помочь. – Когда я приплыла на остров.
– Отлично, – односложно ответил он. Кажется, он такой же немногословный, как и я. Как же тогда он собирается меня успокаивать? Я снова вспомнила, что рядом с папой каждый человек чувствовал себя важным и услышанным.
Я уже не помню, сколько ночей отец сидел у моей постели после одного неудачного дня в школе. Я пожаловалась ему на детей, которые меня обзывали и говорили, что на мне отметина мертвых, потому что мои родители работают на Палиндромене, тогда как почти все другие родители работали на затонувших объектах – мореходами или рыболовами. В каком-то году мои одноклассники распустили слух о том, что я родилась в резервуаре и являюсь плодом одного неудачного научного эксперимента.
Папа сказал, что они высмеивают то, чего не понимают, и людей, непохожих на них. Особенных. Что они нападают от страха. Он называл меня своей огненной рыбкой, освещающей самые темные воды. Сейчас он вряд ли бы это сказал.
Я прогнала воспоминания и сосредоточилась на Рэйлане.
– За нами находится зал оживления, – он указал на дверь за моей спиной. – Здесь твоя сестра будет находиться сутки после воскрешения.
Я бы хотела хоть на мгновение увидеть папу, чтобы сказать, как сильно я его люблю. Но Элизия отняла у меня эту возможность.
– Я уже это проходил, – сказал он, показывая вокруг себя. – И знаю, как это непросто.
– Ты тоже кого-то потерял? – спросила я и заметила, как его лицо исказилось от боли. Неужели на Палиндромене требуют, чтобы смотрители сами прошли процедуру оживления со своими близкими? Наверное, это помогает им почувствовать сострадание к клиентам. Возможно, он на собственном опыте понял, что горе накладывает отпечаток на каждое пробуждение, и после благословенных часов сна, когда ты наконец забываешь обо всем, оно делает часы бодрствования невыносимыми.
Неужели папа тоже прошел эту процедуру с кем-то из своих близких, будучи смотрителем? Он никогда не говорил об этом, а его родители и старшая сестра умерли от соли в легких и не могли быть оживлены.
Рэйлан кивнул.
– Эта процедура позволила мне провести еще немного времени с моим другом.
Я увидела, а точнее, почувствовала печаль в его голосе.
– Ты был рад снова его увидеть?
Из его груди вырвался тяжелый вздох, задержавшийся в маске.
– Да.
Звучало не слишком убедительно.
Он дрожащими пальцами поправил бандану, как будто нервничал.
– Сколько оживлений ты провел? – спросила я. Он вел себя так, будто ему предстояло прожить эти двадцать четыре часа. Хотя, с другой стороны, возможно, это я так на него действовала. Ведь только папа считал меня огненной рыбкой, а остальные говорили, что я слишком пристально смотрю в глаза или, напротив, слишком быстро отвожу взгляд. Дети считали меня странной из-за того, что я была тихой, серьезной и спокойной. Они не понимали, что у меня на уме и полагали, что я замышляю недоброе.