Конечно же, её зовут Куки[11], — того, кто мажет ярко-розовую помаду и обувает на ноги каблуки для поисков пропавшей девочки на пляже не могут звать по-другому.
— Куки Хендриксон, — добавляет она, когда я ничего не отвечаю. — Я тоже живу в Сомервилле. Я была в администрации школы Мартина Лютера Кинга, когда твоя мама была там директором. Я также знала и твоего дедушку. Великий человек. Я была… — тут она понижает голос, словно сообщает секрет, — на его похоронах.
Мой дедушка умер в прошлом декабре, на третий день после Рождества. Он всю жизнь жил в Сомервилле, к тому же два летних сезона работал на самой последней открытой мельнице, пока в пятидесятых и ее не прикрыли. Затем он принялся тренировать Малую Лигу, его даже как-то избрали городским председателем, но он оставил эту должность сразу же, как только он понял, что политика его не интересует. Мы с Ники называли его Пау-Пау. Половина Сомервилля пришла на его похороны в январе, так как его все очень любили. Вечером того же дня я, Ники и Паркер напились ликера «Южный Комфорт» в подвале Паркера. Ники пошла наверх за водой, и я начала плакать. Тогда Паркер меня приобнял, а я его поцеловала. Когда Ники вернулась, у неё было такое забавное лицо, словно она оказалась на вечеринке с кучкой незнакомцев.
Той ночью мы с Ники всё же легли спать вместе на одной кровати, как делали в детстве. Это было в самый последний раз.
— Как поживает твоя мама? — она говорит с сильным акцентом, словно мы в Теннесси.
Я давно приметила, что женщины так делают, когда собираются сказать что-то неприятное, словно выбросив все согласные, другим будет тяжелее разобрать, что конкретно они говорят. Приукрашенное лицо, приукрашенные слова.
— Я знаю, что она пережила небольшую… депрессию, — она произносит последнее слово так, словно это что-то неприличное.
— Она в порядке, — отвечаю я.
Мы снова останавливаемся, практически у воды. Океан переливается всеми цветами металла за короткими и темными полосами мокрого песка. Женщина — возможно репортер — проявляет интерес к нашему разговору. Она начинает подходить к нам, сжимая в руке мини диктофон.
— У нас всех всё хорошо.
— Рада слышать. Скажи маме, что Куки передавала привет.
— Простите, что прерываю, — репортер подошла к нам и сунула свой диктофон мне в лицо, совсем не выглядя при этом сожалеющей.
Она толстая и одета в нейлоновый костюм с большими потными пятнами под мышками.
— Я — Марджи. Работаю на «Шорлейн Блоттер», — она сделала паузу, словно ожидая, что я зааплодирую. — Я надеялась задать вам несколько вопросов.
Куки издает удивленный писк, когда репортер встает перед ней и заслоняет обзор.
— Разве вы не должны быть заняты чем-то полезным? — я скрещиваю руки. — К примеру, брать интервью у Сноу?
— Я ищу различные интересные истории, — отвечает она ровно.
У нее большие выпученные глаза, которые не часто моргают, что придает её бесстрастному лицу выражение особенно глупой лягушки, но она не глупа, это видно сразу.
— Я живу в пригороде Сомервилля. Ты ведь оттуда, правильно? Ты была в той страшной аварии. Это произошло недалеко, не так ли?
Куки рядом со мною издает неодобрительный вздох:
— Я уверена, она не хочет говорить обо всем этом, — она воркует, но подмигивание в мою сторону означает надежду, что я всё же захочу что-то рассказать.
Моя спина уже вся в поту, вокруг летают крупные слепни, жужжа в густых кустах. Внезапно, единственное чего я хочу, — это раздеться и принять душ, чтобы отмыть от себя события этого дня, отмыть знакомство с Куки и этой репортершей с глазами как у рептилии, лениво наблюдающих за мной, словно за насекомым, которого она готовится проглотить.
И дальше я замечаю полицейского, похожего издали на папу, — он машет руками и что-то кричит; я не могу разобрать что именно, но его жесты говорят сами за себя: «Мы закончили. Расходитесь по домам». Я чувствую огромное-преогромное облегчение.
— Послушайте, — говорю я и мой голос звучит пискляво, как у незнакомки, поэтому я прочищаю горло. — Я, как и остальные, просто пришла сюда помочь. Я и вправду думаю, что мы должны сфокусироваться на Мэдлен. Понимаете?
Куки что-то мурлычет себе под нос, что звучит одновременно одобрительно и разочарованно. Репортерша, Марджи, не двигаясь с места, продолжает держать свой дурацкий диктофон перед собой, как волшебную палочку. Я отворачиваюсь от нее и возвращаюсь в сторону парковки. Толпа медленно рассеивается, все разговаривают пониженными голосами, чуть ли не трепетным тоном, будто мы только что вышли из церкви, и никто не решался подать голос.
— Как по-твоему, что случилось с Мэдлен Сноу? — кричит мне вслед Марджи, ее голос звучит беззаботно, чересчур беззаботно.
Я замираю. Возможно, это просто разыгралось мое воображение, но мне кажется, что и толпа тоже замерла, будто на секунду, весь этот день останавливается и превращается в картинку в фильтре сепия — пятном серых и желтых оттенков и полоской серебряного моря.
Я поворачиваюсь, Марджи все еще не сводит с меня своего неморгающего взгляда.
— Может быть, ее просто все достали, — отвечаю я. Мое горло пересохло из-за жары и соленого воздуха. — Может быть, она просто хотела, чтобы ее оставили в покое?!
ВЫ НАМ НУЖНЫ!
Подпишите нашу петицию и присоединяйтесь к борьбе за безопасные улицы!
В воскресенье 19 июля девятилетняя Мэдлен Сноу была похищена из машины сестры прямо перед «Большой ложкой мороженого и сладостей», заведением округа Шорлайн. Это происходит в год, когда бюджет полиции был сокращен на 25 процентов по всем округам, оставив многие полицейские департаменты недоукомплектованными и с нехваткой финансирования.
Комиссар полиции Григорий Пуласки говорил о необходимости требовать, чтобы Законодательное собрание штата вернуло финансирование на старый уровень: «Когда времена становятся тяжелыми, люди впадают в отчаяние. Когда люди в отчаянии, они делают отчаянные вещи. Для того чтобы эффективно функционировать как единое целое, мы должны расширить наше присутствие на улицах, совершенствовать наши учебные программы, нанимать и удерживать лучшие кадры. Это требует затрат, разумеется».
Присоединяйтесь к борьбе за безопасность улиц. Подпишите петицию и заставьте Генеральную ассамблею принять меры.
Подпишите петицию!
Укажите полное имя:
Укажите индекс:
ПЕРЕДАЙТЕ НА РАССМОТРЕНИЕ
Рад, что кто-то, наконец, принимает меры. Переадресовал всем, кого я знаю. Будем надеяться, что город на самом деле прислушается.
25 процентов?? Неудивительно, что все дома по соседству разрисованы граффити.
Граффити — это не преступление. Это вид искусства, урод.
Сколько еще детей должно исчезнуть, чтобы Конгресс обратил внимание? Бедная Мэдди! И бедная Сара! Я не могу себе представить, как подавленно она себя чувствует.
Сара Сноу — лгунья.
22 июля. Дара
Слава Богу, я добралась до парковки, ни разу не столкнувшись с той репортершей. От Паркера до сих пор никаких сообщений, как и от Ники. Только жуткое СМС с неизвестного номера.
«Эй! В чем дело? Пытаюсь дозвониться. Ты умерла?»
Не ответив, я удаляю сообщение. Наверняка, это какой-нибудь урод, с которым я когда-то флиртовала.
Я вся липкая от пота, а ноги ужасно болят, поэтому я ковыляю по улице в сторону бензоколонки, пошатываясь. Там покупаю колу и почти за один глоток выпиваю её; затем направляюсь в уборную, на удивление чистую и в то же время холодную как морозильная камера. Несколько раз плещу водой из-под крана в лицо, попав при этом на волосы и футболку, но сейчас меня это мало беспокоит. После вытираюсь грубой коричневой бумажной салфеткой, которые можно найти только в общественных туалетах. Она как обычно с запахом сырой земли.
Я стараюсь не смотреться в зеркало слишком долго. Забавно, а ведь раньше мне нравилось любоваться собой, я могла перед выходом из дома часами стоять вместе с Арианой перед туалетным столиком моей мамы, поправляя макияж и строя смешные рожи. Я откидываю волосы через правое плечо, чтобы скрыть шрамы под подбородком, однако скрыть шрамы на щеке и висках никак не могу, хотела бы я, чтобы сейчас у меня с собой была толстовка Ники.
Мне становится немного лучше. Тем не менее, некоторое время ещё кручусь внутри магазина бензоколонки, осматривая полки всякого странного барахла, которое там обычно продаётся: диски с христианской рок-музыкой, солнцезащитные козырьки, пластиковые бритвы. Когда Паркер получил свои первые водительские права, за шесть месяцев до Ники, мы играли в одну игру, — залезали в машину, наведывались в местные ломбарды и бензоколонки, и соревновались, кто из нас найдет наиболее чудные вещи на продажу. Однажды на бензоколонке «Заправься и Езжай» Паркер нашел две старые погремушки, набитые сухими бобами и шкуру, покрытую толстым слоем пыли, висевшую позади кучи презервативов и таблеток-энергетиков. Ники он подарил лошадь, потому что она умела ездить верхом, а мне мишку, которого я назвала Брауни. Интересно, помнит ли он тот день. Чтобы он подумал, если бы узнал что я все еще сплю с мишкой Брауни.
Парковка напротив теперь была почти пустой, — и копы и фургоны службы новостей разъехались. Солнце опускалось все ниже над деревьями, и я могла разглядеть кусочек бухты, которая с этого ракурса выглядела как лужа посередине кучи предприятий и многоквартирных домов.