в, большинство из которых пусты. Место в целом производит впечатление кучи квадратных аквариумов. Женщина останавливается перед дверью, на которой висит табличка «Старший лейтенант Эрнандес».
Эрнандес — я узнаю его по фотографиям в Интернете — показывает что-то на экране своего компьютера. Другой полицейский, волосы которого такие рыжие, что кажутся пламенем, опирается на стол, а Эрнандес поворачивает к нему монитор, чтобы было лучше видно. Меня начинает кидать то в жар, то в холод, словно меня сжигают заживо.
Женщина стучит и сразу же открывает дверь, не дождавшись разрешения войти. Мгновенно Эрнандес разворачивает монитор, чтобы непосвящённым не было видно, что там на экране. Но поздно. Я уже увидела кучу фотографий девушек в бикини или топлесс, лежащих или сидящих на ярко-красном диване. Все фотографии были сделаны в той же комнате, где фотографировали Дару.
— Кое-кто хочет тебя видеть, — сказала женщина из приемной, ткнув пальцем в мою сторону. — Говорит, это по делу Мэделин Сноу. — Она произносит это почти виновато, будто выругалась в церкви. — Как, ты сказала, тебя зовут, дорогая?
Я открываю рот, но мой голос застрял где-то позади миндалин.
— Ники, — наконец произношу я. — Николь.
Эрнандес кивает рыжеволосому полицейскому, и тот сразу же выпрямляется, реагируя на невысказанный приказ.
— Дай мне минуту, — говорит Эрнандес; его лицо выглядит уставшим и помятым, как застиранное одеяло. — Входи, — обращается он теперь ко мне. — Присаживайся. Можешь пройти вперед и устроиться где-нибудь.
Стул, приставленный к его столу, завален папками. Рыжеволосый бросает на меня заинтересованный взгляд, когда проходит мимо, и я улавливаю запах табака и жвачки. Женщина из приемной удаляется, оставив меня наедине с Эрнандесом.
Я все еще не двигаюсь. Эрнандес пристально смотрит на меня. Глаза у него красные.
— Все в порядке, — просто говорит он, будто мы старые друзья и шутим. — Не садись, если тебе не хочется. — Он откидывается на спинку стула. — Ты сказала, что у тебя есть информация об исчезновении Сноу?
Он вежлив, но его вопрос ясно дает понять, что он не думает, что я смогу сообщить ему что-то важное. Этот вопрос он задавал десятки раз, может сотни, когда случайные женщины пытались обвинить в исчезновении Мэделин своего бывшего мужа, или случайные дальнобойщики по дороге во Флориду сообщали, что видели странную блондинку на заправке.
— Думаю, я знаю, что произошло с Мэделин, — быстро говорю, прежде чем успеваю передумать. — И те фотографии, которые вы рассматривали… Я знаю, где они были сделаны.
Но как только я произношу это, то понимаю, что «У Бимера» не видела похожей комнаты, что была на фото Дары. Могла ли я пропустить дверь или еще одну лестницу?
Правая рука Эрнандеса мгновенно напрягается на подлокотнике. Но он хороший коп, даже не вздрогнул.
— Ты знаешь? — Даже его голос не выдает никаких признаков — верит он мне или нет.
Внезапно, к моему удивлению, он встает. Он немного выше, чем я ожидала; комната неожиданно сужается, словно стены затягиваются вокруг моего тела, как целлофан.
— Может быть, воды? — Спрашивает он. — Пить хочешь?
Я отчаянно пытаюсь заговорить. Каждую секунду мне кажется, что воспоминания о том, что произошло «У Бимера» просто исчезнут, испарятся как жидкость. Но в горле сухо, и раз уж Эрнандес предложил воды, я понимаю, что отчаянно хочу пить.
— Да, — отвечаю я. — Конечно.
— Чувствуй себя как дома, — говорит он, показывая на кресло.
На этот раз я понимаю — это не только приглашение, но и приказ. Он берет папки с бумагами и перекладывает их на подоконник, и даже двигаясь с бумагами в руках, показывает уверенную силу.
— Я сейчас вернусь.
Затем исчезает в коридоре, а я присаживаюсь. Мои голые бедра прилипают к искусственной кожи кресла. Я задумываюсь, — не было ли ошибкой прийти или все же Эрнандес поверит мне. Интересно, пошлет ли он отряд на поиски Дары? Все ли с ней хорошо?
Он возвращается спустя минуту, в руках держит маленькую бутылочку воды комнатной температуры. Тем не менее, я жадно выпиваю половину бутылки. Он садиться напротив меня, нависнув над столом и скрестив руки на груди. За стеклянной стеной кабинета рыжеволосый коп просматривает на компьютере какой то файл, а его губы сложены так, будто он свистит.
— Ненавижу это гребанное место, — говорит Эрнандес, перехватив мой взгляд; я удивлена, услышав от него это слово, думаю, он это сделал, чтобы показать, что похож на меня (сработало, слегка). — Будто в аквариуме. Хорошо. Так что ты знаешь о Мэделин?
В его отсутствие у меня было время подумать, что сказать. Я делаю глубокий вдох.
— Думаю… думаю её старшая сестра работала в месте на берегу под названием «У Бимера», — говорю я. — Как и моя сестра.
Эрнандес выглядит разочарованным.
— «У Бимера»? — повторяет он. — Бар на 101-ом шоссе? — Я киваю. — Они работали там официантками?
— Не официантками, — отвечаю я, вспомнив, как женщина, Кейси, смеялась, когда я сказала ей, что не имею опыта работы («Если ты одновременно можешь идти и жевать жвачку, то всё в порядке»). — Кем-то другими.
— Что? — Он пристально смотрит на меня, как кошка, которая собирается прыгнуть на игрушку.
— Я не уверена, — признаюсь я. — Но… — делаю глубокий вдох. — Но это возможно связано с теми фотографиями. Я не знаю. — Начинаю путаться и теряю нить; как-то это связано с тем баром и красным диваном, но в баре не было красного дивана, по крайней мере, такого, как на фотографиях. — Мэдлин не просто растворилась в воздухе, не так ли? Может быть, она увидела то, что не должна была видеть. А теперь моя сестра… Она тоже пропала. Она оставила мне записку…
Он выпрямляется, дико встревоженный.
— Какого рода записку?
Я качаю головой.
— Это был своего рода вызов. Она хотела, чтобы я нашла её. — Видя его замешательство, добавляю. — Она такая. Драматическая. Но почему она сбежала на свой собственный день рождения? С ней случилось что-то плохое. Я чувствую. — Мой голос сорвался, я сделала еще глоток воды, прогоняя спазм в горле.
Эрнандес берется за дело. Он хватает блокнот и ручку, снимая колпачок зубами.
— Когда в последний раз ты видела свою сестру? — спрашивает он.
Я взвешиваю в уме, — сказать ли Эрнандесу, что видела Дару рано вечером, заходящую в автобус. Но решаю, что не стоит об этом упоминать. Без сомнения, он скажет, что у меня паранойя, что она, вероятно, с друзьями, и мне нужно подождать 24 часа, прежде чем делать заявление.
— Я не знаю. Вчера утром?
— Назови мне её полное имя.
— Дара. Дара Уоррен.
Его рука замирает, будто его поразил невидимый удар. Но потом он плавно дописывает оставшуюся часть имени. Когда коп снова поднимает взгляд на меня, я впервые замечаю, что у него темно-серые глаза.
— Ты из…?
— Сомервилля, — отвечаю я, и он кивает, словно так и думал.
— Сомервилль, — повторяет он.
Далее делает еще несколько пометок в своем блокноте, прикрывая бумагу так, чтобы я не видела, что он там пишет.
— Хорошо. Я помню. Не вы ли попали в аварию этой весной?
Я делаю глубокий вдох. Почему все всегда вспоминают об аварии? Похоже, это уже стало моим определяющим признаком, как косоглазие или заикание.
— Да, — подтверждаю я. — С Дарой.
— Двое из моих людей получили вызов. Это было на 101-ом шоссе, не так ли? Рядом с Сиротским пляжем. — Он не дождался моего ответа; вместо этого написал еще несколько слов и, оторвав лист бумаги, аккуратно сложил его. — Плохой участок дороги, особенно после дождя.
Я сжимаю подлокотник.
— Разве Вы не должны искать мою сестру? — Спрашиваю я, понимая, что это звучит грубо, но мне всё равно.
Кроме того, если бы я и хотела отвечать на его вопросы, я все равно не смогла бы. К счастью, он пропускает мой вопрос мимо ушей. Кладет обе руки на стол, чтобы встать и вылезти из-за стола.
— Дай мне минутку, — говорит он. — Жди здесь, хорошо? Хочешь еще воды? Или содовой?
Я начинаю терять терпение.
— Я в порядке, — отвечаю ему.
Эрнандес похлопывает меня по плечу, когда проходит мимо к двери, словно мы приятели. Или, может быть, он хотел подбодрить меня? Потом выходит в коридор, закрывая за собой дверь. Через стекло я вижу, как его перехватывает рыжеволосый коп в холле. Эрнандес протягивает ему записку, и они перебрасываются парой слов, слишком тихо, чтобы я могла расслышать. Ни один из них не смотрит на меня — и у меня такое ощущение, что это преднамеренно. А через минуту оба идут через холл и исчезают из поля зрения. В офисе душно. Оконный кондиционер гоняет тепловатый воздух по комнате, шевеля бумаги на столе Эрнандеса. С каждой прошедшей минутой мое нетерпение возрастает, внутри начинается зуд. Такое ощущение, что происходит что-то неправильное, что Дара в беде, и что мы должны остановить это. Но Эрнандес всё не возвращается. Я встаю, отталкивая кресло от стола, слишком нервная, чтобы усидеть на месте.
Блокнот Эрнандеса — тот, куда он записывал, пока я говорила — лежит на столе, а на верхнем листе отпечаток с тем, что он писал. Подхваченная желанием увидеть то, что он записывал, я беру блокнот, оборачиваясь через плечо, чтобы удостовериться, что Эрнандес не вернулся. Некоторые слова было не разобрать. Но очень четко я смогла увидеть — «позвонить родителям», и под этой надписью чётко — «авария».
Злость поднялась внутри меня. Он не слушал. Он просто терял время. Мои родители ничем не помогут, они ничего не знают.
Я кладу блокнот на место, иду к двери и выхожу в холл. Из переднего офиса доносятся обрывки разговоров и телефонные звонки. Я нигде не вижу Эрнандеса. Но мимо меня проходит с огромной сумкой, перекинутой через плечо, женщина, которую я узнаю. У меня занимает ровно секунду вспомнить её имя. Марджи, кажется, репортер, которая комментировала дело Мэделин Сноу на берегу для местного телевидения.
— Подождите! — окликаю я её.
Очевидно, она не слышит меня и продолжает идти.