— Мы сейчас, — улыбнулся матери Марк, придержав Риту за руку.
— Не задерживайтесь, — строго сказала Елизавета Дмитриевна, выходя из гостиной.
Подождав, пока в коридоре стихнут ее шаги, Марк наклонился к Рите и шепотом произнес:
— У меня есть план.
— Какой план? — неподдельно удивилась та.
— Что и как нам выставить на сайт, чтобы привлечь убийцу.
Теперь Рита непонимающе нахмурилась.
— План пришел тебе в голову только что?
— Он пришел мне в голову давно, но если бы я сказал тебе о нем заранее, ты бы в жизни не согласилась прийти на этот ужин.
— То есть тебе не нужен совет матери? — мрачно уточнила Рита, хотя уже догадалась, что это так. Как она и опасалась, Марк опять пытался втянуть ее в какое-то сомнительное мероприятие. Причем заранее зная, что она не согласится, иначе рассказал бы сразу.
— Ну конечно нет, — подтвердил ее догадку он. — Что я должен был, по-твоему, у нее спросить? Мама, какую бы такую хрень выставить на сайте, чтобы заинтересовать убийцу, о котором мне рассказал призрак старушки?
Марк уставился на нее, как будто действительно ждал ответа. Рита молчала, понимая, во-первых, что на самом деле думала именно так, и во-вторых, насколько это глупо.
— И в чем же твой план? — наконец спросила она.
Марк выпрямился и удовлетворенно улыбнулся.
— У моих родителей есть небольшое серебряное ожерелье. Очень старое. По семейной легенде, осталось как раз от той самой прабабки-фрейлины. Уж им-то наш убийца наверняка заинтересуется, если покусился на гребень.
— Ты хочешь его взять? — догадалась Рита.
— Нет, я хочу, чтобы ты его взяла.
— С ума сошел? — Рита даже отшатнулась от него. Едва ли речь шла о том, чтобы взять ожерелье с разрешения родителей. Она уже неплохо успела узнать его, чтобы понять, что он говорит об обычном воровстве. И одно дело, когда он крадет какую-то ничего не значащую игрушку Павла, другое — она дорогое украшение.
— Я все продумал, — улыбнулся Марк, еще больше понизив голос. — За ужином ты прольешь на себя сок. Мама наверняка отведет тебя застирать пятно в ванную на втором этаже, поскольку на первом санузел маленький и неудобный. Ты останешься одна, зайдешь в спальню — она напротив ванной — и возьмешь ожерелье. Оно лежит в шкафу в третьем ящике снизу в синей коробке. Коробку не трогай, а ожерелье положи к себе в сумку. Если сока прольешь много, мама наверняка даст тебе какую-нибудь другую одежду, тогда ожерелье вообще сможешь завернуть в платье, и сумку брать с собой не придется.
— Ты больной? — выдохнула Рита, глядя на него почему-то испуганно. — Я не хочу, чтобы меня считали воровкой.
— Да никто на тебя не подумает.
— Ну конечно! В доме был посторонний человек, пропало дорогое украшение, а подумают на кого-то из своих.
— Да нет, не в этом дело. Если коробка останется лежать на месте, никто и не узнает, что ожерелья там нет. Родители не имеют привычки туда заглядывать. Мама надевает его только на Новый год, когда собирается вся семья с тетями и дядями, троюродными братьями и внучатыми племянниками. А к тому времени мы уже вернем его.
— Что ж ты сам его не возьмешь, если все так просто?
— Это тебе просто, а я как в родительскую спальню попаду? Все давно привыкли, что я никогда не остаюсь ночевать, а во время ужина по дому бродить странно. Да и потом, — Марк взял в руки трость и посмотрел на Риту, — ее стук сложно не услышать, а без нее я далеко и быстро не уйду.
Рита посмотрела на трость, затем на Марка, и внутри шевельнулось что-то вроде сочувствия, однако соглашаться на подобную авантюру она все равно не собиралась. Если что-то пойдет не так, Веберы, чего доброго, вызовут полицию, и что тогда с ней будет? Только репутации воровки ей и не хватало.
— Тебе не кажется, что для подобной операции стоило все же взять Леру, а не меня? Даже проливать ничего не пришлось бы. Пара иллюзий — и дело в шляпе.
— Во-первых, я тебе уже говорил: Лера не тот кандидат, кого стоит знакомить с родителями. Я и так у них не на лучшем счету, а если еще и с такой подружкой… А во-вторых, хотя это я тебе уже тоже говорил, мне просто нравится твое общество.
— В данный момент мне это совершенно не льстит.
— Да ладно тебе, Рита, не упрямься, — продолжал уговаривать Марк. — Куда подевался твой авантюризм?
— Кто тебе сказал, что он вообще у меня был? — мрачно хмыкнула она.
— А разве иначе ты связалась бы со мной?
— У вас все хорошо?
Марк и Рита подпрыгнули от неожиданности и вместе обернулись. За жарким спором никто из них не заметил, как на пороге гостиной появилась Елизавета Дмитриевна. Оставалось надеяться, что она стоит здесь недолго и не слышала всего, о чем они говорили.
— Все прекрасно, мам, — кивнул Марк, поднимаясь с дивана и протягивая руку Рите. — Мы уже идем.
Елизавета Дмитриевна кивнула и скрылась в коридоре.
— И не уговаривай, — предупредила Рита прежде, чем Марк успел снова открыть рот.
***
Ужин, вопреки мрачным ожиданиям Риты, проходил в довольно непринужденной обстановке. Франц больше не цеплялся к младшему брату, тот не провоцировал его на грубости, и вообще беседой умело заправляла Елизавета Дмитриевна.
Кроме тех, с кем Рита уже успела познакомиться, за столом еще присутствовал светловолосый мальчик лет шести — сын Франца и Белль, а помогала с ужином домработница Галина. Саму Белль, как вскоре выяснилось, звали Ирина. Почему Марк называет ее Белль и почему ее это злит, Рита спрашивать постеснялась, решив, что выяснит это позже, когда они останутся вдвоем. Мальчика звали Александр, но, как и стоило ожидать, в семье Веберов его сокращали до немецкого Алекса, а не обычного русского Саши.
Сначала разговор крутился исключительно вокруг Риты. Елизавета Дмитриевна хотела знать всю подноготную «будущей невестки», а потому ей пришлось много рассказывать о себе. Постепенно в беседу включились и остальные члены семьи, только Анна продолжала сидеть в углу стола, уныло жуя листик рукколы. Даже когда подали горячее, она не проявила интереса ни к чему, кроме травы и воды без газа.
— Анна, вы жаркое даже не попробуете? — огорчилась Галина, терпеливо дожидаясь, пока каждый положит себе порцию из большого глиняного котелка.
— Оставьте ее, Галочка, — велела Елизавета Дмитриевна. — У нашей Анны завтра спектакль, ей нельзя много есть.
— А если она не съест нормальный кусок мяса, то упадет в голодный обморок прямо во время спектакля, — неожиданно вмешался Марк, который до этого тоже предпочитал по большей части молчать.
Анна бросила на него взгляд, показавшийся Рите очень странным: в нем причудливым образом перемешались благодарность и раздражение.
— Наша Анна — балерина, — с заметной гордостью пояснила Елизавета Дмитриевна, видя заинтересованный Ритин взгляд.
— А могла бы стать талантливым математиком, — хмыкнул Марк, наливая себе второй бокал вина. — Только в нашей семье девочки должны заниматься искусством, даже если им нравится математика и уже в четыре года они умеют складывать двухзначные числа. Поэтому наша Анна давится травой, чтобы завтра станцевать седьмого лебедя у пруда.
— Марк, — попыталась осадить его Елизавета Дмитриевна. — Веди себя прилично хотя бы при гостях.
— Это не гости, это Рита, — ничуть не смутился тот, — и она имеет право знать, на что хочет подписаться. — Он повернулся к Рите, которая больше всего на свете желала провалиться под землю и не участвовать больше в семейном ужине. — А мальчики, носящие гордую фамилию Вебер, должны заниматься юриспруденцией, как мой отец и брат, иметь частную практику и зарабатывать много денег. Нам с Аней не повезло родиться с противоположными талантами. Только вот у меня хватило силы воли отстоять свое право на искусство, а Аня сдалась.
Рита почувствовала, как медленно краснеют щеки, а сердце наливается жалостью к несчастной балерине. Теперь стала понятной и ее болезненная худоба, и бледный вид. И уж совсем вишенкой на торте Рита испытала непонятный стыд за свою полную тарелку жаркого из ароматной свинины.
— И где же твое искусство? — насмешливо поинтересовался Франц, пристально глядя на Марка. — Где картины? Где выставки? Стал бы адвокатом, мог бы и с тростью ходить в суды.
— Я и рисовать с ней могу, — пожал плечами Марк, беря в руки трость, которая стояла рядом. — Ты же не думаешь, что я из-за нее бросил живопись? — Он с такой же насмешливой ухмылкой посмотрел на брата.
Тот заметно стиснул челюсти, а его жена покраснела и опустила глаза, как будто была лично виновата в том, что Марк больше не пишет картины.
— Марк, пожалуйста, не порти ужин, — абсолютно спокойным тоном попросил его отец, большую часть ужина предпочитавший молча наблюдать за всем происходящим.
И неожиданно Марк решил послушаться. Он лишь едва заметно пожал плечами, как будто выступал исключительно в защиту Анны, повернулся в сторону, чтобы поставить на место трость, и — нечаянно, как могло показаться всем остальным, но специально, как была уверена Рита — задел ею бокал с вином. Тот изящно опрокинулся на бок и выплеснул содержимое аккурат Рите на платье.
Она подскочила со стула, беспомощно глядя на то, как по светло-серому подолу стекают вниз красные струйки вина, и едва сдерживая слезы негодования. Нестерпимо захотелось выхватить у Марка трость и от души треснуть ему ею по спине.
— Ох, прости, — удивительно натурально воскликнул Марк, схватив со стола белоснежное полотенце и пытаясь вытереть им вино. — Кажется, мне придется купить тебе новое платье? — Он невинно улыбнулся, и Рита только скрипнула зубами от бешенства.
— Ничего страшного, сейчас мы все исправим, — засуетилась Елизавета Дмитриевна. — Пойдемте, Маргарита.
Рита вышла вслед за ней из столовой, напоследок пообещав Марку взглядом страшную смерть в мучениях. Как он и говорил, Елизавета Дмитриевна повела ее в ванную на втором этаже.
— Здесь больше места, сможете нормально все застирать, — пояснила она, включая свет и пропуская Риту внутрь, но, увидев огромное пятно на платье, только вздохнула. — Боюсь, милочка, платье испорчено, и вам на самом деле придется заставить Марка купить новое. Давайте я дам вам что-нибудь