— Способности к гаданию тебе генетически передались? — поинтересовался Марк, не зная, как правильно реагировать на такую неожиданную откровенность, однако Ксения серьезно кивнула. — Ты же не хочешь сказать, что это передается с генами?
— А почему нет? Внешность же, характер, привычки даже — передаются. Почему экстрасенсорные способности не могут? Просто никто не изучал этот вопрос. Люди вообще крайне консервативны во всем, что касается экстрасенсорики.
— Вот уж чего я не пожелаю своим детям.
Ксения отложила в сторону вилку и посмотрела на него.
— Значит, ты все-таки думаешь о них?
— Ни о чем я не думаю, — отмахнулся он, — просто к слову пришлось.
— Ну да, ну да, — она усмехнулась. — Но ты не волнуйся, твоим детям это не грозит. Ты свой дар получил, шагнув за грань, а не по наследству, так что и передать не сможешь. Но я получила от матери, тут ты прав. Мой отец был пожарным, мать — бухгалтером. Картами развлекалась только дома, для ближайших подруг. Но меня кое-чему научила.
— И все же, как это связано с тем, откуда ты знаешь колдуна?
— Я знакома с ним с детства. И знаешь, — она снова улыбнулась, хотя Марк не припоминал, когда бы она вообще так часто улыбалась, — он уже тогда был старым и дряхлым, а все никак не умрет. Не зря же говорят, что колдуны не могут умереть, пока не передадут свой дар кому-нибудь. А ему вот некому. Он какой-то то ли дальний родственник, то ли просто знакомый моей матери. Но она меня к нему возила иногда.
— Она умерла?
Ксения кивнула.
— Давно уже, мне пятнадцать было. Отец после этого выбросил из дома все гадальные карты и велел учить химию с биологией. К колдуну я больше не ездила, вспомнила о нем только тогда, когда мы салон открывали и нам понадобились некоторые магические предметы. И представляешь, он меня сразу узнал. Я думала, придется напоминать, рассказывать. А я зайти не успела, как он сразу: «Здравствуй, Ксюша».
Марк даже вздрогнул, так чуждо и странно прозвучало это имя. Он, конечно, знал, что имя Ксения сокращается до Ксюши, но ему даже в голову не могло прийти, что кто-то когда-то называл ее так. С самого начала она была Ксенией Борисовной, затем стала просто Ксенией. Даже колдунья Ксения шло ей, на его взгляд, гораздо больше, чем… Ксюша. Возможно, дело было в том, что он никогда не воспринимал ее как женщину. Не то чтобы считал мужиком в юбке, скорее она была для него существом без пола и возраста. Пожалуй, у нее действительно есть право упрекать его в невнимательности.
— Откуда ты знаешь, что он сможет помочь мне? — осторожно спросил Марк. — Что если он давно уже утратил силу, только вот свечи магические делать и горазд?
Ксения перевела на него взгляд, поскольку до этого уже разглядывала стены, смотря прямо в прошлое, и улыбнулась.
— Такие, как он, силу не теряют. С возрастом она только растет. Ты и сам это почувствуешь, когда увидишь его, это нельзя не почувствовать. Как он год назад сразу меня узнал, так и я сразу поняла, каким он стал.
Марк согласно кивнул, хотя на самом деле пока понимал мало. Они молча доели свой ужин, который оказался на удивление вкусным. Местный грузин умел делать действительно сочное мясо.
— Ты иди, я приду чуть позже, — сказала ему Ксения, когда они допили чай. — Посижу еще немного, пока не выгоняют.
Марк не стал возражать, решив, что ей просто необходимо побыть одной, возможно, предаться каким-то своим воспоминаниям. Да и он был не против медленно дойти до гостиницы, наслаждаясь тишиной летней ночи. Здесь, в нескольких сотнях километров от Питера, угасающее лето еще оставалось довольно теплым, он даже снял с себя куртку, в которой приехал.
Когда-то давно, в той, прошлой жизни, он иногда мечтал о покупке домика в какой-нибудь глуши. Чтобы по утрам его будил птичий гомон и шелест листьев, по вечерам можно было пить чай на маленькой террасе и слушать стрекот кузнечиков. А днем писать. Ставить мольберт среди деревьев и переносить на холст все то, что видят глаза. Закончив одну картину, перемещать мольберт на несколько метров в сторону и писать уже совсем другой пейзаж. Марк умел писать и сносные портреты, и натюрморты, но больше всего его привлекали пейзажи. Городские, деревенские, лесные, горные. Он даже путешествовал ради того, чтобы забраться подальше и запечатлеть то, что обязательно сотрется из памяти через некоторое время. Фотографии могут передать вид, но только картины способны передать чувства.
Марк никогда не делился подобными фантазиями с Белль, поскольку точно знал, что она их не поймет. Яркая, стремительная Белль чувствовала себя в большом городе как рыба в воде. Магазины, рестораны, клубы, театры — вот что ей было нужно. Она, в отличие от него, не задыхалась смогом, умело разбавляя его ароматом тонкой сигареты, сидя где-нибудь на крыше пафосного ресторана. Какой уж тут домик в глуши? Кто будет ею восхищаться в лесу?
Вот Риту в подобном месте он представлял очень хорошо. Надо как-нибудь спросить у нее, поехала бы она или нет. Он почти не сомневался в том, что поехала бы.
Марк дошел на гостиницы и на мгновение остановился, решая, не пройтись ли еще немного, однако нога уже противилась подобным мыслям, поэтому он все же вошел внутрь. В холле было пусто, даже администратор куда-то ушла. Темноту разбавляла лишь небольшая настольная лампа на конторке. Он направился к лестнице, когда услышал мужской голос:
— Марк!
Марк обернулся, но не успел разглядеть зовущего, поскольку в этот момент ему на голову опустилось что-то тяжелое, мгновенно погрузив мир в темноту.
Глава 17
Ночь выдалась не из легких. Еще вчера днем было довольно тепло, а ближе к вечеру начался страшный ливень с грозой. Пациенты в отделении неврологии лежали в основном с повышенным давлением, поэтому отреагировали на такую резкую смену погоды остро. Всю ночь Рита с двумя дежурившими медсестрами меряла давления, раздавала таблетки и ставила капельницы. Вдвоем девчонки не справились бы, поэтому ей пришлось забыть, что в ее обязанности входит только назначение лечения, а не его выполнение. Не то что уснуть, даже прилечь не удалось ни разу.
Едва сдав утром смену, она поплелась в душ. Быстро ополоснуть уставшее тело горячей водой и ехать домой спать. Бабушка собиралась сегодня вернуться обратно на дачу, но наверняка обед ей еще приготовит. Они решили, что раз за прошедшие дни Никита так и не объявился, а телефон его по-прежнему оставался выключен, то он уже не приедет, по какой-то причине потеряв интерес к сережкам, а бабушка еще не все дела закончила в огороде.
Вместе с Никитой исчез и Марк. Они расстались два дня назад, он обещал позвонить и забрать машину, но так и не сделал этого. Рита дважды звонила ему сама, но он не брал трубку. Она терялась в догадках, но ехать в салон или к нему домой после произошедшего на даче отчего-то стеснялась. В ее собственных глазах это выглядело слишком унизительно. Если он не хочет с ней разговаривать из-за того, что она отказалась переспать с ним, то пусть проваливает. Значит, правильно отказалась. Не это ли смущало ее тогда? Она никак не могла избавиться от мысли, что он просто пользовался ситуацией, не испытывая к ней никаких теплых чувств. Иногда человека невозможно заставить быть хорошим, если он сам этого не хочет. Рите не нравилось так думать, но она допускала мысль, что ему очень комфортно в роли эгоистичной сволочи. И если бы не его машина во дворе, она бы даже не звонила.
Как ни странно, горячие струи не сняли усталость, а еще больше расслабили, и Рита уже раздумывала, не заказать ли такси. От больницы до ее дома не так и далеко, большой суммы не выйдет, но ехать общественным транспортом не было никаких сил. Идти пешком под проливным дождем тем более. Она включила воду чуть попрохладнее, чтобы ополоснуть волосы, и вдруг замерла от испуга: ей показалось, что в душевой кто-то есть. Она точно помнила, что заперла дверь, но какая-то неясная тень только что прошла мимо матового стекла душевой кабины. Рита распахнула дверцу и быстро окинула взглядом укутанное паром помещение: то было совершенно пустым.
— Привидится же всякое от усталости, — вслух пробормотала она, отжимая волосы и заворачиваясь в большое шершавое полотенце.
Она не успела даже просушить волосы, как услышала тихий скрип двери в небольшом предбаннике между душевой и коридором, а затем и голос одной из дежуривших с ней медсестер:
— Маргариточка Санна, а можно я зайду?
— Конечно, Катя, заходите.
Молоденькая медсестра влетела в душевую и тут же начала раздеваться.
— Простите, ради бога, что я вот так, — на ходу говорила она, — но Виталик скоро приедет, а мне еще душ принять и накраситься надо.
Рита улыбнулась в ответ. О желании Катерины захомутать некоего Виталика знало все отделение, хотя этого таинственного парня не видели даже ближайшие подружки Кати. Старшая медсестра — дородная женщина с седыми, никогда не видевшими краски волосами — как-то со смехом обмолвилась, что это уже третий «Виталик» Кати за последние два года. И ни один захомутаться не соизволил.
— А вы как вошли? — спросила Рита, так и стоя в полотенце посреди душевой. В отличие от Кати, она стеснялась одеваться при посторонних. — Я забыла запереть дверь? — Это объяснило бы таинственную тень, хотя она предположить не могла, кто из сотрудников мог быть таким наглым.
— Не-а, — Катя швырнула свои вещи на скамейку и пулей дунула в душевую кабинку. — Замок еще вчера утром сломался. Алла Петровна просила Николаича починить, но вы же его знаете, он без ста грамм не разбежится, а Александр Сергеевич пригрозил всем ему не наливать. Мол, кто ослушается, останется без квартальной премии.
Катя включила воду, продолжая сыпать именами, но Рита уже не слышала ее. Быстро вытеревшись, она кинула полотенце в корзину для грязного белья и принялась одеваться. Она старалась не делать сильно горячую воду, но зеркало все равно запотело. Проведя по нему ладонью, Рита тут же шарахнулась назад. Из зеркала на нее смотрел Марк. Она резко обернулась, задев рукой расческу, но позади нее предсказуемо никого не оказалось. Когда она повернулась к зеркалу снова, то уже отражало только ее одну.