Только когда они удобно уселись в гостиной, она поняла, что оставила разоблачительную книгу о радостных свидетелях на виду. Это была лишь беспечность, но она могла быть воспринята как агрессия. Точно так же агрессия воспринимается как беспечность, и наоборот.
– Извини, – сказала она, но он еще не успел заметить книгу, поэтому отозвался:
– Что?
А она ответила:
– Насчет книги.
И он, по-прежнему не замечая ее, произнес:
– Ладно.
Потом он все-таки заметил книгу, но ничего не сказал.
– Я тут кое-что изучала, – объяснила Ниланджана, как бы намекая на недостаток доступных данных о церкви и свое решение работать с любыми источниками информации, но ее слова прозвучали неубедительно.
– Понимаешь, вся эта писанина – сплошная выдумка. Линн Харт даже не заходила в церковь. И ни с кем из нас не говорила.
– Знаю. Ты бы почитал, что она написала о теории гравитации. Она пытается использовать немногих политически мотивированных ученых-маргиналов, чтобы игнорировать общее научное мнение о том, что гравитация существует и каждый год становится причиной тысяч смертей и травм.
– Однако не думаешь ли ты, что в связи этим стоит выслушать все стороны? Гравитация – всего лишь теория, сама понимаешь.
Господи, что я делаю рядом с этим парнем? – подумала она.
– Может, ты мне скажешь, – спросила она, сменив тему, – что ты находишь во всех этих словах радостных последователей? Типа что они значат для тебя?
– Улыбающийся Бог поглощает наши грехи. Сначала тебе нужно принять… – начал он.
– Нет, – оборвала она его. – Что ты во всем этом находишь? Что это значит для тебя?
Он поболтал стакан с апельсиновой водой, ища там нужные слова.
– У меня там друзья. Я люблю их. Я вырос вместе с ними. Сообщество многое для меня значит. Церковь дала мне семью, друзей, жизнь. Не знаю, верю ли я всему, что они говорят. Или не верю. – Он покачал головой. – Я определенно во все это верю. Я сказал это, чтобы тебе было спокойнее, но сейчас я постараюсь быть честным. Я верю во все это, потому что вера дала мне Стефани и Джамилю, моих лучших друзей. Их семьи, как и другие в церкви, разрешили мне у них пожить, когда у меня умерли родители. Они помогали мне покупать школьные принадлежности и форму, они кормили меня и молились вместе со мной. Вера дала мне ту жизнь, которой я живу сейчас. Может, все это неправда. Но что это мне даст, если я узнаю, что это неправда? Какая польза от правды в мире, где мы все равно умрем? Не лучше ли жить счастливо до последнего момента, веря в то, во что верят те, с кем ты живешь плечом к плечу? Все истории заканчиваются одинаково, как ни меняй их восприятие. Почему бы не воспринимать их как полные смысла?
Ниланджана задумалась над его словами. Все это представлялось разумным. Но одновременно казалось абсурдным. Жить в том мире, какой он есть на самом деле, – только так и стоит жить. Это гораздо лучше, чем жить в сказке, верно?
– Все это прекрасно, – сказала она. – А что, если эта вера приведет к плохим поступкам? Что, если пострадает множество людей – лишь из-за того, что эта вера заставит сделать других людей?
– Что ты хочешь этим сказать?
Она по-прежнему ему не доверяла. Но предпочла поверить.
– Я собираюсь проникнуть в церковь и попытаться понять, что они там затеяли. Ты мне поможешь?
Глава 21
На этот раз солнце взошло тихо. Ниланджана никогда не ставила будильник, поскольку грохот первых лучей зари и так поднимал ее каждое утро очень рано. Некоторые – например, Карлос – продолжали спать дальше, но она всегда спала чутко, даже если ей ничто не мешало.
В это утро, однако, она проснулась и обнаружила, что восход прошел гладко и непримечательно, или так же гладко и непримечательно, как мог бы пройти ядерный взрыв с облаком высотой в миллион километров, вроде бы возникающим из земли, и что солнце взошло пару часов назад. Хотя было еще совсем рано, ей казалось, что она проспала. Это ощущение возникло как сочетание наслаждения и вины.
Дэррил еще спал – развалившись и похрапывая, отчего было неудобно спать с ним в одной постели. Ниланджана освободила свои ноги из-под его и встала с кровати, нарочно подергала матрас, но он продолжал спать.
Он неторопливо вошел на кухню через час после того, как она позавтракала, налил себе чашку холодного кофе и сделал символический тост.
– Готова? – спросил он.
– Я решилась. Это как-то похоже на готовность?
– Самое близкое, что испытывает большинство людей.
Она кивнула, предложив ему кукурузных хлопьев, но он покачал головой.
– Перед службами необходимо поститься, – объяснил он. – Так твой голод напомнит тебе о голоде Улыбающегося Бога.
– Тебе не кажется странным исполнять эти предписания непосредственно перед тем, как начать разведку в церкви?
Дэррил сел напротив нее и прикусил губу.
– Я хочу помочь тебе доказать, что моя церковь на самом деле ничего такого не замышляет. Но обряды моей религии – не набор бессмысленных запретов. Голод во время службы, когда мы говорим об Улыбающемся Боге, поглощающем наши грехи, создает у меня единение с Его голодом. И единение со своими единоверцами и со всей вселенной. Простое действие – не есть несколько часов – делает меня ближе к великим и сверкающим виткам вселенной. Знаешь, Ниланджана, я буду во все это верить, даже если обнаружится, что стоящие за этой организацией люди делают что-то плохое. Чего они не делают. Но все же. Я не надеюсь, что ты поймешь.
– Нет. По-моему, я понимаю. – Она вообще ничего не понимала. – Давай-ка пройдемся по плану.
Во время служб радостные последователи предпринимали жесткие меры безопасности, что казалось совершенно нормальным Дэррилу и очень подозрительным – Ниланджане. В результате она не сможет пройти через главный вход, не вызвав множество вопросов и не подвергшись тщательному досмотру, который сделает получение любой информации невозможным.
– Твоя задача все равно невыполнима, – сказал он. – Только я смогу зайти в офисы. Я знаю, что искать. То же, что я пытался отыскать не так давно.
– Ты уже что-то высматривал у себя в церкви? – Ниланджана испытала приятное удивление.
– Меня заинтересовала пара книг. В любом случае, мне кажется, тебе стоит посмотреть службу. Это нечто особенное, и только членам церкви разрешено на ней присутствовать. И тебе нужно послушать, что говорит пастор. Она человек харизматичный и умеет убеждать. Я знаю, как устроены офисы, и обследую их на предмет чего-то подозрительного. Служба – это единственное время, когда они совершенно пусты.
– Ни в коем случае. Я никого не заставлю этого делать. Особенно, ты уж извини, особенно члена церкви.
Она могла бы сказать: «Я тебе не доверяю». Это заняло бы меньше времени. Он скорчил гримасу, потом расслабился, сделал глубокий вдох и мягко произнес:
– Ниланджана, если тебя там поймают, ну, я не знаю, что случится. Потому что никто и никогда не пытался туда проникнуть. Но будет плохо. Они могут отправить тебя под арест за незаконное вторжение или, что хуже, разберутся сами. А я, если меня поймают, всегда смогу найти отговорку. Самое худшее, что мне грозит, – это что меня немного пожуют. Но меня и раньше уже жевали.
– Риск меня не волнует. Это мое исследование. И я готова рисковать.
– Понимаю. Но прошу тебя мне довериться. Если моя церковь в чем-то замешана, то тогда у меня на карте стоит гораздо больше, чем у тебя. – Его голос звучал снисходительно, но одновременно нежно и тепло, а его взгляд был искренним и заботливым. Ниланджана подавила подспудное желание поцеловать его руку.
– Ладно, я тебе доверяю, – ответила она, неуверенная, так ли это на самом деле. – Ну, что там у тебя? – Она показала на сумку, за которой он ездил домой накануне вечером.
– Это одеяние и головной убор. Так ты сможешь занять мое место. Во время службы мы все закрыты с ног до головы, поэтому никто не узнает, что ты – это ты. Я сойду со своего места, впущу тебя, а ты сядешь вместо меня.
– Но… мы разной комплекции. По-моему, они заметят.
– Ты удивишься, насколько мешковаты эти вещи. Мы все время путаем друг друга. На самом деле мы создали комитет, которому через месяц представим этот вопрос, так что сейчас самое время.
Глядя на ярко-желтое одеяние, Ниланджана подумала о своем лабораторном столе с чашкой Петри, полной бактерий, побочный продукт жизнедеятельности которых может применяться как пестицид для промышленного земледелия. Вот в чем ее настоящее призвание. А все это так далеко от нее. Она почувствовала, что соскучилась по своему проекту, вспомнив, как ей хотелось, чтобы бактерии выстроились в симметричные узоры.
– Хорошо, – произнесла она. – Если это план, то он принимается. Пошли.
Ниланджана предложила донести одеяние до машины, но Дэррил ответил, что ему нетрудно это сделать самому. В его голосе слышалась обида на то, что она сомневается в его силе, и теперь он хотел ее показать, нагрузив на себя как можно больше. Она закатила глаза, когда он хватал все подряд в нелепой попытке доказать то, что не имело никакого значения и было всем в мире безразлично. Когда он, мужественно покачиваясь, двинулся к машине, она увидела, как быстро работает его большой палец – он набирал сообщение, иногда поглядывая вниз и торопливо печатая буквы.
Ниланджана попыталась подсмотреть, что он пишет и кому, но он повернулся, заслонив от нее телефон. Тогда она решила, что это не ее дело, а кроме того, ей не хотелось лишиться шанса проникнуть в церковь, снова продемонстрировав свое недоверие. Дэррил либо за нее, либо нет, и это была прекрасная возможность узнать правду. Так что она поблагодарила его за то, что он донес сумку, и села в машину.
На автостоянке у церкви радостных последователей яблоку было негде упасть. На службу пришло гораздо больше людей, чем она думала. Это дало Дэррилу прекрасный повод припарковаться в жилом районе за несколько кварталов от церкви, где никто не мог увидеть, как Ниланджана выходит из его машины. Они направились к церкви разными путями: он – напрямик, здороваясь с друзьями и кивнув охраннику на входе, а она – в обход, срезая дорогу по обсаженной кактусами и посыпанной гравием тропинке и спускаясь по травянистому склону к запасному выходу из церкви. Дальше ей ничего не оставалось, кроме как ждать и верить.