Деревня Большая Нисогора – подлинная изюминка Мезени. Это место поражает своей мощью и красотой. Это образ Русского Севера, подпитанный силой реки и земли, куда много веков назад пришли наши предки.
Плотная завеса утреннего тумана развеялась, было хмуро, с неба время от времени сыпался не то дождь, не то просто какие-то капли, будто сидящий на небе малыш баловался своей игрушечной леечкой…
Дорога долгое время скачет рядом с рекой, и крутые мергельные склоны Мезени нарастают постепенно, скромно обнажая величие древней реки.
Наверху храм Покрова Пресвятой Богородицы, поставленный здесь в 1873 году, он словно парит над округой. Смотрю на небо. Тучи несутся быстро, рвутся на клочки, и тогда мезенский берег вспыхивает яркими всполохами, глиняные щелья загораются охристым светом, меняя оттенки на глазах. Солнце быстро бежит по склону, высвечивая все, что попадается на пути. Вот и Нисогорский храм засветился рукотворной свечой, маяком направляя свет заблудших душ в безопасную бухту. Величественный образ отпечатался в памяти вот так, как на этом снимке. И ни отнять от него ничего, ни добавить. Хочется лишь смотреть и запоминать.
В это зябкое утро, после обильных дождей накануне, все вокруг дышало влагой, воздух был сырой, и за некоторое время до того, как солнечный диск смог наконец прорваться сквозь плотное туманное одеяло и дать хоть небольшую надежду на свет, повсюду стоял безнадежно густой туман, который, хоть ножом режь, ну никак не хотел уходить.
И вот стало светлеть, клочки туманных облаков носились над полем, и, наконец, этот момент настал – ярко-желтое солнце показало свой ослепительный блеск, но длилось все действо буквально считаные минуты. Спохватившись, туман вновь завладел ситуацией, и окружающая действительность погрузилась в сырую пелену зарождающегося дня.
Заозерье (Кельчемгора)
На Мезени, куда ни глянь, сплошь чудеса да сказка.
Вот и деревня Кельчемгора не исключение. Помню, как мы завернули в один из ее околков – деревню Заозерье, что совсем недалеко от грунтовки, и ахнули. Перед нами раскинулась самая настоящая книжная старина. Небольшие улочки, ряды свободно раскинувшихся изб, старинные обетные кресты, амбары и, конечно, великолепная Никольская церковь. Раньше в центре деревни стоял красавец дом Клокотова 1879 года, но его увезли в музей «Малые Корелы» под Архангельском. И обетных крестов было больше.
Осень в деревне
Удивительно, как много вобрало в себя это место. Скромная ныне деревня из нескольких улиц, но запавшая в душу навсегда. Место, где родниковой водой пролился с неба северный дождь, явивший на свет Божий непревзойденное откровение и красоту измучившимся и заблудшим душам. И негасимый маяк Русского Севера – старый храм как символ и оплот той деревянной Руси, которую ищешь тысячеверстными путями-дорогами бескрайней земли, и порой находишь внезапно, и поверить не можешь, явь ли перед глазами или сон.
Омытые грозами, выстраданные русские деревни. Уцепились корнями на крутом угоре, взобрались на хребет и ползут, карабкаются что есть сил.
Вот и Никольский храм в далекой сказочной стране Лешуконии взобрался на пригорок да глядит на округу глазницами окон, но уже не пустых, да и кресты на месте, а маковки, как прежде, серебрятся осиновым лемехом.
Срубленный в конце XIX века, в 30-е годы храм был закрыт, в нем отплясывали вечерами колхозники. До недавнего времени он мог вполне разделить участь многих мезенских храмов, ведь осталось их в тех краях совсем немного, но вовремя спохватились, и с 2013 года ведутся посильные реставрационные работы, что называется, всем миром. К примеру, кресты изготовил мастер из села Лешуконского Александр Карпов. Инициатором восстановления стал проект «Общее Дело», спасибо им за это. И отдельный поклон местному жителю Алексею Николаевичу Морозову, для которого это место родное, он и занимается сейчас посильными работами по поддержанию церкви в надлежащем состоянии при поддержке и стараниями многих неравнодушных местных жителей.
Алексей Николаевич. Спасая старину
О храме
«Тут в 2011 году люди собрались. Крыша потекла, потолок стал обрушаться, крыльцо, и они решили деньги собирать. Договорились с реставратором, а он запросил че-то много, они отказались. Меня попросили, ну я крышу начал делать, потом потолок, крыльцо. С южной стороны быстрее крыша разрушается. Так некому делать, у меня есть сосед, так пить любит больше жизни, а внуки все разъехались. Ремонтирую, что могу, делаю. Колокола в прошлом году ставили, освятил епископ Нарьянмарский и Мезенский, приезжал, крест поставили, это реставратор Карпов делал лешуконский, он много где крестов-то сделал.
Однажды в марте
Церковь в 30-х закрыли, был сельсовет, крышу-то они закрывали. Иконы большие долго стояли на колокольне, я маленький был, дак они были. Один киномеханик из иконы сделал фундамент для движка, повесился потом. А куда остальные делись, не знаю. Раньше срубали кресты, а над колокольней не могли срубить и рубили шатры полностью.
Никольская церковь, конец XIX века
В перестройку даже рамы утащили от икон. Еще был один крест с распятием, его тоже увезли в Малые Корелы.
Мне через неделю будет 72 года, надо успеть крышу перекрыть, с той стороны стала обрушаться уже».
О себе и деревне
«Я родился тут, отец с Кольшина, воевал он в войну на Черноморском флоте. А мать с Архангельска, до 89 лет дожила, четыре месяца до 90 не хватило. Работала учительницей в школе. У матери отец, тот с Вологодской области. Морозовы там в Кольшине, в каждой деревне свои фамилии. Здесь красивый дом был, его перевезли в Малые Корелы. Дом Клокотова Василия Яковлевича.
Центральная деревня эта была. Была школа, почта, правление колхоза, два магазина. Вообще было больше 1000 человек на всю округу. Где-то в 70-е закрыли школу и все понеслось.
Перед грозой
Река Мезень тут, за кустами. Раньше пляж был – километра два один песок, потом он зарос. Лодки под горой в Заручье держали. А так в старину вода гораздо ближе была.
Здесь лесопункт был, на лошадях вывозили, два завода были, лес пилили. Хозяин из этого дома расписывал красивый дом, который в Малых Корелах, фронтон у него красивый. И он резал кресты. Вот у елки крест, там столько букв, и, наверное, сотня лет уже ему, и не одна буква даже не отошла. В позапрошлом году он начал клониться, я его закреплял, а так он раньше падал, его отец ставил. Но он не охраняется государством. А вот соседний крест охраняется. Рядом с этим красивым домом стоял, вот так и получилось, что охраняется. Он первый раз три года назад падал, его просто поставят, он ниже становится. Он резал четыре креста: один здесь, два в Мокшеве и один крест в лесу.
Раньше-то здесь дороги не было, все завозили морем, а потом рекой. Пристань была, был флот леспромхоза, я там работал, плоты водили, был техучасток, земснаряды были, судоходную глубину держали. Сейчас-то катеров нет.
Дорога только в конце 90-х появилась, но по дорогам мало возили. Через Нисогору была тайбола, через Усть-Чулосу, но мало возили, зимой на самолетах. Урожай-то не всегда был, год нет, второй нет, и уходили. Промыслы были, коновалы были у нас. На зиму они уходили, скот лечили. На лесозаводе люди работали в Каменке. Лес в Лешуконском очень ценился, когда валюты-то не было. Весь материал уходил за границу за валюту. А там в Каменке был порт, там перегружали все, летом из Мезени баржой таскали. С моря выходили в Кулой и по Кулою поднимались вверх.
Я капитаном работал буксировщиков до 300 л. с. Зубово-Лешуконское – 200 километров, потом до Каменки еще 160. И по Вашке 90 километров. Летом, когда мелко, у меня «кска» была водомет. У нас пять катеров-буксировщиков было. Готовили плоты сопровождать, или на контрольных участках, где надо от берега к берегу резко перейти, чтоб хвост не зацепило. Работы было с начала мая и до конца октября, иногда в ноябре даже, работал по 12 часов, а зимой отпуск.
Тут раньше домов много было, только ямы остались. Нижний ряд был еще, когда я родился, от нижнего ряда только один дом остался. В середине были дома. Ученики с Нисогоры приезжали, 5, 6, 7, 8-й класс учились, интернат был. Правление колхоза было, а электростанции в каждой деревне свои были.
Конек
Вот старый амбар остался, отец перевез с Кольшина. Он передавался из рук в руки, последнее время он в Кольшине был. Больше ста лет ему. Как сарайку использую. Когда колодец рыли, я думал, он 5 метров, рыли, а он все не кончается. Нашли деревянные ведра, в то время не было железных-то. Одно было рассыпано, а другое было целиком деревянное. Значит, он давнишний колодец. Журавель мы вдвоем с соседом поставили, и сруб стал проваливаться, а на въезде действующий колодец. Рядом с крестом тоже колодец, надо восстанавливать».
…Шедший, казалось, прямо на нас грозовой фронт в полнеба приглушил навострившую уши округу, затих шумевший кипрейный тростник, в двухметровых стеблях которого слышался только комариный писк да вилась в воздухе мошка, взбодрившаяся в предвкушении теплого августовского ливня.
Удивительно, но эта грозовая армада обошла стороной, лишь немного прибив пыль да окропив окрестности свежей влагой. А потом над мезенскими просторами взошла радуга, и тихой земной радостью наполнилась душа.
Дальше началось самое интересное. Небеса преподнесли нам еще один подарок – свинцовая туча заходила с севера прямиком на нас. Она росла, ширилась недюжинной мощью, ветерок, и без того тихий, совсем заштилел, взъелась мошка. Взбежав в горку за храмом, мы оказались в гуще отцветшего уже кипрея, в котором приходилось буквально прорубать себе дорогу среди пуха и атакующих со всех сторон кровососущих. Но что они в сравнении с тем, что открылось перед взором!
Торжество духа, великолепие творения рук человеческих, отрада сердцу.
Встречая осень
Осенью хрустела под ногами небрежно трава, полуночный воздух зябкою массой растекался в теплоте нутра, которое само такая же тайна, как и звездное небо над головой. И когда соприкасаются две эти тайны, наиболее остро ощущаешь себя той самой замерзшей росинкой на сухом стебле подножной травы.
Как быстро и изменчиво все в темноте осенней ночи. Еще недавно мягкое податливое поле под ногами враз превратилось в твердое шуршащее полотно, сотканное совсем молодым еще пока морозцем, который лишь робко пробует себя в роли хозяина всего вокруг.
Бесконечный Макрокосм нерукотворного пространства и бесконечный Микрокосм рубленого деревянного храма. Между Сциллой одного и Харибдой другого маленький человек, смотрящий в эту звездную даль.
Нет более подходящей «декорации» для старинного храма, чем вечные звезды. И уносится поток мыслей, метафор и аллегорий в черноту распахнутого окна. Познал ли мужик с топором, срубивший этот храм в конце XIX века, эти страшно красивые и столь же страшно далекие холодные звезды? Думается, не только познал, но и оставил нечто важное нам. А уж додумаемся ли мы об этом важном своим умишком, дойдем ли до высоких смыслов?
Все также хрустела под ногами трава, да блестели замерзшие росинки, и в каждой отражалась целая Вселенная, как и тогда.