Что касается Холлиса, он был дома один, потому что Гейл ушла в кино с вами. Холлис говорит, что весь вечер не выходил из дома. Он мог прийти сюда и убить Уэллера, но нет ни малейших улик.
Я навел справки и о майоре Калхерне. Действительно, его послали сюда из Вашингтона. И ночной дежурный в отеле сказал, что Калхерн пришел примерно в семь тридцать и весь вечер оставался в номере. Остаются Холлис и Арндт. Рован, я убежден, что один из них убил Уэллера и украл его изобретение. И должен узнать, кто из них это сделал. — Голос его звучал мрачно. — Должен быть способ!
Наступило долгое молчание. Страуд смотрел в пространство, сердито наморщив лоб. Скорее чтобы нарушить тишину, чем для чего-то другого, я рассказал ему, что сегодня утром в лаборатории обнаружил: все бумаги профессора торопливо просматривались. И все, что касается вибратора, исчезло.
— Лаборатория, — задумчиво сказал Страуд. — Пойдемте туда, Рован.
В солнечном свете, умудрившемся пробиться через грязные окна, лаборатория выглядела призрачно. Я включил свет, и Страуд осмотрелся. Он спросил:
— Где вы в последний раз видели изобретение?
Я молча показал на рабочий стол.
— Легко было найти, — сказал Страуд. — Послушайте, — неожиданно спросил он, — а как действовало изобретение Уэллера? Что оно делало?
Объяснения принципа действия вибратора Страуд не понял бы. Я просто рассказал ему, что вибратор излучал колебания сверхвысокой частоты, способные разложить стекло и камень, а также ткани мозга человека. Эти излучения настолько опасны, что оперировать с ними можно только в специально сконструированной камере с толстыми стенами. Включение и отключение проводилось управлением на расстоянии.
Когда я кончил, Страуд пристально посмотрел на меня.
— Управление на расстоянии? Как это делалось, Рован. По проводам или еще как-нибудь?
— По радио, — объяснил я. И указал на контрольную панель. — В основном это радиопередатчик. И очень мощный.
Страуд неожиданно напрягся.
— Насколько мощный, Рован? Может действовать через весь Гровертон?
Я ахнул.
— Боже — да!
И уставился на него. И, глядя, вспоминал отвратительные рассказы об ужасных методах, которые он использует в своих расследованиях. Я вдруг понял, что он собирается сделать. Вибратор у того, кто убил профессора Уэллера. И где бы он сейчас ни был, его можно привести в действие по радио.
Это сразу раскроет одно из двух обстоятельств — или сразу оба. Уничтожит место, где спрятан вибратор, сразу указав на убийцу Уэллера. Или, если убийца достаточно близко, убьет и его!
Как только вибратор будет приведен в действие, простой поиск приведет к раскрытию дела. Я так и сказал Страуду.
— Совершенно верно, — негромко ответил он. Его черные глаза были устремлены на меня.
— Но это вряд ли законно! — возразил я. — То, что вы собираетесь сделать, равносильно неофициальному смертному приговору.
Страуд сделал нетерпеливый жест.
— Не будьте ограниченным глупцом, Рован! Мы имеем дело с убийцей. С человеком, заслужившим наказание. Это единственный способ найти его и собрать необходимые улики. Используя обычные законные методы, я бессилен. До сих пор я не нашел ни единого доказательство против кого-нибудь.
— Я этого не сделаю! — резко сказал я.
Я понимал, почему не хочу это делать. Я очень боялся, что профессора Уэллера убил и украл его изобретение Норман Холлис. Все указывало на него. Он ненавидел Уэллера; вибратор был создан на основе его идеи, но Уэллер не собирался признавать это. Холлис завидовал достижениям Уэллера, ревновал к его будущей славе. Весь вечер Холлис был один. Он мог выйти их дома, убить Уэллера и украсть его изобретение.
Но он отец Гейл, а я люблю Гейл. Если он действительно убийца, если он будет рядом с вибратором, когда я включу передатчик, его смерть будет на моих руках. Убийца он или нет, но Гейл будет винить меня в смерти отца. Она не выйдет за человека, на руках которого кровь ее отца.
Отвратительная ситуация. Чем больше я о ней думал, тем меньше она мне нравилась. Включение передатчика очень вероятно решит это дело для Страуда, но точно осложнит мое положение. И отнимет все надежды на все, что связано с Гейл..
Страуд нетерпеливо ерзал. Его черные глаза были холодны.
— Рован, это мой единственный шанс решить дело. Говорю вам, я не позволю мне помешать.
— Я не стану это делать! — сказал я. — Просто не могу!
— Почему, Рован? Чего вы боитесь? Вы знаете, кто убийца? Не хотите, чтобы он умер?
Я тупо покачал головой.
Страуд взорвался.
— Клянусь богом, Рован, вы приведете в действие передатчик, или я сделаю это сам!
— Вы не знаете, как это сделать, — сказал я.
— Вы мне поможете.
— Вам придется меня заставить.
Страуд приблизил ко мне свое худое темное лицо. Его черные глаза сверкали.
— Именно это я и сделаю. Помните, Рован, я закон. У меня есть власть отдавать приказы.
— Не в этом случае! — сказал я. — Это незаконно. Может, вы и закон, но не можете одновременно судить, выносить приговор и исполнять его. Вы приговариваете человека к смерти, не подвергнув его суду.
— Вы дурак! — вспыхнул Страуд. — Откуда вы знаете, что убийца будет рядом с изобретением, когда вы включите его по радио? А что касается привлечения к суду — разве я вам не объяснил, что это невозможно? У меня нет ни малейшего доказательства ни против кого. — Глаза его сузились, и голос стал смертельно мягким. — Рован, вы препятствуете правосудию. Я могу за это вас… Или, Рован, я оформлю так, что вы будете обвинены в убийстве Уэллера. Ни на секунду не сомневайтесь. Я должен получить убийцу, и, если не могу получить настоящего, им станете вы.
Страуд говорил серьезно, я понимал это. Он осуществил бы каждое свое слово.
Я в западне, и выхода нет. Я ничего не могу сделать, только сделать то, что нужно Страуду.
Я устало пожал плечами и кивнул.
— Хорошо, — сказал я.
Улыбка Срауда была легкой и жесткой.
— Отлично! Начнем немедленно.
— Подождите, — сказал я. — Я хочу сначала позвонить Гейл Холлис, чтобы она ушла из дома.
— Так вот каков ответ? — воскликнул Страуд. — Вы уверены, что убийца Норман Холлис. И боитесь, что девушка пострадает, если изобретение спрятано в доме. Хорошо, можете позвонить ей — но никаких хитростей, Рован. Не пытайтесь предупредить Холлиса.
Страуд вместе со мной прошел к телефону и не отводил от меня взгляда, пока я говорил. Мой предлог был простым. Я попросил Гейл встретиться со мной на нашем углу и сказал, что это очень важно. Почему важно, не стал объяснять. Только сказал ей это и повесил трубку.
Потом принялся за работу, готовя передатчик. Но вот я готов. Я молча помолился за Гейл и за себя. И вопреки всему надеялся, что, если Холлис убийца, его не будет в зоне поражения.
Я повернул переключатель.
Страуд спросил:
— Сделали?
Я кивнул, как марионетка. Говорить не мог. Мне казалось, что я никогда не смогу говорить.
В волчьей улыбке оскалив зубы, с глазами, блестящими, как куски черного янтаря, Страуд выбежал из лаборатории. Я сидел и смотрел в пустоту. Боялся думать.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я не услышал звонок в дверь. Звонок вырвал меня из апатии. Я открыл дверь.
Гейл упала мне в объятия.
— Керк! Что случилось? Твой голос звучал так странно, когда ты говорил по телефону. И я пришла на угол, а тебя не было. Я встревожилась и пошла сюда. — Она тревожно смотрела мне в лицо. — Керк, в чем дело? Что случилось?
Я не мог ей объяснить. Боялся сказать, что из-за того, что сделал, ее отец может быть мертв, и я в этом виноват.
Гейл схватила меня за руки.
— Керк, в чем дело? Почему ты мне не говоришь?
Я заставил себя говорить.
— Не могу сказать, милая. Мы со Страудом… работаем над тем, что может решить тайну смерти профессора Уэллера. Надо подождать возвращения Страуда. Тогда ты узнаешь.
Гейл с сомнением смотрела на меня, но воздержалась от вопросов. Пошла на кухню и приготовила кофе. Отличный был кофе, но тогда я этого не заметил. Я напряженно размышлял.
Холлис. Холлис ли убийца? Мертв ли он сейчас или еще жив? Я отчаянно надеялся, что он жив.
Или Арндт. Арндт тоже может быть убийцей. Я молился, чтобы это был Арндт.
День тянулся с бесконечной медлительностью. Напряжение ожидания, незнания результата сводило меня с ума.
А потом — наконец — у дома остановилась машина. Мы с Гейл бросились к двери. Вошел шериф Страуд.
— Дело закрыто! — торжествующе сказал он. — Я поймал убийцу профессора Уэллера. Все прекрасно сработало, Рован.
— Кто… кто это был? — хрипло спросил я.
— Калхерн, — ответил Страут.
Я ослаб от облегчения. Ноги стали как резиновые, пришлось сесть на стул. Но потом до меня дошло имя, и я вскочил.
— Это невозможно! — закричал я. — Калхерн не мог быть убийцей! Его же прислали из военного министерства в Вашингтоне. Он не мог это сделать!
— Но он это сделал, Рован. — Страуб широко улыбался. — Понимаете, Калхерн был совсем не Калхерн, но чрезвычайно опытный международный шпион, выдававший себя за Калхерна. Настоящий Канхерн — тот неопознанный убитый мужчина, которого мы нашли вчера утром за городом.
Я снова сел.
Страуд продолжал.
— Очевидно, произошло следующее. Шпион каким-то образом узнал о миссии настоящего Калхерна. Он перехватил Калхерна на окраине Гровертона. Вероятно, отправил машину Калхерна в кювет, потом застрелил его, сменил свою одежду, сорвав с нее ярлычки, на мундир Калхерна. Потом в машине Калхерна уверенно приехал в город.
Шпиону нужно было изобретение Уэллера. Наши враги охотно отдали бы за него целое состояние. Он присутствовал на демонстрации, узнал все необходимое. Потом в тот же день вечером выскользнул из отеля, пошел к Уэллеру домой, убил его, забрал изобретение и вернулся в отель.
Номер шпиона был на втором этаже. Ему легко было на веревке спуститься из окна, выйти и зайти так, что его не видел ночной дежурный. Вибратор он оставил в своей машине.