Долгие Бороды” или “Ужин”, почему так зовется, никто толком не знает, назвали и назвали. Помимо единственной дороги, к Резиденции можно добраться по наплавному понтонному мосту через озеро. Когда-то поблизости находилась дача тогдашнего Властелина, одноэтажный особняк был построен в 1938 году как путевой дворец между двумя главными городами страны, метростроевцы были привезены из столицы, работы вели и под землей – сооружали бункер, предполагалось, что здесь можно будет укрываться во время войны. Властелин был здесь лишь один раз и, изучив карту местности, не на шутку испугался: узкий полуостров, к даче ведет всего одна дорога, кругом темный лес; он обошел территорию, вернулся к машине хмурый и укатил, бросив напоследок зловеще-шелестящее: “Ловушька”… Заезжие бизнесмены предпочитают снимать эту дачу, которая находится на возвышенности аккурат напротив Резиденции “Долгие Бороды” – на противоположном берегу озера. Чтобы поселиться, нужно пройти фейсконтроль охраны ВВ. Двойнику рассказы-вали: на даче четыре люкса, самый престижный – четырехкомнатный, с сохранившейся спальней Властелина. Существует поверье: если там зачать ребенка, он станет главой государства, и постояльцы стараются без устали – многие однако приезжают без жен, а девушек, тоже прошедших фейсконтроль, можно заказать заранее, по их словам, прошлое особняка и полутемные залы действуют на мужчин возбуждающе. Полуостров окружен выкрашенным в зеленое металлическим забором, по которому в дни присутствия ВВ пускают ток, за забором – ров, за рвом прячутся люди в штатском с оружием и рациями, по всему периметру полуострова ведется круглосуточное видеонаблюдение, дорога к Резиденции с суши приводит прямо на контрольно-пропускной пункт, за ним – шесть километров охранного комплекса; и с воды никому из чужих тоже не подобраться – залив, где ВВП загорает и купается, перегорожен чередой понтонов, в понтонах потайные двери, оттуда Сам, будучи помоложе, вылетал на скутере в одних плавках, а по бокам, на двух скутерах, телохранители в бронежилетах. “Долгие Бороды”, а также дачу никогда не жившего на ней прежнего Властелина, поскольку “ловушька”, обслуживает целый поселок, две тысячи местных жителей: снача-ла – жесткая проверка их самих и всех родственников на благонадежность, потом они подписывают формы допуска к государственной тайне, после чего не имеют права ездить за рубеж, их телефоны прослушиваются, а письма читаются, и коль что не так – уголовная ответственность за измену родине. ВВ, по словам куратора, любил бывать здесь в любое время года, не только летом; в помпезном помещении с мраморными лестницами и античными колоннами он принимал гостей и официальные делегации, но ночевал не здесь, а в ничем не примечательном коттедже неподалеку, двухэтажном, из красного кирпича – на такой системе безопасности настояла охрана. За проведенные возле ВВ годы Двойник многажды наблюдал его, редко близко от себя, чаще на удалении – во время посадок в бронированные лимузины и винтокрылы и покидания их салонов; на территории Резиденций; совсем редко – в кремлевском коридоре и приемной рабочего кабинета в 14-й корпусе, между Спасскими воротами и Сенатским дворцом; в Константиновском дворце в Питере; но лишь один раз тот удостоил его вниманием, пригласив на разговор. Это была проверка, понятное и естественное желание своими глазами взглянуть, чего же стоит этот самый Двойник, о котором ему уши прожужжали, насколько безупречно может сыграть роль ВВ. И произошло это на Валдайской даче. Вызова Яков Петрович прождал почти весь день. Он гулял, несмотря на мокрядь, заасфальтированными лесными аллеями, стояла ростепель, снега не было, новый год не походил на себя, природа будто ошиблась с календарными сроками наступления холодов, а звонка на мобильный все не было. Если не лукавить, не врать себе, этой встречи Двойник боялся до дрожи в поджилках, представлял себя на допросе у умного, хитрого, проницательного следователя: тот ли ты, за кого себя выдаешь, на самом деле обладаешь уникальными способностями или дуришь голову… смотри, коли обманываешь… И невольно юркой змейкой с ядовитой слюной заползал неизбежный вопрос: а вообще, как относишься к ВВ, благоговеешь перед ним, считаешь его мудрым и непогрешимым, или извечный скепсис мешает осознать его величие? Скепсиса в Якове Петровиче не наблюдалось, так, самая малость, но и благоговения он никогда не испытывал перед вождем, как выяснилось, посланным стране Богом. Поражала его речь, четкая и ясная, смысл и логика построения фраз, находчивость в ответах, мастерство внезапных сопоставлений, хотя не обходилось без проколов типа “она утонула” – о подлодке “Курск”, и даже коронные обороты типа “жевать сопли”, “мочить в сортире”, “отрезать, чтобы не выросло”, “замучитесь пыль глотать”, “кто нас обидит, тот и трех дней не проживет!”, “совсем не факт, будто человека обязательно за это надо убивать”, про половые признаки бабушки и дедушки, а особенно про то, что если кто не верит, что все поднимется, то у того никогда и не поднимется, пришлись по душе Якову Петровичу: нормальный мужик, за словом в карман не лезет… Постепенно привык, как и прочие, ко всему, что связывалось с образом лидера нации, вместе с другими беззлобно посмеивался над амфорами, случайно найденными Самим на большой глубине, над полетом со стерхами и прочими причудами, при этом отдавая должное силе и уверенности лидера, крепнущими с каждым годом. Но все последующее, повернувшее страну задом к дальним соседям и напугавшее ближних, ненависть к пиндосам и война с “укропами”, очевидная всем и внаглую отрицаемая, бесконечное и бессмысленное вранье по “ящику”, упавший рубль, подскочившие цены, запреты на то, что вчера разрешалось, сознательное бегство тех, кто мог стать оплотом страны, и еще многое-многое другое вызывали в Якове Петровиче глухое отторжение, особенно после горячих дискуссий с дочерью; однако он, подобно другим, жил как бы сам по себе, тихо и молча: меня не трогают и ладно, а что до патриотизма, то никто пока не заставляет публично его демонстрировать, а есть он во мне, этот патриотизм, или нет его, так сие не ваше собачье дело. Так было до момента, когда обстоятельства сделали его Двойником и ему открылось то, чего он не мог знать ранее, а если и догадывался, то скорее по наитию; это новое знание и понимание обременяло, заставляло иначе оценивать происходящее, он боялся себе в этом признаться, гнал непрошенные стремные мысли. В этом смысле он становился истинно Двойником – ВВ и самого себя. И еще одно, тоже непрошенное и еще более опасное, тешило тщеславие: я уже в состоянии делать, выполнять, говорить все то, что и ВВ, уже не будучи его отражателем, к чему может привести, не знаю, внутри холодеет и замирает, едва задумываюсь, что меня ждет… Куратор позвонил ближе к вечеру. В специальной комнате Якова Петровича переодели, куратор отверг строгий темный костюм, белую сорочку и галстук (“Вы, Яков Петрович, не на официальный прием собрались, а на приватную встречу на даче, поэтому наденьте вот это…), и он протянул вельветовые брюки цвета кофе с молоком, ковбойку и серую просторную шерстяную кофту. “Нормально”, – подытожил, придирчиво оглядев экипировку Двойника. Они остались вдвоем, Олег Атеистович пояснил: – ВВ отдохнуть сюда приехал с тремя друзьями. Перед обедом попарились, после обеда в казино сыграли, притом по-серьезному, на собственные деньги, чтобы азарт и кайф словить, потом биллиард. В общем, расслабуха, а вы своим галстуком тоску нагоните, напомните о трудах праведных, которые ВВ на денек оставил. Нет уж, предстаньте пред его очи в партикулярном одеянии. … В просторную прохадную комнату с глухими задрапированными окнами, зажженным изразцовым камином и журнальным столиком с двумя глубокими креслами возле дивана вошел тот, кого уже больше года он изображал; Яков Петрович напрягся, как ни готовил себя к встрече, не смог одолеть волнение и скованность. ВВ был одет в такие же вельветовые брюки и кофту, только рубашка была однотонная, темно-серая, на ногах кроссовки, в отличие от Двойника, обутого в черные строгие туфли. Обменялись рукопожатиями, ВВ занял место на диване, Двойнику жестом указал на кресло. В итоге ВВ возвышался на целую голову. Мгновение, показавшееся Якову Петровичу вечностью, ВВ немигающе всматривался в него (с кем мог он сравниться по степени страха, вызываемого в людях одним своим неулыбчивым видом, пристальным, немерцающим, неотрывным взглядом выцветающих с возрастом глаз-плошек: сколько раз репетировал Яков Петрович один на один с зеркалом этот немигающий, как свет фонарного столба, взгляд!..). Он автоматически ответил таким же испытующим взглядом – по-другому не смог. Так они и буравили друг друга, один на правах Властелина, другой – копируя, словно боксеры-профи перед началом поединка, сходясь лицом к лицу, пытаясь испугать, посеять неуверенность в сопернике. – Кто же вас, любезный Яков Петрович, так экипировал? – спросил, наконец, ВВ. – Мой куратор. – Узнаю Атеистовича. Нарочно сделал, для большего эффекта, мою одежду на отдыхе знает, помнит… Я за вами часто наблюдаю, вы меня не видите, а я вас вижу. Невероятное сходство… Это ж надо, природа распорядилась… А ботокс, блефаропластику используете? – Так точно, использую, – отрапортовал. – Да вы расслабьтесь, не надо по-военному. Мы же отдыхаем, просто беседуем, я не ваш начальник, а просто… ваша копия, или вы – моя, – и складки рта дернулись в намеке на улыбку. – Ну и как, болезненно? – Пару раз уколы делали и веки подтягивали. Ничего, терпимо. – У меня по-всякому бывает. Однажды, лет десять, нет, больше, назад в Киев на важную встречу прилетел, а у меня синяк на скуле от укола выступил. Пресс-конференцию пришлось отменять, негоже лидеру с синяком перед прессой. Еще подумают, жена побила… Да, Украина… Много мне нервов и крови стоила… Я, знаете, не привык жалеть о прошлом, но все же корю себя: надо было тогда, в четырнадцатом, ударить как следует, захватить несколько областей помимо Донбасса, дойти до Киева, и черт с ними, с санкциями, зато по-другому сейчас все выглядело бы… Сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым… Меня деспотом называют за рубежом. Убежден: не существует ни одного живущего человека, которому не захотелось бы сыграть деспота, если он обладает твердым характером. А вы что думаете по этому поводу? – Точно так же, – не придумав более развернутый ответ, да и не нужно было. – Ну и хорошо. Единство взглядов. Убеди других довериться тебе – и ты победил. Самый мощный афродизиак – власть над другими… А теперь повторяйте за мной… – внезапно ВВ поменял ход разговора. – Посмотрим, как скопируете меня… Итак, начнем. Ничто так не воодушевляет, как первое безнаказанное преступление… Яков Петрович опешил, слегка даже растерялся от смысла произнесенного, однако вида не подал и незамедлительно исполнил приказ. Почувствовал, что передал интонацию абсолютно верно, лучше, чем на тренировках у зеркала, на нервной почве, что ли… ВВ продолжил экзамен, выстреливая разнобойными по смыслу фразами почти без пауз: – У России нет другого пути, кроме выбранного Россией. Если кто-то не хочет разговаривать с нами на равных – пусть не разговаривает, мы сами с ним будем разгова-ривать на равных… Некоторым супердержавам, которые претендуют на исключительность, считают себя ед