Телевидение покуда молчало, но и там зрели видимые приметливому глазу перемены: сюжеты с ВВ становились все более редкими (Яков Петрович искренне радовался – обязательных съемок у него заметно поубавилось), да и имя Властителя, прежде упоминаемое всуе, исчезало из дикторских новостных текстов; еще совсем недавно дружно ненавидимых пиндосов и укропов почти не упоминали, а если и упоминали, то тон был иной, куда менее враждебный – ну есть они и есть, что поделаешь… Зато больше говорили о нехватке всего и вся, неотвратимо растущей инфляции, безработице, бедности, незаметно перерастающей в нищету – и плохо скрываемым намеком – это плоды его, вождя, политики.
Все было известно и ранее, только молчали тогда в тряпочку знающие и ведающие, а кто не молчал, того антипатриотом объявляли, экстремистом, национал-предателем, клевещущим на вождя, и к ногтю их, недовольных правдорубов.
Честно сказать, начавшаяся вакханалия выводила Якова Петровича из равновесия: оставшись вместо исчезнувшего Властелина один на один со страной и миром, уже не Двойник, с которого, в сущности, взятки гладки, он невольно, не в силах понять, как подобная трансформация происходит в его голове, принимал все на себя, не в силах выйти из образа, и получалось, будто это он, именно он, вымогал взятки, крышевал малышевцев, кормил город собачьими консервами…, а много позже, усевшись на кремлевский трон, принимал решение по захвату Крыма, введению антисанкций, сжиганию продуктов и прочего…
Некоторые отечественные и зарубежные СМИ жаждали встречи с ним, просили пресс-службу об интервью, особенно рвалась скандальная журналистка, заполошная дочка мэра Питера, под чьим крылом начинал сногсшибательную карьеру человек по кличке “моль”, на глазах превратившийся в дракона, она давно рассорилась с ним, но в новых обстоятельствах непременно хотела пообщаться; по распоряжению куратора никаких личных контактов не планировалось: хотите интервью – присылайте вопросы, ВВ ответит в письменном виде. Исключение было сделано лишь для Первого канала, и то максимум 15 минут – намек на нездоровье.
Словно подыгрывая тем, кто уже без стеснения намекал на возможный тяжелый недуг ВВ, Яков Петрович реже посещал тренажерный зал, пропускал прежде обязательные заплывы по двести метров в бассейне, его к этому никто не принуждал; дело, однако, заключалось не в лени – он играл роль лидера нации, стремился соответствовать образу стареющего, теряющего силы человека, каким его пытались представить.
К этой телевизионной съемке Якова Петровича специально загримировали: лицо благодаря особой мази стало землистого оттенка, под глаза наложили тени, имитировали “мешки” – телекартинка должна была продемонстрировать нездоровье. Яков Петрович и без ухищрений гримеров на самом деле чувствовал себя хуже обычного, периодически возникали приступы хандры, депрессии, чего прежде не бывало, хотелось подолгу лежать в постели, смежив веки и не глядеть на свет белый, и лишь усилием воли сбрасывал, как наваждение, непривычное состояние, изгонял хмурое выражение, заставлял улыбаться.
Корреспондент Первого канала задавал примитивные вопросы, выбрала их пресс-служба, ответы Яков Петрович выучил наизусть, ему пришлось косить на болезнь, не раскрывая подробности, одновременно не должен был тоном беседы сеять в народе безнадегу; сочувствие, сострадание – другое дело, но не унижающая жалость; произнес замечательные слова о том, что верит в Россию, что ей предстоят великие свершения, а также верит в своего преемника, чье имя вскоре станет известно, в его ум, волю и желание возглавить государство в непростой период истории.
Во время съемки вдруг почувствовал прилив сил, голос зазвенел – он обращался не к многомиллионной аудитории, а к одному-единственному человеку – к самому себе: я и есть Верховный Властелин и могу вершить все, что хочу, не спрашивая ни куратора, ни кого угодно, я могу сейчас завернуть такое, что страна и мир содрогнутся.., произнести слова, которые и в страшном сне не могли придти в голову ВВ, а я могу и никто мне не указ. Ничего такого, конечно, он не завернул, эйфория мигом прошла – все равно вырежут, не прямой же эфир, а приключения на свою задницу искать глупо, их и так, судя по всему, будет достаточно.
По указке куратора он подписал несколько указов, недоумевая и поражаясь, как моментально стала возможной отмена прежних жестких правил. Потрафив населению, почти поголовно с приусадебных участков питавшемуся, резко уменьшался налог на землю, выросший несколько лет назад до небес, став форменным разорением. Яков Петрович был свидетелем, как тогда гневалась спокойная, уравновешенная жена – что, гады, делают, хотят страну по миру пустить… “Гады” в устах Киры Васильевны звучало почище дочкиных матюгов. Если уж таких, как жена, довели… Другой указ касался президентских выборов: кандидаты от не входящих в Думу партий и самовыдвиженцы для регистрации должны предъявить ЦИКу не сто и триста тысяч подписей в их поддержку, как раньше, а вполовину меньше.
Ну и прочие изменения. К примеру, в детсадах старшего возраста, школах и высших учебных заведениях пятиминутка патриотизма становилась необязательной, хотите – проводите, не хотите – никто с вас не взыщет. Это же касалось ежедневных уроков православия, о необходимости отмены которых, пользуясь отставкой ВВ и как следствие ослаблением позиций патриарха, снова всерьез заговорили мусульманские и еврейские организации. Либо отменяйте, либо добавьте курс истории религии с рассказом об основах ислама и иудаизма… Указом выдвигалось требование пересмотреть условия “патриотического стоп-листа” и, вообще, вернуть НКО, которые прежде гнобили, обвиняя в подрывной деятельности. Еще один указ отменял “закон о забвении”, вернее, вносил в него такие изменения, что, по сути, дезавуировал – отныне нежелательную, нередко компрометирующую чиновников информацию в Сети удалять навсегда станет значительно труднее. Другой указ регулировал показ иностранных фильмов – не только в специальных кинотеатрах, а они наперечет и далеко не во всех даже больших городах, но отныне и в обычных, в новой пропорции: два американских или европейских и один наш. В который раз делалась попытка создания независимого Общественного ТВ…
С чего бы это новая власть решила полиберальничать… Многое приоткрылось в разговора с Вячеславом Сергеевичем, навестившим Якова Петровича в Ново-Огарево.
Генерал изъявил желание расслабиться в русской бане, предпочтя мокрый пар сухому в сауне; Яков Петрович к бане относился положительно, но фанатом не являлся; ответственный за баню офицер службы охраны оставил в предбаннике пару запаренных березовых веников, бутылочки со специально приготовленными настоями мяты, душицы, листа черной смородины и эвкалипта, сложил стопкой полотенца, льняные простыни, шерстяные рукавицы и войлочные колпаки на голову, подготовил самовар, фарфоровый заварник с различными чаями, баночки с вареньями и медом с пасеки патриарха (Яков Петрович знал: вся еда к столу ВВ, тогда и сейчас, поставляется с угодьев патриарха, расположенных неподалеку); от пива и крепкого спиртного Яков Петрович отказался и куратор поддержал его.
Они забрались на горячий полок, Яков Петрович подложил седелку, куратор обошелся полотенцем, перед этим он приоткрыл дверцу печи и
бросил содержимое двух бутылочек с настоями на раскаленные камни, зашипевшие и обдавшие тугой волной жара.
Парился генерал с чувством, с толком: через несколько минут обильного потоотделения снова побрызгал на камни, расстелил во всю длину полотенце, уложил Якова Петровича, надел рукавицы и приступил к священнодействию – легкими поглаживаниями двумя вениками прошелся по телу нынешнего хозяина Резиденции, затем постегал и приступил к похлёстыванию в сочетании с компрессом из веников. Начал со спины, слегка приподнял веники, захватывая ими горячий воздух, и сделал два-три лёгких похлёстывания, на несколько секунд прижал веники к спине.
– Ну как самочувствие? Все в порядке? Тогда я тебе растяжку сделаю, – перешел на “ты”, очевидно, полагая, что голые распаренные тела призывают к простоте общения, вовсе не выглядящей фамильярностью.
Он наложил веники на поясницу и одновременно развел в стороны к голове и ногам. Повторил несколько раз, заметив, что поясница после такой процедуры будет как новенькая.
В завершение сеанса Вячеслав Сергеевич приступил к растиранию: в одну руку взял веник, а ладонью другой, слегка надавливая на лиственную часть, растер туловище во всех направлениях, а ноги и руки – вдоль.
Яков Петрович лежал в изнеможении, шумно, открытым ртом, как рыба на берегу, вдыхал пропитанный ароматом мяты и эвкалипта горячий воздух и длил удовольствие. А неугомонный генерал, передохнув минутку-другую, принялся, покряхтывая, охаживать себя вениками, предоставив под его командами возможность Якову Петровичу завершить процедуру растяжкой и растиранием.
Выйдя из парной, оба плюхнулись в маленький квадратный бассейн с ледяной водой, поохали, попрыгали и снова в парилку. И так трижды…
Обернув себя в простыню и сняв войлочный колпак, распаренный, порозовевший генерал с благодушным видом разлил чай по стаканам в серебряных подстаканниках, сделал первый осторожный глоток и похвалил:
– Чаек что надо…
Он вытер испарину со лба, пригладил белесые волосы на макушке без намека на прогалы в шевелюре и завел разговор о всякой всячине, не имевшей отношения к его визиту – не ради же парной посетил Якова Петровича, а разговоры вел о чем угодно, только не о главном. Бывший Двойник, ныне глава государства, ждал появления куратора с надеждой прояснить нынешнее положение вещей, понять, куда все идет, вернее, катится и как ему вести себя: телефонное общение все-таки не давало возможности задать накопившиеся вопросы и получить исчерпывающие ответы. Он полагал, что именно сегодня это произойдет, а генерал, словно не догадываясь о нетерпении нового хозяина Резиденции, говорил о неустойчивой погоде с дождями и неожиданно ранним, моментально растаявшим снегом, о футбольных новостях (признался, что фанат заметно окрепшего “Спартака”), об очередной скандальной истории со стареющей, но все еще сексапильной бывшей балериной, объявившей себя лесбиянкой, не забывая возвращаться к банной тематике; жмурясь от удовольствия, вспоминал лучшую в своей жизни парилку на Крайнем Севере, в Эвенкии, где, будучи студентом, провел каникулярное лето, подрядившись в геологическую экспедицию, искавшую исландский шпат. В самом конце августа завершились полевые работы, небольшая, 12 геологов и коллекторов, партия решила смыть с тел накипь тяжелых выкидных маршрутов, для чего возле зимовья, на берегу речушки, сложили пирамиду из долеритов, топившуюся трое суток пушистыми, пахнущими духами ветками листвянки, дававшими жар и с треском разбрызгивавшими искры наподобие бенгальских огней, только горячие. Накалив камни добела, натянули на них высокую палатку, низ в мелкой гальке устлали войлочными кошмами, забрались внутрь и плеснули три ведра речной воды на камни. “Тепловой удар был страшный, семь потов сразу сошли, воздуха не хватало, я упал, отогнул судорожно край кошмы и нос уткнул в гальку, там пузырьки воздуха имелись… После такой бани сутки проспал…”