– Тралить дальше, до деревни, – впустую, – заявил он Гранту с таким видом, будто отдавал распоряжения помощнику садовника.
– Правда?
– Угу. Впустую. Она там все засасывает. На дно, в ил.
«Она» явно означало реку.
– Почему?
– Она там течет медленно. Словно устала. Все опускает на дно. Потом, после излучины, на полпути к Уикхему она опять срывается с места, легко и весело. Ага. Такой уж у нее нрав. Тащит все на дно, в ил, потом чуть-чуть успокаивается, оглядывается – заметили ли люди, чтó она сделала, потом – оп! – и она уже в Уикхеме. – Старик подмигнул Гранту ясным голубым глазом. – Хитрюга, – провозгласил он. – Вот она кто. Хитрюга!
Когда Грант впервые говорил с Роджерсом, тот тоже сказал, что тралить ниже Сэлкотт-Сент-Мэри бесполезно, и Грант понял это как вердикт местного жителя, не требуя объяснений. Теперь Память Поколений все ему объяснил.
– И вообще нечего тралить, – добавил Память Поколений, вытирая повисшую на носу каплю несколько высокомерным жестом.
– Почему? Вы думаете, трупа там нет?
– Угу! Ага! Труп-то там есть. Но эта грязь, этот ил – он не отдаст его, разве только в свое время.
– А когда это может случиться, не скажете?
– Ох! В любое время, – может, через тыщу лет, может, завтра. Очень хваткий этот ил. Как зыбучие пески. Когда мой прадед был мальчишкой, у него с берега в воду скатилось полено. Там было совсем мелко. Он видел полено, но боялся, понимаете, ступить в реку и достать его. Он побежал к дому. Всего несколько ярдов. И привел отца, чтобы тот достал ему полено. Но ил проглотил его. Ага. Сожрал, не успел он отвернуться. Не осталось от полена ни следа. Понимаете, ил заглотнул его. Кровожадный ил – вот что он такое, говорю вам, кровожадный ил.
– Но вы же говорите, что он иногда отдает свои жертвы.
– Угу. Ага. Бывает.
– Когда? В половодье?
– Не-е! В половодье она просто разливается. Молчаливо разливается и собирает еще больше ила. Не-е. Но иногда она начинает течь вспять. Тогда от удивления она и отдает.
– Вспять?
– Ну да. Вот как неделю назад. Тучи набежали и собрались в горах выше Отли, а ливень разразился здесь, и вода вылилась в реку, как будто из ванны после купания. У нее не было времени распределить ее тихо, как полагается. Вода в русле неслась, словно ее гнали щеткой, и вся переболталась. Вот так иногда и случается, что она что-то из ила отдает.
Печальная перспектива, подумал Грант, ждать следующего наплыва туч, чтобы взбаламученная река вынесла наверх тело Сирла. День становился все более серым и угнетающим. Через пару часов придется бросать поиски. Более того, к этому времени они дойдут до Сэлкотта, и если так ничего и не найдут – что тогда? Гранта весь день не отпускало ужасное чувство, что они лишь по поверхности скребут этот «вечный ил». Если и вторичное траление окажется бесполезным – что тогда? Ни следствия, ни дела – ничего вообще.
К тому времени как водянистый закат залил всю сцену бледным светом, они были уже в семидесяти ярдах от конца своего маршрута. В этот момент опять появился Роджерс и вытащил из кармана плаща конверт:
– Это вам. Пришло, когда я был в участке. Отчет из Штатов.
Необходимость в этом отчете уже отпала, однако Грант вскрыл конверт и прочел письмо.
У полиции Сан-Франциско не было никаких претензий к Лесли Сирлу, и им не было известно, чтобы у кого-нибудь имелись таковые. Сирл обычно проводил на Побережье зимние месяцы, а остальное время года путешествовал и фотографировал. Он был богат, но жил тихо, не было никаких сведений о расточительных вечеринках или ином экстравагантном поведении. Сирл жил один, без жены, и ни о каких историях, связанных с женщинами, известно не было. В полиции Сан-Франциско отсутствовали данные о происхождении Сирла, но они обратились в отдел рекламы «Гранд континентал» – студии, для которой Сирл фотографировал Лотту Марлоу и Дэнни Мински, звезд, в тот момент царивших в мире кино. По имеющимся в «Гранд континентал» сведениям, Сирл родился в Джоблинге, штат Коннектикут. Единственный ребенок Дэрфи Сирла и Кристины Маттсон. Полиция Джоблинга, Коннектикут, когда ее запросили о Сирлах, ответила, что те уехали из города более двадцати лет назад и отправились куда-то на юг. Сирл-отец был по профессии химиком и страстным фотолюбителем, но больше о нем никто ничего не помнил.
Так что это был довольно скучный отчет. Невдохновляющее собрание бесполезных фактов. Никакого ключа к тому, о чем больше всего хотел узнать Грант: о близких друзьях Сирла в Штатах. Ничего, что просветило бы его в отношении Сирла. Однако что-то в отчете заставило Гранта насторожиться, как будто у него в мозгу звякнул колокольчик.
Он перечел отчет еще раз, ожидая предупреждающего «щелчка», похожего на тот звук, который издают часы перед тем, как начать бить. Однако на сей раз – никакой реакции.
Удивляясь сам себе, Грант снова прочитал отчет, медленно и не торопясь. Что заставило его насторожиться? Он ничего не мог отыскать. Все еще в недоумении, Грант сложил письмо и сунул его в карман.
– Заканчиваем, наверное, а? – проговорил Роджерс. – Теперь мы уже ничего не найдем. Река у Сэлкотта еще никогда ничего не отдавала. Здесь в округе существует поговорка. Когда хотят сказать: «Оставь это» или «Выбрось из головы», говорят: «Швырни с моста у Сэлкотта».
– Почему бы жителям не пройтись по руслу реки землечерпалкой, вместо того чтобы еще больше засорять его, – проворчал Грант, разозлившись. – Тогда и река раз в два года не заливала бы дома зимой.
Длинное лицо Роджерса расплылось в доброй улыбке.
– Если бы вы когда-нибудь вдохнули запах рашмерского ила, вы бы много раз подумали, прежде чем добровольно начать выгребать его, грузить в кузова машин и везти по улицам. Сказать, чтобы закруглялись?
– Нет, – ответил Грант упрямо. – Пусть тралят, пока светло. Кто знает, может, мы войдем в историю как первые люди, которым река у Сэлкотта что-то отдала. И вообще, я не склонен верить местным предрассудкам.
Глава шестнадцатая
– Подвезти вас в Уикхем? – спросил Роджерс Гранта, но Грант сказал «нет», объяснив, что у Милл-хаус стоит его собственная машина и что он пойдет туда за ней.
Марта вышла навстречу Гранту в ветреные сумерки и взяла его под руку.
– Ничего? – спросила она.
– Ничего.
– Пойдемте, согреетесь.
Молча, идя рядом, они вошли в дом, и Марта налила Гранту очень большую порцию виски. Толстые стены не впускали внутрь шум ветра, и в комнате было тихо и тепло, так же как вчера вечером. Легкий запах карри просачивался из кухни.
– Чувствуете, чтó я готовлю для вас?
– Карри. Но не можете же вы кормить отдел уголовного розыска!
– Карри – это то, что вам необходимо после того, как вы целый день наслаждались нашей английской весной. Конечно, вы можете вернуться в «Белый олень» и получить обычный воскресный ужин: холодное мясо из консервной банки, два ломтика томатов, три кубика свеклы и увядший лист салата.
Гранта от отвращения передернуло. Мысль о «Белом олене» была подобна смерти.
– Кроме того, завтра меня здесь не будет и я не смогу накормить вас обедом. Я возвращаюсь в город – в данный момент я больше не могу выносить Милл-хаус. Я останусь в городе, пока будут идти репетиции «Слабого сердца».
– То, что вы были здесь, спасло мне жизнь, – сказал Грант. Он вытащил из кармана американский отчет и добавил: – Прочтите это, пожалуйста, и скажите, не звякнет ли у вас в голове какой-нибудь колокольчик.
– Нет, – покачала головой Марта. – Ничего. А должно бы?
– Не знаю. Мне показалось, когда я читал его первый раз, будто у меня в мозгу что-то предупреждающе зазвенело. – Он снова какое-то время озадаченно смотрел на письмо, потом убрал его.
– Когда мы оба вернемся в город, я хочу, чтобы вы представили меня вашему сержанту Уильямсу, – заявила Марта. – Может быть, вы придете вместе с ним как-нибудь вечером на обед?
– Конечно придем, – с довольной улыбкой согласился Грант. – А что за неожиданная страсть к незнакомому Уильямсу?
– Ну, у меня есть для этого две причины, причем совершенно несхожие. Первая – то, что с человеком, у которого хватило природной смекалки понять, что Уолтер Уитмор – мямля, стоит познакомиться. А вторая – то, что сегодня я видела вас веселым один-единственный раз – после разговора по телефону с сержантом Уильямсом.
– А, это! – отозвался Грант и рассказал Марте про Бенни Сколла, про «Уотчмен» и про то, как добродетельный Уильямс отделал их репортера. И они развеселились, и смеялись все время, пока ужинали, и Марта рассказывала забавные истории о театральных критических статьях, печатавшихся в «Уотчмене». Только когда Грант собрался уходить, она спросила, что он намерен предпринять теперь, когда поиски Сирла оказались тщетными.
– Завтра утром я закончу кое-какие дела в Сэлкотте и вернусь в Лондон доложить обо всем своему шефу, – сказал Грант.
– А потом?
– Состоится совещание, на котором будет принято решение, что следует делать, если вообще следует делать что-либо.
– Понимаю. Ладно, когда вы с этим покончите, позвоните мне, пожалуйста. Тогда мы и соберемся как-нибудь вечером, когда сержант Уильямс будет свободен.
Как замечательно, думал Грант, ведя машину в Уикхем, воистину замечательно. Ни вопросов, ни намеков, ни мелких женских уловок. В том, как она приняла ситуацию, Марта повела себя удивительно по-мужски. Возможно, именно такая независимость и пугала мужчин.
Грант вернулся в «Белый олень», позвонил в полицейский участок узнать, не было ли еще писем, взял с буфета в столовой меню, чтобы проверить правильность прогноза Марты по поводу ужина (надо будет сказать ей, что она забыла тушеный ревень и горчицу), и последний раз отправился спать в маленькую комнату под крышей. Сегодня вечером вышитое изречение на стене обещанием не звучало. Воистину «День грядет». Сколько свободного времени, похоже, было у женщин когда-то. Теперь у них есть все продукты в консервированном виде, а свободного времени нет вовсе.