– Конечно. По моему мнению, ваши пивные относятся к тем вещам, в которых англичане преуспели больше, чем американцы.
– Вы прощаете нам наши умывальники и ванны[50] ради возможности пить пиво в «Вепре»?
– «Прощаю» – это было бы крепко сказано. Скажем так: «Согласен не принимать во внимание».
– Очень великодушно. Однако вам придется не принимать во внимание и еще кое-что. Я имею в виду вашу теорию, что урод Ричард ненавидел брата за то, что тот был красив. По сэру Олифанту, горб Ричарда – всего лишь легенда, равно как и сухая рука. У него не было видимых признаков уродства, во всяком случае серьезных. Левое плечо у Ричарда было чуть ниже правого, только и всего. Вы не выяснили, кто был современным ему летописцем?
– Таких не существует.
– Вообще не существует?
– Не существует в нужном нам смысле. Все современники Ричарда писали о нем после его смерти, то есть уже для Тюдоров. Следовательно, они не в счет. Где-то есть современная Ричарду монастырская летопись, написанная на латыни, но я до нее пока не добрался. Одно я все-таки выяснил: автором жизнеописания Ричарда Третьего Томас Мор считается не потому, что написал его, а потому, что рукопись была найдена в его бумагах. Незаконченная копия некоего подлинника, который существует где-то в завершенном виде.
– Так-так… – Грант задумался о сказанном. – Она была сделана Мором?
– Да. Почерк его. Мору было тогда лет тридцать пять. В те дни, до широкого распространения книгопечатания, рукописные книги все еще копировались от руки.
– Значит, если все сведения исходят от Джона Мортона, то вполне вероятно, что и сочинил жизнеописание сам Мортон.
– Вполне.
– И это хорошо объясняет… непорядочность автора. Карьерист вроде Мортона не погнушается любыми сплетнями. Вам о нем что-нибудь известно?
– Нет.
– Так вот, Мортон начинал адвокатом, но потом переметнулся в священники и вообще отличался тем, что держал нос по ветру. Он стоял на стороне Ланкастеров, пока не стало ясно, что Эдуард Четвертый вновь занял в Англии прочную позицию. Тогда он помирился с Йорками, и Эдуард сделал его епископом Илийским и вдобавок викарием уже не знаю скольких приходов. Но после восхождения на трон Ричарда он поддерживал сначала Вудвиллов, а затем Генриха Тюдора и в конце концов получил от него кардинальскую шапку как архиепископ…
– Постойте! – вдруг прервал его Брент. – Конечно, я знаю Мортона. Это же он придумал «мортонову вилку». «Вы тратите мало, значит у вас много остается, – так как насчет денег для короля? Вы тратите много, значит вы очень богаты, – так как насчет денег для короля?»
– Да, тот самый Мортон. Никто не умел лучше его выжимать деньги для казны Генриха Седьмого. И я нашел возможную причину его личной ненависти к Ричарду задолго до убийства принцев.
– Да?
– Эдуард принял от Людовика Одиннадцатого крупную взятку и заключил с Францией невыгодный мирный договор. Ричард весьма отрицательно отнесся к этому – дельце и впрямь было позорное – и умыл руки. Но Мортон активно выступил и за договор, и за деньги. Даже получил от Людовика весьма приличную пенсию – две тысячи крон в год. Вряд ли он легко проглотил все нелестные высказывания Ричарда по этому поводу.
– Пожалуй, вы правы.
– И конечно, при гораздо более строгом Ричарде Мортону жилось похуже, чем при добродушном Эдуарде. Так что он занял бы сторону Вудвиллов даже без убийства мальчиков.
– Относительно этого убийства… – начал было молодой человек и замолчал.
– Слушаю вас.
– Относительно этого убийства, убийства двух принцев… Разве не странно, что никто не говорит о нем?
– Как это понимать: никто не говорит?
– Последние три дня я просматривал бумаги современников Ричарда – письма и тому подобное. И нигде ни слова о принцах.
– Быть может, люди просто боялись? В то время было опасно распускать язык.
– Хорошо. Тогда как вам понравится другой факт? Известно, что после битвы при Босворте Генрих созвал парламент, который по его требованию принял акт, обвиняющий Ричарда в государственной измене – Билль об опале. Там Ричарду в вину ставится жестокость и тирания, но никакого упоминания об убийстве принцев.
– Что?! – воскликнул пораженный Грант.
– Да-да! Ваше удивление вполне оправданно.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно.
– Но Генрих занял Тауэр немедленно по прибытии в Лондон после битвы. Если мальчики исчезли, он тут же поспешил бы возвестить об этом. Такой козырь! – Грант озадаченно умолк. Воробьи за окном громко ссорились. – Я не вижу здесь смысла, – продолжал он. – Как можно объяснить, что Генрих не пытался воспользоваться исчезновением принцев?
Брент поудобнее поставил свои длинные ноги.
– Существует единственное объяснение, – промолвил он. – Мальчики никуда не исчезали.
Наступило еще более долгое молчание, во время которого Грант и Кэррэдайн поедали друг друга глазами.
– Какая-то ерунда получается, – не выдержал наконец Грант. – Должно существовать какое-то очевидное объяснение, которого мы просто не видим.
– Например?
– Не знаю; не было времени подумать.
– У меня было почти три дня, но я так и не придумал ничего подходящего. Единственная гипотеза, объясняющая все факты, состоит в том, что принцы были живы, когда Генрих овладел Тауэром. Билль об опале составлен самым бессовестным образом. Генрих также обвиняет в измене сторонников Ричарда, оставшихся верными законному королю, сражающемуся против завоевателя. В акт были включены все обвинения, которые только мог сочинить Генрих. Худшими из них были обвинения в жестокости и тирании. Но о принцах там ни слова.
– Поразительно.
– Невероятно, но факт.
– Значит, при жизни Ричарда его в убийстве принцев не обвиняли.
– Правильно.
– Но… погодите. Ведь за это убийство повесили Тиррела. Перед смертью он во всем сознался. Вот, смотрите. – Грант взял книгу Олифанта и стал искать нужное место. – Тут где-то все написано. Никаких загадок. Даже Статуя Свободы знает об этом.
– Кто?
– Медсестра, которую вы встретили в коридоре. Убийство совершил Тиррел, его признали виновным, он сознался и взошел на эшафот.
– Это случилось сразу после вступления Генриха в Лондон?
– Сейчас посмотрим. Вот здесь. – Грант быстро просмотрел страницу. – Нет, его казнили в тысяча пятьсот втором году… – Тут он внезапно понял смысл названной даты и повторил, уже озадаченно: – В тысяча пятьсот втором году?
– Но ведь… но ведь это…
– Да. Спустя почти двадцать лет…
Брент пошарил в кармане, вытащил портсигар и затем торопливо спрятал его.
– Курите, если хотите, – сказал Грант. – А мне хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче. Голова моя, похоже, работает не слишком уверенно. Сейчас я чувствую себя как в детстве во время игры в жмурки, после того как мне завязали глаза и хорошенько раскрутили.
– Да, – согласился Кэррэдайн, закуривая сигарету. – Полная тьма, и голова кружится.
Он сидел, уставившись на воробьев.
– Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, – через некоторое время произнес Грант.
– Разве?
– А разве могут?
– Раньше я тоже так думал, но теперь уже не столь уверен…
– Не слишком ли вы поспешны в своем скептицизме?
– Нет. Тут меня потрясла даже не наша история с Ричардом.
– А что же?
– Одно событие двухсотлетней давности, названное Бостонской бойней. Слышали о нем?
– Конечно.
– Так вот, учась в колледже, я совершенно случайно обнаружил, что Бостонская бойня – всего лишь мелкая уличная потасовка. Толпа швыряла камнями в часового. Пострадали четыре человека. А меня воспитывали на Бостонской бойне. Моя двадцативосьмидюймовая грудь просто раздувалась при одном воспоминании о ней. Кровь – красная, обогащенная шпинатом, – вскипала при мысли о том, как английские солдаты косили ружейным огнем беспомощных горожан. Вы не можете себе представить, каким ударом было узнать, что на самом деле все сводилось к драке, столь же обыденной, как нынешние стычки между полицией и забастовщиками, которым уделяется лишь несколько строк в местной газете.
Не услышав ответа, Кэррэдайн прищурился на свет, чтобы увидеть, как Грант воспринял его слова. Но Грант лежал неподвижно, уставившись в потолок, будто изучая невидимый рисунок.
– Вот почему меня так интересуют наши исследования. – Кэррэдайн попытался продолжить разговор, а потом снова принялся разглядывать чирикающих за окном воробьев.
Наконец Грант молча протянул руку, и Кэррэдайн дал ему сигарету и зажег ее. Они курили, не говоря ни слова.
– Тонипэнди, – вдруг прервал воробьиное выступление Грант.
– Что?
Но Грант был еще погружен в свои мысли.
– В конце концов я знаю, как такой же номер проделывали и здесь, – заметил Грант, обращаясь скорее к потолку, нежели к Кэррэдайну. – Это Тонипэнди.
– Что за таинственное Тонипэнди? – переспросил Брент. – Похоже на название патентованного лекарства. Ваш ребенок часто сердится? Краснеет ли маленькое личико, взрывается ли он, а может, легко устает? Дайте малышу Тонипэнди и получите непревзойденный результат! – И так как Грант молчал, юноша сказал: – Что ж, ладно. Оставьте себе Тонипэнди. Не больно-то и хотелось.
– Тонипэнди, – начал Грант тем же задумчивым тоном, – это местечко в Южном Уэльсе.
– Так и знал, что это нечто из медицины.
– Если попадете в те края, то наверняка услышите, как в тысяча девятьсот десятом году правительство послало войска расстреливать бастовавших валлийских шахтеров. Вам, возможно, расскажут еще, что ответственность несет Уинстон Черчилль, который в ту пору был министром внутренних дел. Южный Уэльс, скажут вам, никогда не забудет Тонипэнди!
Кэррэдайн посерьезнел.
– А как все обстояло на самом деле?
– Реальные факты таковы. Во время забастовки в долине Рондда ситуация стала выходить из-под контроля. Уже принялись громить магазины, уничтожать собственность. Начальник полиции графства запросил Министерство внутренних дел, чтобы ввели войска. А если уж сам начальник полиции считает, что без вмешательства войск не обойтись, то у Министерства внутренних дел выбора практически не остается. Тем не менее Черчилль наотрез отказался использовать воинские формирования против разгулявшейся толпы. Он приостановил продвижение войск и направил взамен отряд обычных лондонских полицейских, вооруженных лишь скатанными плащами. Войска оставались в резерве, и погромщиков утихомиривали безоружные полицейские. Все кровопролитие свелось к паре разбитых носов. Кстати, в палате общин министра внутренних дел подвергли критике за его «беспрецедентное вмешательство». Вот вам и все Тонипэнди. Вот вам и зверский расстрел, который Уэльс никогда не забудет!