– Понял. – Кэррэдайн поднялся таким заряженным, что в один момент Грант подумал, что он действительно готов даже застегнуть свое вечно распахнутое пальто. – Мистер Грант, я так вам благодарен за это… это…
– Развлечение, игру?
– Когда вы снова встанете на ноги, я… я… Я проведу вас вокруг лондонского Тауэра.
– Поплывем лучше до Гринвича и обратно. Наша островная нация имеет страсть к судоходству.
– Когда они выпустят вас из постели, вы уже знаете?
– Вероятно, я встану на ноги, когда вы принесете мне новости о наследниках и Тирреле.
Глава четырнадцатая
К следующему посещению Кэррэдайна Грант уже сидел в постели.
– Вы не можете себе представить, – сказал он Бренту, – до чего ласкает взор противоположная стена после этого осточертевшего потолка. И каким маленьким и странным выглядит мир, когда ты поднялся.
Его тронула искренняя радость Кэррэдайна, и некоторое время они толковали о здоровье Гранта, после чего перешли к делу. Начал Грант:
– Ну, как жилось Йоркам – наследникам престола при Генрихе Седьмом?
– Сейчас расскажу, – отозвался молодой человек, вытаскивая из кармана обычную пачку записей. Он придвинул к себе стул, подцепив его носком ботинка за перекладину, и уселся. – С чего начать?
– О Елизавете нам все известно. Генрих женился на ней, и она была английской королевой до самой смерти. После чего он сделал предложение безумной Хуане Испанской.
– Да. Елизавета вышла за Генриха весной тысяча четыреста восемьдесят шестого года, вернее, в январе, через пять месяцев после Босвортской битвы, и умерла весной тысяча пятьсот третьего года.
– Семнадцать лет… Бедная Елизавета. Эти годы с Генрихом должны были показаться ей семью десятилетиями. Он был, мягко говоря, не лучшим мужем. Давайте пройдемся по всему семейству. Я имею в виду детей Эдуарда. Судьба двух мальчиков неизвестна. Начнем с Сесилии.
– Ее выдали замуж за старого лорда Уэллса и отправили на жительство в Линкольншир. Анна и Екатерина подросли, вышли замуж и стали добрыми ланкастерианками. Бриджит, самая младшая, постриглась в монахини в монастыре Дартфорда.
– Пока что все весьма обыденно. Кто следующий? Сын Джорджа?
– Да. Юный Уорик. Заключен пожизненно в Тауэр и казнен по сомнительному обвинению в попытке к бегству.
– Так. А дочь Джорджа, Маргарита?
– Она стала графиней Солсбери. Ее казнь Генрихом Восьмым по сфабрикованному обвинению является, пожалуй, классическим образцом юридического убийства.
– А сын Елизаветы? Еще один наследник?
– Джон де ла Поль. Он отправился жить к своей тетушке в Бургундию.
– К Маргарите, сестре Ричарда?
– Да. Он погиб во время бунта Симнела. Но у него остался младший брат, которого вы не поместили в свой список и который был казнен Генрихом Восьмым. Поверив обещаниям Генриха Седьмого, он сдался ему на милость, и король, по-видимому, счел, что нарушить договоренность будет дурным знамением. А вот Генрих Восьмой решил не рисковать. Кстати, одним де ла Полем он не ограничился. В нашем списке не хватает еще Эксетера, Суррея, Бекингема и Монтегю. Он избавился от всех четверых.
– А сын Ричарда? Джон? Тот, незаконный?
– Хотя Генрих Седьмой и выделил ему пенсию в двадцать фунтов в год, с ним покончили в первую очередь.
– В чем его обвинили?
– Якобы в получении приглашения в Ирландию.
– Шутите!
– Нисколько. Ирландия являлась центром притяжения всех сил, сохранивших верность Йоркам. Они пользовались там популярностью, и получить оттуда приглашение было равносильно смертному приговору. Хотя я не могу представить себе, почему Генрих так опасался юного Джона. Он был «активным, доброжелательным мальчиком» по документам.
– Он имел больше прав на трон, чем Генрих, – усмехнулся Грант. – Он являлся хоть и незаконнорожденным, но единственным сыном короля, в то время как Генрих был правнуком незаконнорожденного сына младшего сына короля.
На некоторое время в палате воцарилось молчание.
Затем в тишине послышался вздох Кэррэдайна:
– Да.
– О чем вы?
– О том же, что и вы.
– Похоже на правду, да? Только их и нет в списке.
Они еще немного помолчали вдвоем.
– Узаконенные убийства, – произнес Грант. – Убийства под прикрытием закона. А вот двум детям серьезное обвинение не предъявишь.
– Да, вы правы, – согласился Кэррэдайн, наблюдая за воробьями. – Следовало найти какой-либо иной путь. В конце концов, дети являлись весьма важными фигурами.
– Я бы сказал – ключевыми.
– С чего начнем?
– С того же, с чего начинали, рассматривая наследников Ричарда. Надо узнать, где находились все замешанные лица в первые месяцы царствования Генриха и чем они занимались. Ну, хотя бы в первый год его правления. Где-то нормальный ход событий должен будет нарушиться, так же как это случилось при подготовке коронации юного наследника.
– Совершенно верно.
– Вам удалось что-нибудь разузнать про Тиррела? Кем он был?
– Удалось. Он был вовсе не тем, за кого я его принимал. Он представлялся мне каким-нибудь прихлебателем. А вам?
– И мне тоже. А разве не так?
– Нет. Он был важной персоной. Сэр Джеймс Тиррел Гиппингский. Состоял в различных… комитетах, если можно так выразиться, при Эдуарде Четвертом. А при осаде Бервика был удостоен звания «рыцаря-знаменосца», не знаю, правда, что это значит. И при Ричарде он вполне благоденствовал, хотя я нигде не нашел сведений, принимал ли он участие в битве при Босворте. Туда многие подоспели слишком поздно – вы знаете? Так что не думаю, чтобы это имело какое-либо значение. Во всяком случае, придворным угодником, как я считал, он не был.
– Интересно. А как ему жилось при Генрихе Седьмом?
– А вот это и в самом деле интересно. Для столь верного и удачливого слуги Йорков он неожиданно стал процветать и при Генрихе. Тот назначил его комендантом замка Гисне, что в английских владениях во Франции. Затем его отправили послом в Рим. Он входил в состав комиссии, готовившей Этапльский договор. Генрих даровал ему пожизненную ренту с некоторых земель в Уэльсе, но потом сменил на равноценные доходы в графстве Гисне – не могу понять почему…
– А я могу, – сказал Грант. – Не обратили ли вы внимание, что все почести и поручения, которыми его удостаивали, были вне Англии? Даже рента с земельных доходов?
– Ну и что? Что вы хотите этим сказать?
– Пока что ничего… Может быть, он просто считал, что для его бронхита климат Гисне лучше подходит. Вообще-то, когда начинаешь знакомиться с событиями тех лет, видишь, что любое из них может трактоваться по-разному. Как шекспировские пьесы, они могут вызывать бесконечные интерпретации. И долго продолжался этот «медовый месяц» Тиррела с Генрихом Седьмым?
– О, довольно долго. Все шло отлично до тысяча пятьсот второго года.
– А что случилось в тысяча пятьсот втором?
– Генрих прослышал, будто Тиррел готовился помочь одному из йоркских арестантов в Тауэре бежать в Германию. Тогда он отправил весь гарнизон Кале осадить замок Гисне. Этого ему показалось недостаточно, поэтому он послал еще и своего лорда – хранителя печати… вы знаете, что это значит?..
Грант кивнул.
– Отправил своего лорда – хранителя печати (что за звание вы, англичане, придумали!), чтобы тот предложил Тиррелу, гарантируя ему безопасность, подняться на борт корабля в Кале для беседы с канцлером казначейства.
– Что вы говорите?!
– Представьте себе! Ну и Тиррел оказался в подземелье Тауэра и был обезглавлен «в большой спешке и без суда» шестого мая тысяча пятьсот второго года.
– Ну а что известно о его пресловутом признании в убийстве принцев?
– Такого не было.
– Что?!
– Не смотрите на меня так. Я тут ни при чем.
– Но я думал, что он признался в убийстве!
– Да, судя по различным источникам. Но в них только упоминается самый факт признания, и все… Самого признания, понимаете, его протокола – нет! И видимо, не было.
– Вы хотите сказать, что Генрих ничего не обнародовал?
– Ни единого слова. Его придворный летописец, Полидор Вергилий, сочинил рассказик о том, как убили принцев. Уже после казни Тиррела.
– Но если Тиррел признался, что умертвил мальчиков по наущению Ричарда, почему же он не был публично казнен за это преступление?
– Представления не имею.
– Позвольте уточнить. Никто не слышал признаний Тиррела до того, как он умер.
– Никто.
– Тиррел якобы признался в том, что давным-давно, в тысяча четыреста восемьдесят третьем году, почти двадцать лет назад, он примчался в Лондон из Уорика, взял ключи от Тауэра у его коменданта – забыл его имя…
– Брэкенбери. Сэр Роберт Брэкенбери.
– На одну ночь получил ключи от Тауэра у сэра Роберта Брэкенбери, умертвил мальчиков, отдал ключи и вернулся к Ричарду. Такое признание должно было, видимо, положить конец нашумевшей загадке двадцатилетней давности, но почему-то с Тиррелом ничего не делают публично.
– Вот именно, ничего.
– Н-да, мне бы было неловко передавать в суд такое сырое дело.
– Мне тоже неловко все это видеть. Самая несусветная чушь.
– Они хотя бы допросили Брэкенбери, чтобы он подтвердил факт передачи ключей?
– Брэкенбери погиб при Босворте.
– Значит, и он умер весьма кстати. – Грант задумался. – А знаете, если Брэкенбери погиб при Босворте, то появилась еще одна маленькая улика в нашу пользу.
– Что за улика?
– Если, конечно, все случилось именно так. Я хочу сказать, если по приказанию Ричарда ключи были отданы на одну ночь, тогда многие служители Тауэра должны были знать об этом. Просто непостижимо, что хотя бы один из них не донес об этом Генриху, когда тот захватил Тауэр. Особенно если мальчики исчезли. Брэкенбери погиб. Ричард погиб. Тот, кто завладел Тауэром, должен был представить мальчиков народу. Либо заявить: «Комендант однажды ночью отдал ключи, и с тех пор принцев никто не видел». Требовалось во что бы то ни стало найти человека, получившего тогда ключи. Он был бы уликой номер один в деле против Ричарда, и такая улика стала бы козырным тузом Генриха.