– В том смысле, что обладает всеми чертами людей этого типа – да, действительно типична, – ответил Грант, начиная спускаться к реке.
Он рыбачил, пока поблекший свет не дал ему знать, что наступает вечер, но не поймал ничего. Такой результат не удивил и не обескуражил Гранта. Его мысли витали далеко. Мертвое лицо Билла Кенрика больше не виделось ему в бурлящей воде, но личность Билла Кенрика наполняла все вокруг. Билл Кенрик владел его думами.
Грант забросил удочку в последний раз со вздохом сожаления, но не потому, что сумка его была пуста или что он прощался с Терли, а потому, что он ни на йоту не приблизился к объяснению того, зачем Биллу Кенрику нужна была маскировка.
– Я рад, что мне привелось поглядеть на этот остров, – сказал Тед Каллен, когда они шагали в Клюн. – Он ни капельки не похож на то, каким я себе его представлял.
По его тону Грант заключил, что Тед представлял его себе чем-то вроде Вабара, населенного обезьянами и джиннами.
– Мне бы хотелось, чтобы этому сопутствовали более счастливые обстоятельства, – произнес он. – Вы обязательно должны приехать как-нибудь еще раз и спокойно половить рыбу.
Тед ухмыльнулся немного смущенно и провел рукой по своим взъерошенным волосам.
– О, я думаю, что для меня отпуск – это всегда будет Париж. Или, может, Вена. Когда все свое время проводишь в забытых богом крошечных городишках, тянет к ярким огням.
– Ну в Лондоне яркие огни у нас будут.
– Да. Может, я еще почувствую вкус к Лондону. Лондон – это здорово.
Когда они подошли, на крыльцо вышла Лора и стала говорить:
– Алан, что я слышала, ты… – Но тут заметила его спутника. – О, вы, должно быть, Тед. Пэт говорит, что вы не верите, будто в Терли вообще водится рыба. Здравствуйте. Я так рада, что вы пришли. Заходите, Пэт покажет вам, где умыться, а потом присоединяйтесь к нам и выпьем перед ужином.
Она призвала Пэта, который вертелся поблизости, и передала гостя его попечению, решительно загораживая дорогу кузену. Избавившись от мистера Каллена, она вернулась к тому, что ее заботило.
– Алан, ты же не собираешься уехать завтра утром?
– Но я выздоровел, Лалла, – ответил Грант, думая, что ее тревожит именно это.
– Ну и что? У тебя есть еще неделя отпуска, и Терли нынче такая замечательная, какой не была уже долгие годы. Ты не можешь все бросить только для того, чтобы вытаскивать какого-то молодого человека из ямы, в которую он угодил.
– Тед Каллен никуда не угодил. Я вовсе не донкихотствую, не думай. Я уезжаю завтра, потому что я так хочу.
Он чуть было не добавил: «И не могу этого дождаться», но даже таким близким человеком, как Лора, это могло быть неправильно понято.
– Но мы все так радовались, и дела… – Она прервала сама себя. – Ладно. Что бы я ни сказала, тебя не заставишь изменить решение. Мне следовало бы это знать. Ничто никогда не могло заставить тебя отклониться хотя на волос от линии поведения, которую ты однажды выбрал. Ты всегда был чертовым Джаггернаутом[72].
– Дьявольски страшная метафора, – ответил Грант. – Ты не могла сказать – как пуля, всегда летящая напрямик, или что-нибудь еще, тоже непреклонное, но не такое разрушительное?
Лора дружески и чуть-чуть насмешливо продела руку под локоть Гранта.
– Но ты разрушитель, дорогой. – И когда он попытался протестовать, добавила: – И разрушаешь ты самым милым и самым убийственным способом, какой только можно вообразить. Пойдем выпьем. Мне кажется, тебе это требуется.
Глава одиннадцатая
Даже у непоколебимого Гранта бывали, конечно, минуты неуверенности.
«Дурак! – говорил его внутренний голос, когда он в Скооне забирался в лондонский самолет. – Пожертвовать даже одним днем своего драгоценного отпуска в погоне за блуждающими огоньками!»
«Я не гоняюсь за блуждающими огоньками. Просто я хочу узнать, что случилось с Биллом Кенриком».
«А что тебе Билл Кенрик, чтобы жертвовать ради него хотя бы часом своего свободного времени?»
«Он мне интересен. Если хочешь знать, я люблю его».
«Ты ничего не знаешь о нем. Ты создал идола по своему образу и подобию и занимаешься тем, что поклоняешься ему».
«Я многое знаю о нем. Я слушал, что рассказывал Тед Каллен».
«Пристрастный свидетель».
«Славный мальчик, что гораздо важнее. У этого мальчика, Каллена, был большой выбор в такой организации, как ВОКАЛ, кого выбрать себе в друзья, а он выбрал Билла Кенрика».
«Масса славных мальчиков выбирали себе в друзья преступников».
«Если уж на то пошло, я знал нескольких очень славных преступников».
«Да? Много? И сколько минут своего отпуска ты пожертвовал бы преступнику?»
«И полминуты бы не отдал. Но этот юноша, Кенрик, не преступник».
«Полный комплект документов на имя другого человека – это доказательство крайней законопослушности, не правда ли?»
«Вот я и выясню все об этом. А пока замолчи, оставь меня в покое».
«Ага! Сдаешься, да?»
«Убирайся!»
«Увязнуть по самую шею из-за какого-то мальчишки – в твои-то годы!»
«Кто увяз по шею?»
«Тебе вообще нечего было пускаться в это воздушное путешествие. Ты мог бы вернуться поездом или машиной. Но нет, тебе потребовалось так все устроить, чтобы оказаться запертым в ящике. В ящике без окон и дверей, которые можно было бы открыть. В ящике, из которого нельзя выйти! Темный, безмолвный, со всех сторон закрытый, запечатанный…»
«Заткнись!»
«Ага! Ты уже тяжело дышишь! Через десять минут эта штука собьет тебя с катушек! Тебе следовало бы проверить мозги, Грант, тебе непременно следовало бы проверить мозги!»
«Среди прочего в моем черепе существует механизм, который пока полностью находится в рабочем состоянии».
«Какой?»
«Зубы!»
«Ты собираешься погрызть что-нибудь? Не поможет».
«Нет, я собираюсь скрежетать ими».
И потому ли, что он натянул нос черту, или потому, что Билл Кенрик все время находился рядом с ним, полет прошел для Гранта очень спокойно. Тед Каллен плюхнулся в соседнее кресло и тут же заснул. Грант закрыл глаза, и в его мозгу стали складываться, размываться, исчезать и снова возникать разные картины. Зачем Биллу Кенрику нужна была такая маскировка? Кого он пытался обмануть?
Когда они делали круг над аэродромом перед посадкой, проснулся Тед и, не посмотрев в окно, стал поправлять галстук и приглаживать волосы. Какое-то шестое чувство летчика явно бодрствовало в его мозгу, фиксируя скорость, расстояние, углы, даже когда он спал.
– Ну вот, – произнес Тед, – снова огни Лондона и старый «Уэстморленд».
– Вам не нужно возвращаться в отель, – сказал Грант. – Поедемте ко мне.
– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Грант, и я очень благодарен вам. Но нечего мне затруднять вашу жену или кто…
– Мою экономку.
– Нечего мне затруднять вашу экономку. – Он шлепнул себя по карману. – Мне хватит.
– Даже после – что это было – двух недель в Париже? Поздравляю.
– Да что там. По-моему, Париж уже не тот. Или, может, просто мне очень не хватало Билла. Во всяком случае, у меня нет необходимости причинять людям хлопоты, заставляя ухаживать за мной. Но все равно большое спасибо. И потом, вы ведь будете заняты, и вам не захочется, чтобы я болтался тут же. Только вы же не выставите меня из этого дела, правда ведь? Вы будете держать меня «с собой», как говорит Билл? Говорил то есть.
– Конечно буду, Тед. Конечно буду. Я насадил наживку в Обане и выудил вас из всего белого населения земного шара. И я отнюдь не собираюсь забрасывать вас обратно.
Тед улыбнулся:
– Наверное, вы знаете, что к чему. Когда вы пойдете к этому типу, Ллойду?
– Сегодня же вечером, если он дома. Самое плохое в археологах – это то, что если они не копают, то читают лекции, так что Ллойд может находиться где угодно, от Китая до Перу. Чему вы удивились?
– А как вы узнали, что я удивился?
– Мой дорогой Тед, с вашим ясным, открытым лицом нельзя садиться играть в покер или заниматься дипломатией.
– Просто вы назвали те же два места, которые всегда называл Билл. Он часто повторял это «от Китая до Перу».
– Правда? Похоже, он хорошо знал Джонсона.
– Джонсона?
– Да. Сэмюэля Джонсона[73]. Это цитата.
– О-о! Понимаю. – У Теда был слегка смущенный вид.
– Если вы все еще не доверяете мне, Тед Каллен, вам лучше пройти вместе со мной на Набережную и пусть кто-нибудь из коллег поручится за меня.
Белокожий мистер Каллен залился густой краской.
– Простите. Только на минуту я… это прозвучало так, как будто вы знали Билла. Вы должны извинить меня за мою подозрительность, мистер Грант. Знаете, я совсем как щепка, брошенная в море. Я ни одной души не знаю в вашей стране. Мне приходится принимать людей такими, какими я их вижу. Я хочу сказать, оценивать их по внешности. Конечно же, я верю вам. Я так благодарен вам, что не могу найти слов, чтобы выразить, как я вам благодарен. Поверьте мне.
– Конечно, я верю вам. Просто я поддразнил вас, я не имел права это делать. С вашей стороны было бы неразумно не испытывать недоверия. Вот мой адрес и номер телефона. Я позвоню вам, как только повидаю Ллойда.
– А вы не хотите… может, мне пойти с вами?
– Не надо. Мне кажется, депутация из двух человек немного чрезмерна для такого незначительного повода. Когда вы сегодня вечером будете в «Уэстморленде», чтобы я застал вас?
– Мистер Грант, я буду сидеть и держать руку на аппарате, пока вы не позвоните.
– Все-таки ешьте время от времени. Я позвоню в половине девятого.
– О’кей. В полдевятого.
Лондон был укутан в серый туман, в котором мелькали ярко-красные заплатки, и Грант с любовью смотрел на них. Форма сестер милосердия в армии тоже была таких же цветов, серого и ярко-красного. И в каком-то смысле Лондон обеспечивал человеку такое же ощущение милосердия и уверенности, какое исходило от сестринской униформы. Достоинство, доброта, скрывающаяся под внешним безразличи