авидит это занятие больше всего на свете. Водят на танцы в «Павильон», куда Эсме всегда приходит с книгой. И каждый вечер по приказу бабушки они надевают лучшие платья и прогуливаются вдоль моря, здороваясь со встречными, особенно вежливо улыбаясь неженатым мужчинам. Эсме в этих безумных прогулках не участвует. Она не желает выставлять себя напоказ, как лошадь на ярмарке.
Как ни странно, Китти прогулки обожает. Она часами наряжается, расчесывает локоны, втирает в лицо крем, украшает перчатки лентами. «Зачем тебе это?» – спросила Эсме, когда Китти сидела перед зеркалом, пощипывая щеки. А Китти просто встала и молча вышла из комнаты. Бабушка твердит, что Эсме никогда не найдет мужа, если не переменит привычек. Вчера, когда она еще раз заявила это за завтраком, Эсме ответила: «Вот и хорошо!» – и ее отослали доедать завтрак на кухню.
Набегает новая волна, за ней еще одна. Бабушка достала вязанье, отец читает газету, а Китти с кем-то разговаривает. С двумя молодыми людьми и их матерью, судя по всему. Эсме хмурится. Что происходит с сестрой? Юноши пухлые, с большими руками, расспросы Китти их явно пугают. О чем только Китти с ними разговаривает? Эсме собирается позвать сестру поплавать вместе, но ее что-то отвлекает. Вода в глубине становится холоднее, сильнее охватывает ее ноги, тянет куда-то. Эсме затягивает вглубь, вода рядом с ней стремится не к берегу, а в море. Эсме пытается плыть, гребет к берегу, но к ее ногам будто привязали чугунные гири. Море глухо рокочет, как перед штормом. Она оборачивается.
Перед ней вздымается зеленая стена воды. Вершина изгибается, кренится, готовясь упасть. Эсме хочет закричать, однако сверху на нее обрушивается невероятная тяжесть, тянет вниз, все глубже, все дальше. Перед глазами зеленоватый туман, рот и грудь залиты горькой водой. Она бросается туда и сюда, не понимая, где верх, где низ, куда стремиться. Что-то бьет ее по голове, твердое и колючее, зубы клацают, и она понимает – вот оно, дно, ее перевернуло вниз головой, как святую Екатерину на колесе. Потом она снова теряется в пространстве, ее вертит, тянет, тащит сильной волной. Песок и галька царапают ей живот. Она отталкивается руками и – о, чудо! – выныривает на поверхность.
Яркий свет режет глаза. Горестно вскрикивают чайки, а мать обсуждает с кем-то стейк из свиного окорока. Стоя на четвереньках на мелководье, Эсме судорожно хватает ртом воздух. Ее купальную шапочку унесло волнами, длинные мокрые волосы липнут к спине. Крошечные волны катятся к берегу. Лоб пронзает острая боль. Эсме касается лба рукой и видит на пальцах капельки крови.
Пошатываясь, она встает, и острые камешки впиваются в ступни. Она едва не падает, поднимает голову и оглядывает пляж. Интересно, они рассердятся? Скажут, что не зря просили ее держаться поближе к берегу?
Ее семья сидит на пледе, все закусывают сэндвичами и ветчиной. Бабушкины спицы мелькают, вытягивая из клубка шерстяную нить. У отца на голове носовой платок. Там, с ними, сидит и она. Вот Китти в полосатом купальнике и купальной шапочке, и вот она. Эсме. Рядом с Китти, в таком же купальнике, берет у матери ножку цыпленка.
Эсме широко распахивает глаза. Картинка дрожит и постепенно распадается. Эсме будто бы тянет туда, на берег, несет волной, однако она понимает, что стоит неподвижно на мелководье. Протерев глаза, она снова смотрит на берег.
У похожей на нее девушки такие же ноги, и она так же скрещивает их, сидя на пледе. У ее купальника на плече такая же затяжка. Эсме чувствует, как колет голую кожу жесткая шерсть покрывала, как царапается песчаный тростник, проникая через одежду. Но как это возможно, если она стоит по колено в воде?
Она оглядывает себя, чтобы убедиться, что она – все еще она, и ее не подменили. Набегает волна, ласково щекоча под коленками. И когда Эсме поднимает голову, видение исчезает.
Но если она стоит в море, то что же она делала на ковре? Или она утонула в той волне? А если все же утонула, то кто та, другая девушка?
Она хочет крикнуть: я здесь!
И в настоящей своей жизни она снова здесь. В Канти-Бей. Небо синеет над головой, песок желтеет под ногами, пляж тянется вдоль моря. Все очень просто. Все явно, несомненно, недвусмысленно.
На море полный штиль. Вокруг едва заметно подпрыгивают маленькие зеленые волны. «Еще минуту, – думает Эсме, – и я повернусь и взгляну на берег». Она колеблется, не зная, что увидит. Вдруг там – ее семья на клетчатом пледе? Или та девушка, Айрис? Или она сама? И если она сама, то какая именно «сама»? Кто знает…
Эсме оборачивается. Ветер подхватывает ее волосы и бросает в лицо. Вот она, девушка, сидит, как Эсме и думала, на песке, скрестив ноги, и смотрит на Эсме с некоторым беспокойством. Впрочем, нет, девушка смотрит не на Эсме, ее взгляд устремлен вдаль, к горизонту. Наверное, думает о своем возлюбленном.
Она просто чудо. Подарок судьбы.
Из всей семьи – Китти, Хьюго, других младенцев и ее родителей – осталась только эта девушка. Единственная. Их семья сосредоточена в ней, в этой темноволосой девушке на песке, которая и не предполагает, что ее руки, глаза, манера поворачивать голову, даже то, как волосы падают на лицо, все унаследовано от матери Эсме. «Мы все, – думает Эсме, – лишь сосуды, по которым путешествуют сущности, давая нам на время черты лица, жесты, привычки, а мы передаем их дальше. Мы лишь анаграммы предыдущих поколений».
Эсме отворачивается к морю, ищет взглядом чаек и вздымающуюся в волнах громаду скалы Басс – вечное, неизменное. Она шаркает ногами по песку, оставляя за собой крошечные долины и горные хребты. Как хочется поплавать! Говорят, разучиться невозможно. Вот бы проверить! Погрузиться в холодные, извечные воды, ощутить подводные течения… Но не хочется пугать девушку. Эсме пугать умеет – уж этому-то жизнь ее научила. Наверное, лучше просто снять туфли.
Айрис наблюдает за Эсме, стоящей у кромки воды, и вздрагивает, когда звонит ее мобильный. На экране высвечивается: ЛЮК.
– Привет.
– Айрис?
– Да. Ты в порядке? Что-то голос у тебя странный.
– Я… Состояние тоже.
– То есть?
Она хмурится.
– Да вот… – Люк вздыхает, и Айрис слышит автомобильные гудки. По-видимому, он вышел на улицу, чтобы позвонить ей. – Слушай, хочу все рассказать Джине. Сегодня.
– Люк! – Айрис в панике сжимается в клубок. – Не надо. Пожалуйста, не говори ей.
– Надо. Я должен все рассказать.
– Люк, не надо. Не сегодня. Обещай, что сегодня не расскажешь!
Он молчит. Айрис с трудом останавливает себя, унимает рвущийся крик: нет, не надо, не сегодня…
– Но я… думал, что ты… – Он говорит напряженно, размеренно. – Разве ты не хочешь, чтобы мы были вместе?
Айрис запускает пальцы в волосы.
– Не то чтобы не хочу… – Если Люк бросит жену, разразится настоящая катастрофа. Этого она точно не хочет. – Просто я… – Что же сказать? – …не хочу, чтобы ты из-за меня разрушал семью.
Айрис скрежещет зубами. Рисует безумные завитки на песке. Слушает тишину в трубке. Пропал даже шелест его дыхания, остался лишь рев автомобилей.
– Люк? Ты меня слышишь?
– Ага.
Он откашливается.
– Знаешь, это не телефонный разговор. Давай все обсудим как полагается, прежде чем ты…
– Я уже давно пытаюсь обсудить все с тобой как полагается.
– Да, конечно. Я…
– Можно мне приехать?
– Хм. Нет.
– Айрис, пожалуйста, – снова вздыхает он, – давай я приеду прямо сейчас, и…
– Я не дома. Я на море с тетушкой, с сестрой моей бабушки.
– С твоей… с той женщиной из «Колдстоуна»? – очень вежливо уточняет он.
– Да.
– Айрис! Что ты вытворяешь?! – рявкает он каким-то незнакомым, властным голосом, и Айрис хочется рассмеяться. На секунду она словно видит его в зале суда. – И что ты делаешь на море? Ты с ней одна?
– Люк, не беспокойся. Все хорошо.
Он делает глубокий вдох, по-видимому, стараясь обуздать нарастающий гнев.
– Почему она с тобой? Я полагал, что ее переселят в дом престарелых.
Айрис не отвечает. Воцаряется тишина, которую прерывает лишь тарахтящий вдали мотоцикл. Она обводит взглядом Канти-Бей. Собака неподалеку обнюхивает водоросли. Эсме наклонилась, рассматривает что-то в песке.
– Ты поступаешь крайне неосмотрительно, – говорит Люк. – Крайне. Айрис, ты меня слышишь? Ты постоянно потакаешь чужим капризам. Так жить нельзя. Ты даже не представляешь, как это глупо. Будь ты дипломированной медсестрой, тогда, возможно, я подчеркиваю, возможно, ты и могла бы…
Айрис моргает. Все происходит одновременно. Слишком много всего. Она сидит на песке в Канти-Бей. Люк говорит ей что-то по телефону. Собака таращится на чайку. Ее престарелая родственница входит в море, полностью одетая.
– Эсме! – кричит Айрис, вскакивая. – Эсме, постойте! – И произносит в трубку: – Мне пора.
Дав отбой, она бросается бегом к воде, крича на бегу:
– Эсме!
Неизвестно, слышит ли ее женщина. Решила поплавать? А если она собирается…
Айрис подбегает к линии прибоя и видит: Эсме осторожно идет босиком по мокрому песку, смотрит, как крошечные волны разбиваются о ее щиколотки. В одной руке она держит туфли, а другой сжимает подол длинной юбки.
– Очень интересно, – обращается женщина к Айрис, – почему именно девятая волна – самая высокая, самая сильная. Никогда не понимала принципа действия. Или нет никакого принципа? Наверное, дело в другом…
Айрис наклоняется вперед, упираясь руками в колени, и пытается отдышаться.
– Что с тобой? Тебе нехорошо? – спрашивает Эсме.
Девушка ведет ее обедать в кафе на дальней оконечности Норт-Берика. Они сидят за столиком на террасе, Айрис разминает кусочек масла в печеной картошке для Эсме. Забавно, она сама решила помочь, никто ее не просил. Чайки наполняют горько-соленый воздух резкими криками.
– В детстве меня привозили сюда в бассейн, – говорит Айрис, подавая Эсме вилку.
И снова Эсме прячет улыбку. А потом замечает взгляд Айрис, устремленный на крестообразные линии на ее руках, берет вилку и поворачивает руки так, чтобы полоски, крошечные белые ротики, не были видны. Она запускает мысленный калейдоскоп: Китти на качелях, еще в Индии, мама на кровати в доме на Лаудер-роуд… потом вспоминает, что надо вести беседу, и вытягивает себя на поверхность: