Вин протестовала с яростным вызовом:
– Отвали, Кэрис! Мне больно!
– Я сломаю твою поганую руку!
– Вот бы Клайв услышал, он бы сразу понял, какая ты стерва!
– Заткнись!
Какое-то время они боролись, и вдруг Кэрис хлестко ударила Вин по лицу, оставив ярко-розовый отпечаток на щеке. На мгновение все замерли в изумленном молчании, затем Вин резко повернулась и убежала.
– Подожди меня! – бросилась вдогонку Френсис.
– Ну конечно! Беги рассказывай всем сказки! – кричала им вслед Кэрис.
Именно это Вин и сделала. Вскоре Нора Хьюз вышла из дома номер тридцать четыре, оставив малышку Энни кричать в одиночестве, и направилась к соседней двери, чтобы переговорить со своей старшей дочерью. Разъяренная и нелепая Вин в корсете следовала за ней по пятам. Френсис колебалась, не зная, улизнуть ли ей домой, спасаясь от всего этого ужаса и бросив подругу, или же проявить верность и подождать, хотя ни там ни тут она была не нужна. В конце концов она встала у стены под окнами; из дома раздавались сердитые голоса.
– Она же еще ребенок, Кэрис! Не смей поднимать на нее руку!
– Зараза она, а не ребенок! И делает все это нарочно! Смотри, она вымазала в румянах мою лучшую блузку!
– Вин, сними этот корсет! Доченька, ради бога!
В душе Френсис не винила Кэрис за ее слова, но задавалась вопросом, продолжит ли Вин так же упорно провоцировать ее, если та перестанет так бурно реагировать на это. Ведь в прошлом году Кэрис действительно сломала Вин руку. Конечно, она горько сожалела об этом, когда Вин, бледная и дрожащая, нетвердой походкой пошла прочь, держа руку перед собой, как будто эта рука принадлежала кому-то другому. Медсестра, которая была другом семьи, наложила на руку гипс. Она пыталась шутить по поводу худобы Вин, но в глазах у нее стояла настоящая тревога. Не имело значения, сколько бутербродов и бисквитов тайком приносила Френсис или сколько карманных денег она сберегала, чтобы купить чипсы, львиная доля которых доставалась подруге. Вин никогда и ничем не могла насытиться. Она всегда ощущала голод, который невозможно было утолить никакими лакомствами.
Пока продолжался скандал, Френсис смотрела, как белая с прожилками бабочка безустанно перемещается от одного цветка одуванчика к другому вдоль сточной канавы. Над Бичен-Клифф кружили чайки; муравей исследовал каблук ее сапога. В животе заурчало, и Френсис озадачилась, что же будет сегодня на ужин. Она услышала, как церковные колокола прозвонили четыре часа, и решила пойти домой. Тем временем по дорожке неторопливо шел Клайв Бойл. Он работал каменщиком и не участвовал в войне, потому что у него была слишком слабая грудь, о чем Френсис просили не распространяться, так как считалось, что неспособность сражаться за свою страну была для мужчины тяжелым бременем. Однако Клайв всегда выглядел вполне жизнерадостным, и Френсис решила, что он просто хорошо притворяется.
Он был довольно высоким и худощавым, а его теплые карие глаза мягко блестели. Прямые и густые каштановые волосы переливались на солнце. С губ не сходила улыбка. Он был так красив, что Френсис чувствовала себя неловко в его присутствии и терялась от волнения. Она уловила резкий запах масла «Босисто», который всегда исходил от Клайва. Масло помогало ему дышать – он капал его на носовой платок и вдыхал.
– Привет, Френсис, – поздоровался Клайв.
Прищурившись, он смотрел на нее сверху вниз, держа одну руку в кармане брюк. Ворот рубашки был расстегнут.
– Ты что, охраняешь ворота?
– У них там ссора, – ответила Френсис, внезапно покраснев до ушей.
– Женщины? – спросил он и вздохнул, когда она кивнула.
Поправив брюки на коленях, он присел рядом с ней и закурил сигарету.
– Держу пари, что юная Вин опять крутилась в комнате Кэрис, так? Не понимаю, почему вы, девчонки, так торопитесь повзрослеть, – сказал он, выпуская в послеполуденное небо струйку дыма. – Я про вас с Бронвин.
– Вин не хотела ее сердить, – неуверенно произнесла Френсис.
– Ты так считаешь? Послушай, у Кэрис очень мало собственных вещей. Тебе бы понравилось, если бы она приходила и играла с твоими игрушками, не спрашивая разрешения, а?
Френсис пожала плечами, не решаясь сказать, что она уже слишком взрослая для игрушек и гораздо больше интересуется книгами и головоломками. Клайву было двадцать шесть лет, слишком взрослый, чтобы разбираться в таких тонкостях.
– Быть ребенком – это самое лучшее, что есть на свете. Знаю, пока ты этого не понимаешь, но поверь мне, так оно и есть. Когда ты становишься взрослым, все сводится к работе, работе и снова работе. Главное – заработать достаточно денег, чтобы прокормиться. Играй в свои игры, Френсис, пока есть возможность. Передай это от меня и Вин. Не нужно заглядывать все время вперед, прибавляя себе лет, которые от вас никуда не уйдут.
Клайв снова запустил руку в карман и достал серебряную монету. Он всегда носил ее с собой; ему нравилось подбрасывать ее высоко в воздух и вертеть между пальцами.
– Видишь это? – спросил он, протягивая монету Френсис. – Возьми, посмотри внимательно.
Френсис взяла, повертела, отметив, как нагрелась монетка у него в кармане.
– Посмотри на дату, – сказал Клайв.
– Здесь написано: тысяча восемьсот девяносто второй год, – сказала Френсис.
– Это год моего рождения. Американский доллар, чистое серебро. Мой дядя прислал его из-за океана на мой десятый день рождения. Он сказал, что это будет первый доллар из многих тысяч, которые я заработаю. Я думал тогда, что уже взрослый, и взял его в школу, чтобы показать своим приятелям. Хвастался, что поеду в Америку, буду работать у дяди и стану миллионером. Это все, о чем я тогда мечтал.
– А ты разве не собираешься туда поехать?
– Ну, – Клайв пожал плечами и глубоко затянулся сигаретой, – мой дядя умер через год после этого, не оставив после себя ни пенни, так что, возможно, это мой единственный доллар. Вот так. Не все получается, как мы хотим. – Он забрал монету у Френсис. – Вот почему я не возражаю, когда Оуэн говорит, что хочет стать футболистом, когда вырастет. Пусть у него будут свои мечты и забавы, говорю я всем, кто пытается его отговаривать. Скоро он сам все поймет. Оставайся ребенком как можно дольше, Френсис. – А вот и мы, – сказал он, услышав, как позади них открылась дверь.
Они встали. Клайв подбросил доллар в воздух и поймал его, прихлопнув ладонью одной руки на тыльной стороне другой.
– Орел – она оторвет мне башку, решка – вспомнит, что любит меня! – усмехнулся он.
Френсис внимательно посмотрела на монету, когда он убрал руку.
– Решка! – сказала она.
– К счастью для меня, да?
Когда Хьюзы вышли из дома, миссис Хьюз выглядела уставшей, Вин едва ли не торжествовала, несмотря на отпечаток ладони на ее щеке, а Кэрис остановилась в дверях позади них, скрестив руки на груди и с лицом, подобным грозовой туче. Клайв неторопливо подошел к ней, на прощание подмигнув Френсис и бросив ей фартинг. И хотя Кэрис сказала: «Нет, Клайв, не сейчас…» – он приблизился, обхватил ее за бедра и приподнял, кружа и громко целуя, пока она не рассмеялась и не прекратила вырываться.
То ли из-за того, что Кэрис так быстро забыла свой гнев, то ли из-за отпечатка на щеке, но Вин оставалась угрюмой весь остаток дня. Она отвергла все предложения Френсис и ничего не предложила сама, пока наконец не согласилась пойти поискать тритонов в прачечной за домом. Там находился большой каменный желоб, куда из многочисленных ручьев с холма стекала вода. Мощеный пол был скользким и неровным от сырости. Воду из желоба можно было использовать для приготовления пищи или стирки, но не для питья – питьевую нужно было выкачивать насосом на другом конце двора. Еще в прачечной был большой котел с горелкой под ним, ручной отжимочный вал, огромная деревянная стиральная доска, щетки, корзины с прищепками для белья и одинокий потерянный носок. Прачечная стояла на общем дворе, и каждый знал, что и кому принадлежит. Дверь из деревянных досок настолько прогнила внизу, что там образовалась большая неровная щель, через которую могла проникнуть всякая живность, предпочитающая влажные места.
Френсис больше всего любила тритонов. Ей нравились их маленькие рты и слегка извиняющееся выражение мордочки, а также то, как они расставляли пальцы лапок для равновесия, когда их поднимали, и как пищали – звук был похож на скрип кожаных ботинок. Вин все это особенно не трогало; она не любила прикасаться к тритонам, но с интересом наблюдала, как Френсис вытаскивает их из воды или из-под шатких булыжников.
– Посмотри на этого! Я думаю, это тот же самый, что мы видели раньше, с желтым пятном на брюшке, – сказала Френсис, поднимая своего последнего пленника.
– Может, и так, – без интереса ответила Вин.
Игра не задавалась, и Френсис вздохнула с облегчением, когда в дверях появилась голова Оуэна с его вечно растрепанными волосами и длинным носом.
– Привет, мелюзга. Что делаете?
– Тритонов ловим, – сказала Френсис, показывая ему того, что был с желтым брюшком.
Она никогда не стеснялась Оуэна.
– А! Ну только не ешьте слишком много перед ужином, ладно?
– Не говори глупостей, Оуэн, – буркнула Вин.
– Что с тобой, живот болит? – спросил Оуэн, закатывая глаза.
Вин никак не отреагировала, так что Френсис рискнула ответить за нее:
– Мы были в комнате Кэрис, и Кэрис дала Вин пощечину.
– Мне на это наплевать! – отмахнулась Вин, но прозвучало это неубедительно.
– Она дала тебе пощечину? – Оуэн, кажется, на какое-то время задумался.
Он вошел в прачечную и сел на край желоба.
– А ты, Френсис? Тебе она тоже дала пощечину?
– Конечно нет.
– Нет?.. Может, она тебя укусила? Пнула? Угрожала, что изрежет тебя на куски и сварит?
– Нет, – рассмеялась Френсис.
– Похоже, ты легко отделалась.
– Свинья она, эта Кэрис, – пробормотала Вин.
– Правильно. Ну так не ходи к ней в комнату, – сказал Оуэн, пожимая плечами. – А ты не хочешь узнать, где я был после школы?