– Прекрати, – оборвал ее Оуэн, взял за руку и стал нежно гладить ее ладонь большим пальцем, стараясь успокоить. – Ты сведешь себя с ума этим «что, если».
Френсис потерла глаза, щипавшие от густого табачного дыма, и попыталась отделаться от мыслей о похитителе. Дэви был таким тихим, таким смирным и кротким. Идеальный ребенок для похищения. Чтобы обуздать воображение, Френсис глубоко вдохнула и резко выдохнула. Она остановила свой взгляд на ладони Оуэна, в которой лежала ее рука. Оуэн отпустил ее, смущенно склонив голову и сцепив руки перед собой на столе. Когда-то им было легко и просто вместе, но с тех пор многое изменилось. Френсис точно знала, как и когда оборвалась эта связь. И хотя было уже слишком поздно что-либо исправлять, она все еще жалела об этом. Случилось это прозрачной июньской ночью. Они шли по Линкомб-Вэйл, дорога постепенно превратилась в неровную тропу и, нырнув под железнодорожный мост, исчезала в поле. У них была бутылка сидра, которую Оуэн где-то стащил. Ей было всего четырнадцать, а ему лет восемнадцать или около того. К тому времени она уже имела опыт поцелуев и знала в подробностях, чего хотят мужчины от женщин. Но с Оуэном все было по-другому, настолько по-другому, что они даже не прикасались друг к другу.
Дорога впереди них исчезала в девственной природе, им не требовалось никакого огня, кроме света звезд на ночном небе, и она угадывала каждое движение его тела, даже не глядя на него, – все это вселяло в нее уверенность, что так будет вечно: он и она, всегда рядом. Потом она собралась с духом и сама поцеловала его. В первое мгновение он, казалось, ответил ей, но затем резко отстранился. Оуэн сказал, что она еще слишком юная для всего этого, и в голосе его слышались тревога и изумление. Френсис уверила себя, что она опозорена, и надолго возненавидела Оуэна. Она с отвращением вспоминала вкус этого поцелуя, тепло его кожи и никак не могла избавиться от этих воспоминаний. Повзрослев, Френсис поняла, что любит его, но было уже слишком поздно – все стало другим, и они практически не виделись. Изредка встретившись на улице, просто проходили мимо. Затем пропадали на недели, месяцы, годы. Она не позволила себе расплакаться, когда узнала, что он женился, а через пару лет и сама вышла замуж за Джо.
И теперь, глядя на Оуэна, она вновь разбередила старую рану: «Что бы могло быть, если…»
– Так, значит, Мэгги все еще не вернулась? – спросила Френсис.
Имя жены Оуэна всегда приобретало в ее устах своеобразное звучание, словно она произносила его неправильно, хотя слово было предельно простое.
– Нет. Говорит, не уверена, что это безопасно. Плюс вся эта пыль в доме сводит ее с ума. Кроме того, мне надо еще кое-что подремонтировать, прежде чем все они вернутся снова путаться у меня под ногами, – сказал он с легкой улыбкой.
– Так ты скучаешь по детям или наслаждаешься тишиной и покоем?
– Наслаждался первую ночь, теперь скучаю. Невероятно, но так оно и есть. Неву уже четырнадцать, и он обижается, когда его называют ребенком. Саре десять – вылитая мать, а Колину только шесть исполнилось. – Оуэн перечислял, загибая пальцы, но потом спохватился и убрал руки, словно совершил какую-то промашку. – Они поселились у сестры Мэгги в Бэдфорте.
– Ну и хорошо, – отозвалась Френсис. – Хорошо, что они в безопасности, по крайней мере. На тебе же еще дочь Кэрис – Дениз, так ведь?
– Все верно, – закивал Оуэн. – Она мне совсем не в тягость, просто золото.
– А сколько ей?
– Семь. Выглядит совсем как… – Оуэн нахмурился. – В этом возрасте вылитая Вин. Светлые волосы, неровные зубы. Просто чертовщина какая-то.
– Так поэтому… Ты думаешь, из-за этого Кэрис попросила тебя взять ее к себе?
– В каком смысле? Да нет, просто она сама не справляется. Ты же знаешь, какая она теперь… Нет, Дениз у нас лучше; они с Сарой как родные сестры. А дома с кем бы она играла, с матерью, что ли? Фреду двенадцать, тоже не товарищ ей, а Дэви… – Он вздохнул. – Ну, Дэви немного не в себе, и ей приходилось все время возиться с ним… Это же несправедливо.
– Ну так он один и остался на руках у Кэрис.
– И на твоих руках тоже. Тут ты и понадобилась, так ведь?
Френсис понимала, что он не стал бы ни в чем ее обвинять, но ей все равно послышался упрек в его словах.
– Я не то имел в виду, Френсис… – постарался успокоить ее Оуэн. – У Лэндисов ему всегда было хорошо. Ты же не могла знать…
– Но мне не следовало…
– Ты всегда берешь вину на себя, но если здесь кто и виноват, так это Кэрис. Она его мать. И вместо того чтобы пьянствовать, ей следовало бы лучше следить за ним, а не раскидывать своих детей направо и налево. Может, тогда и Клайв больше времени проводил бы с семьей. И когда она Дэви носила, тоже не просыхала, вот он и родился таким… каким родился.
Некоторое время они сидели молча. Оуэн был прав насчет Клайва: тот действительно редко бывал дома. Френсис силилась вспомнить, когда же она видела Клайва последний раз с его семьей. Было это много лет назад, когда сама она еще была подростком. Вспомнилось, как она выходила от миссис Хьюз из дома номер тридцать четыре, а на пороге соседнего – тридцать третьего – стоял Клайв в грязной рабочей робе и протягивал ведерко с лягушками четырехлетнему Говарду, их с Кэрис первенцу. Кэрис тогда была уже снова на сносях – и скоро родился Тэрри, второе их чадо. Она стояла, уперев руки в поясницу, и, взглянув на копошащихся лягушек с выпученными глазами и раздувающимися гортанями, изменилась в лице.
– Мы сегодня чистили пруд на площадке. Там сотни этих гадов, – радостно сообщил Клайв.
– Не понимаю, зачем ты их сюда-то притащил, – ответила Кэрис и, перехватив взгляд Френсис, скривилась, но Клайв лишь улыбался, глядя на вытаращенные от восторга глаза Говарда.
Тогда они еще были вполне счастливы. Кэрис не пила так сильно, а Клайв время от времени уезжал на заработки на несколько недель. Это было до того, как он получил первый срок за мелкое воровство; потом стало все труднее находить работу, и ему пришлось уезжать далеко и надолго.
Френсис глотнула пива и тихо выговорила:
– Я спрашивала Кэрис, где Дэви любил играть или где он мог прятаться, но она не смогла ответить. – Френсис подняла взгляд на Оуэна. – Я не знаю… Не думаю, что она ищет его.
Говорила она без твердой уверенности, но в то же время чувствовалась ее явная неприязнь к матери Дэви. Оуэн был сконфужен.
– Нет, ну что ты… Она просто убита горем, и дом у нее почти разрушен. – Он залпом допил свое пиво. – Толку от нее мало. Мы об этом уже говорили.
По его тону Френсис поняла, что эта тема закрыта. Выпитое пиво путало мысли. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Она смотрела в его глаза, отмечая их особый оттенок размытой синевы, словно выгоревшая ткань.
– Твой Джо наверняка беспокоится о тебе. Надеюсь, он приедет повидаться, – сказал Оуэн, и она отвела взгляд.
– Я не знаю, – произнесла Френсис. – Ты думаешь, до них там, на севере, доходят новости отсюда?
Когда Джо призвали, он предпочел отправиться в угольные шахты, нежели встать под ружье. Френсис трудно было представить его работающим глубоко под землей, в темноте. Он так привык к открытым горизонтам и простирающимся вдаль зеленым просторам. Впрочем, она с легкостью могла не думать о нем вообще, хотя и не хотела в этом себе признаваться.
– Конечно доходят! Ты дала ему знать, что с тобой все в порядке? – спросил Оуэн настороженно.
– Пожалуй, надо было.
Френсис не хотела говорить о Джо, и уж тем более с Оуэном. Она привыкла к тому, что все ее подталкивают к мысли, что она поступила неправильно, уехав от мужа, но внутренне Френсис была уверена, что поступила верно. Неправильным было выходить за него замуж.
– Джо хороший человек, – назидательно сказал Оуэн, словно Френсис могла этого не знать или случайно забыла.
Она подняла на него взгляд, но Оуэн в смущении отвернулся. В этот момент к ним подошел один из посетителей паба, и Френсис с облегчением вздохнула. Ее обдало густым пивным духом, когда мужчина потеснил ее, наклоняясь к Оуэну.
– Ты уже нашел своего мальца? Я только что слышал, что целая шайка пацанов ночует в скирдах в Клэвертон-Даун, потому что все ночлежки переполнены.
– Клэвертон? – переспросил Оуэн и посмотрел на Френсис.
– Не думаю, что он знает про Клэвертон… но ведь все они пришли туда в воскресенье, так? Он мог увязаться за ними… или кто-то прихватил его с собой.
– Ладно, давай сходим туда. Спасибо, Джон, – сказал Оуэн, поднимаясь, и похлопал своего приятеля по плечу.
– Доброй ночи, ребята, до завтра, – отозвался тот.
Френсис глянула на других мужчин, которые сидели вокруг, ожидая увидеть глупые ухмылки, многозначительные взгляды, но ничего этого не было. Возможно, воздушные налеты что-то изменили в людях, а может, они просто не воспринимали Френсис как женщину, в ее широких штанах, потрепанном свитере и без всякого макияжа.
– У нас есть пара часов светлого времени, – сказал Оуэн. – Должно хватить.
– Мы еще можем спросить в общественном центре, – подсказала Френсис, запуская руки поглубже в карманы, когда они вышли наружу, и жалея, что не надела пальто.
Пока они поднимались по Уидкомб-Хилл, она все думала, как это человек, которого знаешь с детства, может оставаться таким близким и вызывать такое доверие, хотя, взрослея, мы почти всегда меняемся. Возможно, это оттого, что все увиденное, прочувствованное и сделанное в детстве оставляет в нас неизгладимый след и след этот остается с нами на всю оставшуюся жизнь, что бы ни происходило в ней дальше. Она помнила об этом, общаясь с Дэви и надеясь, что благодаря ей у него будут хорошие воспоминания о детстве наряду со всеми остальными. И теперь представляла его, ночующего в стоге сена в окружении других детей, – немытый, непричесанный, с нечищеными зубами, но в тепле, в безопасности и не одинок. Она знала, как дети, сбиваясь в группы, образуют миниатюрную модель общества: старшие подчиняют себе младших и зачастую очень жестоко обращаются с ними, но в конечном счете оберегают и защищают их. И всегда находится один или двое из старших, кто тайком обласкивал и подбадривал затравленных, когда им доставалось особенно сильно. Таким был Оуэн. Она искоса взглянула на него – стройная фигура, шагает широко, задумчивый и хмурый. Он утешал и подбадривал их с Вин, когда другие мальчишки воровали у них сладости или дергали за волосы, когда Кэрис распускала руки в разгоревшейся ссоре или когда их отец шлепком пресекал любые возражения. Оуэн дурачился и смешил их, пока они снова не начинали улыбаться. Френсис хотелось, чтобы сейчас у него все было хорошо, чтобы жизнь была к нему добрее. А еще Френсис помнила, какими беспощадными бывают дети, когда выделяют из своей среды одного, не похожего на них. А вдруг эти налеты, перевернувшие все верх дном, смягчат эту жестокость? Френсис очень надеялась на это. Когда Дэви начал ходить в детский сад, то его одногруппники сразу же ополчились против него. Они высмеивали его уши, дразнили блохастым вонючкой. Френсис приводила в неистовство их бессмысленная и бездумная жестокость, а обиднее всего было то, что, хотя Дэви и был немного заторможенным, дебилом он не был.