Она похлопала Иоганнеса по плечу, глядя, как он продолжает поглощать еду, и сказала:
– Все хорошо.
По щекам Иоганнеса все еще катились слезы, размывая грязь.
– Все хорошо, – повторила Вин. – С тобой все будет хорошо.
Поморщившись, она наклонилась вперед и положила подбородок на колени, и, когда ее волосы упали на плечи, Френсис увидела страшный иссиня-черный синяк, расползающийся сзади по шее и спускающийся вниз между лопатками.
– В меня впились тысячи ужасных иголок, – сказала Вин, ни к кому конкретно не обращаясь. – Всю левую сторону искололи сверху донизу.
Френсис не знала, что ей делать – стоять, сидеть, что-то сказать? В конце концов она присела, чувствуя себя бесполезной и чужой в их небольшой компании из-за того, что она не такая худая, совсем не голодная и даже не грустная, как эти двое. И ей самой вдруг стало одиноко. Каменный пол был холодным и грязным; снаружи в канавах щебетали воробьи, и ветер ронял последние розовые лепестки с Иудиного дерева во дворе. Глаза Вин следили за каждым кусочком пищи, который Иоганнес отправлял себе в рот. Она смотрела так пристально, что он заметил это и предложил ей одно из яиц. К удивлению Френсис, Вин отрицательно покачала головой.
– Все в порядке, – произнесла она. – Это твое.
– Вы очень добры ко мне, сестренки, – сказал Иоганнес, когда все было съедено. – Я думал, что умру от голода. Так и умру здесь от голода. – Он поежился, и голос у него стал сонным. – Вы спасли меня.
При этих словах глаза Вин засветились от удивления и гордости.
– Ты слышала, Френсис? – прошептала она, когда он прислонился головой к стене и, казалось, уже спал. – Как ты думаешь, это правда? Мы спасли ему жизнь?
– Я думаю, он мог бы и сам найти себе что-нибудь поесть, – неуверенно заметила Френсис. – Интересно, почему он этого не сделал?
– Потому что плохие люди могли бы схватить его. Он так сказал, – ответила Вин, не отрывая взгляда от Иоганнеса.
Френсис сидела и думала обо всем этом – о плачущем Иоганнесе, о рыдающей Вин, о синяке на ее шее, о том, как отец отшвырнул ее ногой, а потом просто плюхнулся в кресло как ни в чем не бывало. Френсис чувствовала себя совершенно несостоятельной, и в душе у нее поднималась злость – она хотела бы помочь им, сделать что-то хорошее, однако не знала как. Но опасности она не чувствовала. Она не знала, что опасность может быть скрытой, что ее бывает трудно распознать. Ей была знакома лишь очевидная и непосредственная опасность, та, которую представлял собой Билл Хьюз. Но Френсис и представить себе не могла, что кто-то, вроде Иоганнеса, что дрожит и плачет, может таить в себе угрозу. Она еще не знала, что людям, в отличие от животных, не нужно злиться, чтобы быть опасными. Не знала, что отчаяние и страх могу сделать их опасными.
6
Четверг
Четвертый день после бомбардировок
Когда Френсис очнулась от тревожного сна, утро встретило ее дождем и письмом от мужа. Она слышала, как Пэм открыла заднюю дверь, чтобы выпустить Пса в сад, и вода с дверного косяка мягкой дробью застучала по ступеньки. В саду дождь барабанил по листьям гортензии. Френсис вышла на веранду и сквозь рубашку почувствовала капли дождя на плечах. Она глубоко вдохнула и вдруг поняла, что запах гари и дыма исчез. Пахло привычной английской весной – мокрыми камнями, землей и зеленью, пряным ароматом цветущей бирючины и ракитника.
– Ты не собираешься распечатать письмо? – спросила Пэм, когда Френсис вернулась в дом.
– Собираюсь. Трудно представить, что он может написать, – ответила Френсис, садясь за стол.
Она оставила за собой мокрые следы на плиточном полу в кухне, но Пэм ничего не сказала, не стала ворчать, не схватилась за швабру, как сделала бы мать Френсис.
– Действительно, что может сказать своей жене мужчина после нескольких месяцев отсутствия? – холодно заметила Пэм. – Может, тебе все же съездить на ферму и навестить Джудит, в конце-то концов? И у нас, кстати, закончились яйца.
– Я бы предпочла этого не делать.
– Не будь ребенком. Она там совсем одна.
– У нее есть там эти бездельницы, ее работницы. И она, кстати, ненавидит меня.
– Естественно, ненавидит. Разве она может винить во всем своего единственного сына? В любом случае, ты ушла от него, поэтому на тебя и все шишки валятся. Так всегда бывает. Ты же и Джудит бросила, когда уехала с фермы. Как думаешь, каково ей было?
– Ну… – Френсис задумалась на мгновение и продолжила – На самом деле я уверена, что она была рада. Это лишь доказывало ее правоту в отношении меня.
– Да хватит себя жалеть! Знаю, она не подарок, но это ты бросила Джо, ты оставила ее без внуков. Поэтому не стоит удивляться, что у нее зуб на тебя.
– У меня сейчас нет времени навещать ее, – сухо ответила Френсис. – Мне нужно искать Дэви.
Она бегло просмотрела письмо Джо, сознательно не впуская его в свое сознание. Упреки мужа проскальзывали мимо, не затрагивая чувств Френсис, в то время как внимание ее привлек дрозд в саду, который клевал улитку, выползшую на дорожку. Она вспомнила, что двор лепрозория был усеян старыми раковинами, забитыми грязью. Однажды они с Вин набрали их целую кучу для какой-то игры. Какой именно, она уже не помнила. У нее перед глазами всплыла картина, как Вин, сосредоточенно поджав губы, выкладывала их в один ряд, чтобы пересчитать, и брошь в виде нарцисса поблескивала у нее на груди. Теперь эта брошь лежала у Френсис в кармане. Каким-то сверхъестественным образом она физически ощущала и форму, и даже ничтожный вес этой броши. И было также очевидно, что находка имеет решающее значение, но что именно это значит, Френсис понять не могла. Вин, вернись! Эти слова Френсис так и не произнесла тогда, и теперь она мучилась вопросом, а что было бы, если бы она их сказала. Ей захотелось поделиться этим с сержантом Каммингс.
– Ну что? – спросила Пэм, когда Френсис молча отложила письмо. – Надеюсь, у него все в порядке?
Пэм надевала плащ поверх униформы «Вулворта». Пес печально смотрел на нее, понимая, что хозяйка собирается надолго уйти.
– Как он там?
– У него все хорошо. Отчитывает меня, что не отписалась после бомбежек, но я думаю, что ему просто скучно.
– Скучно? Вот уж сомневаюсь. Работать в шахтах – опасное дело, там не заскучаешь.
– Он говорит, что каждый день одно и то же, – равнодушно отозвалась Френсис.
Пэм помолчала, пристально глядя на нее.
– Он еще надеется, что все образуется?.. Не смотри на меня так, Френсис. Я на твоей стороне. Ты была несчастлива с ним. Нужно иметь мужество, чтобы уйти, – миллионы женщин не могут на это решиться. Но начнем с того, что ты по собственной воле вышла за него замуж и теперь ждешь, что он просто смирится с тем, что ты ушла. Ведь ничего плохого он не делал.
– Я… да лучше уж делал бы.
– Если бы да кабы, да во рту росли грибы – и я не ходила бы на работу. Вечером увидимся? Есть печень с луком на ужин. Если куда соберешься, можешь прихватить с собой Пса. Кстати, после бомбежек я больше не видела того парня, что продавал мясо для собак. Будет возможность, сходи к Коулам и прикупи пару кусочков. Только не бери китовое, он не притронется к нему, и я его понимаю. Используй карточки, если надо, а то бедняжка уже несколько дней не ел ничего, кроме сухарей.
Как только Пэм ушла, Френсис отыскала зонтик, собачий поводок и отправилась в госпиталь. Пес деловито трусил рядом, навострив уши и спокойно посматривая на разрушенные постройки, снесенные уличные навесы и разбросанную повсюду поломанную мебель. Только огромная воронка перед Цирком, казалось, насторожила его. Когда Френсис приостановилась у трепещущей на ветру огораживающей ленты, Пес облаял кусочек неба, отразившегося в грязной луже. Она услышала мальчишеские голоса, топот и глухие удары – дети играли в футбол неподалеку, на Брок-стрит, и эти звуки эхом отозвались в далеком прошлом: Оуэн пинает свой мяч в стену лепрозория, а Френсис там, внутри. По телу у нее пробежала мелкая дрожь. Тише, сестренки! Френсис резко встряхнулась и усилием воли заставила себя думать о муже, чтобы отдохнуть от всего остального.
Френсис точно и не помнила, когда ее отношения с Джо из дружеских переросли в нечто большее. Когда они были детьми, она не думала о нем вовсе. Это был просто мальчишка, не такой противный, как большинство, но не более того. Долгое время после исчезновения Вин Френсис почти никуда не выходила. Всю осень и зиму, а затем и весну 1919 года единственным ее маршрутом был путь из дома в школу и обратно. Иногда она заходила к тете Пэм, изредка к миссис Хьюз. Она ни с кем не играла, нигде не бывала. Все народные гуляния и празднества в связи с окончанием войны прошли мимо нее. Только возвращение отца – похудевшего, постаревшего, но все такого же улыбчивого – тронуло ее сердце. Наступило лето, и Френсис снова стала бродить по городу, избегая тех мест, где она бывала раньше вместе с Вин, но главное – Френсис старалась убежать от себя самой.
Ей нравилось забираться повыше и оттуда смотреть на Бат – такой маленький и далекий, и очень хотелось ощущать себя такой же – маленькой и далекой. Таким способом она пыталась отстраниться от всего плохого, что с ней произошло, оставив это там, далеко, на Холлоуэй. Френсис одолевала многие мили и раз за разом сталкивалась с Джо Пэрри. Она не могла припомнить, когда именно это произошло в первый раз и сколько ей было лет. Возможно, десять, но, может быть, к тому времени уже и одиннадцать. Ее прогулки часто проходили неподалеку от фермы «Топкомб», и Френсис много раз видела его за работой – то он гнал их малочисленное стадо на дойку, размахивая хворостиной, то обратно – с дойки. Бывало, завалив овцу на спину, Джо держал ее, пока отец стриг шерсть на ногах, или же с помощью воронки и трубки поил овцу лекарством. Однажды она повстречала его, когда он бродил по полям с ружьем наперевес, стреляя ворон. Джо был на два года старше Френсис и уже не выглядел ребенком. Френсис тоже выглядела старше, – конечно, еще не взрослая, но уже и не дитя. Она и не заметила, как детство кончилось. Джо был в брезентовой куртке, такой грязной, что первоначальный цвет материала было уже не распознать. От него пахло овечьим жиром, сеном и землей. Брюки были заправлены в ботинки, а штанины ниже колен подвязаны веревками – защита от крыс и пауков. Накануне Френсис снова снился кошмар. Ее атаковали пауки и крысы. Они залезали под одежду, вгрызались в кожу. Она проснулась с колотящимся сердцем, задыхаясь, но все же удержалась от крика. После исчезновения Вин Френсис часто одолевали кошмары, и мать вынуждена была часто подходить к ней среди ночи, что ее утомляло и порой даже вызывало досаду. Тогда Френсис приучила себя молча лежать, уставившись в темноту, пока кошмар не рассеется и не потеряет над ней своей власти.