– Ты была права, – проговорил он. – Ты была совершенно права. Все остальные сдались. Я тоже сдался! Я думал, что он умер… – Оуэн покачал головой. – Давай отвезем его домой и согреем.
– Может, лучше отвезти его в больницу? Ему нужны лекарства.
– Да, ты права. На всякий случай. Куда поедем?
– Больница скорой помощи ближе всего. Мы можем поехать на автобусе или поймаем попутку.
Держа Дэви на руках, Оуэн уже подошел к верхней ступеньке лестницы, когда Френсис обернулась и увидела нечто такое, что заставило ее остановиться. Это был стенной шкаф с разболтавшимися дверцами и изъеденными червями полками.
– Ну же, Френсис, в чем дело? – поторопил ее Оуэн.
Она не ответила. Френсис слышала другой голос и видела другое лицо… Быстрая, тревожная улыбка Иоганнеса. Яркий квадрат окна, освещенного летним солнцем…
Только одна из полок шкафа все еще висела на кронштейнах, остальные лежали внизу. Френсис опустилась на колени и стала их поднимать.
– Что ты делаешь, Френсис? Пойдем! – звал Оуэн.
Дно шкафа находилось примерно на фут выше уровня пола; одна из досок сломалась и провалилась на пол. Френсис просунула пальцы в щель и вытащила ее, легкую, покрытую плесенью. Затем Френсис уставилась в темное пространство внизу, не отдавая себе отчета в том, что именно ожидала увидеть там. Огромный черный паук лежал на спинке, его иссохшие лапы скрутились в тугую спираль. Рядом валялась полоска металла с куском тряпки, обернутой вокруг одного конца в виде ручки. Я обещаю никогда никому не говорить об этом.
На обратной стороне доски, которую Френсис держала в руках, виднелись буквы в виде тонких неровных линий, словно были написаны в темноте. Едва дыша, Френсис повернулась к свету и смогла прочитать. Это было имя, процарапанное тем, кто прятался в этом темном пространстве в полном одиночестве. Имя, от которого ее сердце пронзила острая боль. Иоганнес Никлас Эбнер.
Френсис уронила доску и вскочила на ноги.
– О нет! Нет! – воскликнула она, прижав руки ко рту, когда волна воспоминаний накрыла ее с головой.
– Что? Что такое? – подскочил испуганный Оуэн, его глаза были широко раскрыты.
– Я же им сказала! – вымолвила Френсис.
– Кому сказала? Что? Я ничего не понимаю, Френсис!
– Я… Мы поклялись, что никогда никому не скажем, но я сказала! Я… предала его! И я отправила Вин сюда одну. Я знала, что она пойдет сюда! В тот день, когда она исчезла… Я позволила ей пойти одной. Разве ты не понимаешь? Это все из-за меня – это я виновата, что они мертвы! Я убила, убила их обоих!
1918
После четвертого или пятого визита, когда Иоганнес уже немного окреп, Вин и Френсис обнаружили у него талант мастерить разные поделки. Он сделал себе маленький ножик из ржавой металлической полоски, обмотав тряпкой один конец вместо ручки. И всякий раз, когда к нему приходили девочки, Иоганнес изобретал что-нибудь забавное, используя всякий мусор, который задувало под дверь или в дымоход. Это были человеческие фигурки из палочек с подвижными руками и ногами, их колени и локти сгибались на шарнирах из крошечных деревянных щепочек. Из волокон сухой травы он сплетал и скручивал карточные масти – черви, трефы, пики. Листки старой бумаги складывались в самолетики, лебедей или кошек. Каждую новую вещь он представлял торжественно, держа ее на ладони вытянутой руки.
– Что скажете, сестренки? – спрашивал он, расплываясь в широкой улыбке.
– Если хочешь знать, мы уже не дети, – надменно отвечала Вин.
Хотя на самом деле обе они были просто очарованы игрушками Иоганнеса. Френсис не считала, что роняет свое достоинство, и забирала эти сокровища домой. У нее имелась деревянная шкатулка для драгоценностей, подаренная Пэм и Сесилией. И поскольку никаких украшений, кроме браслета с крестиком, у Френсис пока не было, это место идеально подходило, чтобы хранить подарки Иоганнеса. Она спрятала коробку под кровать, потому что они с Вин с самого начала договорились, что Иоганнес – их тайна.
Им никто никогда не запрещал дружить с незнакомыми людьми, которые прячутся в пустующих зданиях, как им никогда не запрещалось, например, кормить медведей или бросать яйца в короля Испании. Но у них все же хватило здравого смысла, чтобы понять: взрослым не понравится, что они бегают в старый лепрозорий и подкармливают странного человека. Более того, девочки отлично понимали, что Иоганнес попадет в беду, если его обнаружат, – будь то их родители или люди, которые его преследуют. Они понимали и его страх быть пойманным – и не нуждались в дополнительных объяснениях. И хотя они были городскими детьми двадцатого века, оторвавшимися от своих первобытных корней, что такое борьба за выживание, им тоже было понятно. Девочки шли на риск, чтобы раздобыть для Иоганнеса еду: одна отвлекала Пэм и Сесилию, а другая прятала в карман бутерброд или песочное печенье; следили за мусорными баками возле закусочной в Уидкомбе, куда выбрасывали неиспользованное тесто или оставшуюся на столах еду. Френсис тратила свои карманные деньги на арахис, потерявшее товарный вид печенье и уцененные булочки, не распроданные к концу дня. И любые угрызения совести, которые возникали по этому поводу, всякий раз подавлялись смутным ощущением стыда за свое упитанное тело и округлые румяные щеки.
– Дома мы печем яблочные пироги с корицей и пирожные с фруктами, вымоченными в коньяке… Вы едите такие? – спросил однажды Иоганнес, когда жалкий бутерброд с сыром, смявшийся в кармане Френсис, был съеден в мгновение ока.
– Иногда, – уклончиво ответила Вин.
Она впервые попробовала пирожные в гостях у Пэм и Сесилии. А поскольку в начале этого года ввели норму на масло, сахар и другие продукты, пирожных теперь не ел никто. Девочки видели табличку в витрине магазина, где было написано: «Пирожных, варенья, сахара и нюхательного табака нет!»
– Теплые, с кремом, – сказал Иоганнес, закрыв глаза и погружаясь в блаженные воспоминания.
У Френсис, которая всегда была более подозрительной и осторожной, постепенно накапливались вопросы к их тайному знакомому – откуда он родом и куда направлялся. Ведь он должен был куда-то идти, рассуждала она. Никто не мог вечно жить в пустом госпитале для прокаженных, питаясь только тем, что для него где-то стянули. Даже летом здесь было прохладно и сыро, а каково тут будет зимой?
– Иоганнес, а где ты жил раньше? – спросила она в конце концов.
Он оторвался от своих мечтаний о пирогах, подобрал несколько крошек со своей грязной рубашки и съел их.
– Летний Дождь, – почти шепотом ответил Иоганнес.
– Ты сказал «Летний Дождь»? – переспросила Вин. – Никогда о таком не слышала… А где это?
На лице Иоганнеса появилось совершенно новое выражение, и Френсис не поняла, собирается ли он заплакать, рассмеяться или сердито закричать на них.
– Это очень, очень далеко! – сказал он, широко раскинув руки. – В конце радуги, понимаете? Где все золотое.
А потом он рассмеялся, но Френсис все еще не была уверена, что он не заплачет. Вин пристально наблюдала за ним.
– Иоганнес, – очень тихо сказала Вин, – ты принц, изгнанный злым самозванцем?
Иоганнес снова засмеялся, и его глаза заблестели.
– Да! – радостно воскликнул он, наклоняясь к ней. – Как в сказке. Да, сестренка, я принц Летнего Дождя! – Он заговорщически понизил голос. – Поэтому ты никогда и никому не должна говорить, где я сейчас прячусь, поняла? Иначе меня схватят!
На Иоганнесе были рубашка и брюки из одинакового темно-синего материала, потертые на рукавах и порванные на коленях. На ногах были потрескавшиеся черные кожаные сапоги, покрытые слоем грязи, и когда он однажды снял их, девочки увидели большие воспаленные волдыри на пятках и пальцах ног, как будто сапоги были ему совсем не по размеру. Иоганнес не был красавцем – слишком худой и бледный, но его лицо, всегда такое живое и открытое, делало его привлекательным. У него были длинные пальцы и длинные ноги с крупными коленями. Он давно не мылся, и пахло от него не слишком приятно, но это был простой, естественный запах – запах земли, улицы. Его движения были быстрыми и точными. Френсис казалось, что он похож на птицу.
– Мне очень нужно… как это… – сказал Иоганнес, заметив, что девочки уставились на его ноги. – Вот эти штуки… – И похлопал себя по лодыжке. – Из овец. Как они у вас называются?
– Носки? – хихикнув, предположила Вин. – Ты имеешь в виду, что они сделаны из шерсти, а не из овец?
– Да, носки! Принесете мне их? Сможете? – оживился он.
Френсис беспомощно посмотрела на Вин. Они не могли взять носки своих отцов так, чтобы этого никто не заметил. Оставалось только украсть их где-то, и Френсис всем своим видом показывала свое отрицательное к этому отношение.
Вин пожала плечами.
– Если нас поймают, то посадят в тюрьму. Тогда мы больше не сможем приходить к тебе, – объяснила она.
Иоганнес печально кивнул.
– Да, я понимаю. Лучше приходите. – Он потянулся, чтобы снова надеть сапоги.
– Не надевай пока сапоги, если хочешь, чтобы ноги зажили, – сказала Вин.
У нее были те же проблемы с волдырями, поскольку туфли ей приходилось донашивать с чужой ноги. Так что летом она часто ходила босиком, и ее ступни всегда были жесткими и грязными.
Иоганнес отрицательно покачал головой.
– Если сюда кто-нибудь придет, мне придется бежать. Я должен быть к этому готов, – сказал он.
– А кто сюда может прийти? – спросила Френсис.
Иоганнес бросил на нее затравленный взгляд.
– Люди, у которых нет жалости, – сказал он, сглотнув. – Люди в униформе, с ружьями и веревками.
– Мы должны помочь Иоганнесу вернуться домой и занять его законное место на троне Летнего Дождя, – сказала Вин, когда они шли обратно по Холлоуэй.
– Да он просто шутил, когда говорил это, – сказала Френсис.
– Неправда!
Вин бросила на Френсис умоляющий взгляд, чтобы та не настаивала на том, что все это выдумка. И Френсис не нашла в себе сил спорить с Вин. Она кивнула, хотя ей очень хотелось поговорить об Иоганнесе в более здравом ключе: кто он на самом деле, почему прячется и что им, в конце концов, делать дальше.