– Спасибо тебе, малышка Френсис, – сказал Иоганнес, что заставило ее вздрогнуть; она думала, что он дремлет, как это часто бывало, когда он расправлялся с принесенной ему едой.
– Может быть, почитаешь еще, в следующий раз? Ты очень хорошо читаешь.
– Почитаю, если хочешь, – ответила Френсис, слишком расстроенная, чтобы получить удовольствие от похвалы.
Вин молчала, но чувствовалась ее внутренняя настороженность, внешне ничем не выдаваемая. Последовала долгая пауза, и вдруг Френсис поймала себя на том, что едва сдерживает слезы.
– Френсис лучше всех читает в нашем классе, – неожиданно заявила Вин.
– Неужели?
– Да. Мисс Гулд, наша учительница, всегда просит Френсис читать первой, а потом говорит: «Прекрасно, Френсис».
– Здорово! – отозвался Иоганнес.
Френсис покраснела до ушей. Она понимала, что Вин говорит это только для того, чтобы подольститься к ней, но ей все равно было приятно; желание простить Вин боролось в ней с осознанием того, что та просто лицемерит.
– Я тоже люблю читать, – заговорил Иоганнес. – Дома… я имею в виду. Мне нравится изучать иностранные языки – я вообще быстро учусь. У одного человека в нашем городе жена была из Лондона, и она устроилась к нам в школу, чтобы учить нас английскому языку, так я был лучшим. Мы с отцом собирались ездить в другие страны, чтобы продавать наши игрушки…
Иоганнес замолчал, лицо его выглядело усталым и опустошенным.
– Вот такие были у нас планы, – закончил он так тихо, что его едва было слышно.
Девочки легко уловили его печаль, точно так же, как они научились предугадывать его зевоту или смех. Вин вздохнула и снова переключилась на свою испачканную одежду.
Прямо под карнизом часовни Магдалины находилось гнездо ласточек, и птицы носились туда-сюда с неиссякаемой энергией. День был теплый и яркий, но Френсис вдруг почувствовала какую-то безысходность, и находиться внутри лепрозория стало просто нестерпимо. Однако уйти, не объяснившись с Вин, было невозможно. Тревога ее все нарастала. Френсис не могла справиться со своим волнением, ей становилось все хуже и хуже. Она беспокоилась о том, что ее мать или Кит узнают, куда девались остатки еды, которые она забирала. Но еще больше она боялась, что отцу Вин станет известно, чем они занимались и что Вин украла одеяло. Вин по-прежнему воспринимала все происходящее как игру, но для Френсис это была уже не игра. Веселое возбуждение иссякло, и осталась реальность как она есть: Иоганнес нуждался в их постоянной опеке и он не был обычным человеком из тех, кого она знала раньше; кроме того, казалось, нет конца его пребыванию в лепрозории. Она взглянула на Иоганнеса. Он взял газету и что-то мастерил из нее. Он был милым и неопасным, Френсис это знала, но она также понимала: с ним что-то не так. Ей трудно было сформулировать, что именно не так, но в любом случае он не должен был находиться здесь.
Да, он не был «врагом», это она уже выяснила для себя. И все же время от времени ее охватывало ужасное чувство, какая-то внутренняя дрожь, готовая прорваться потоком слез. Френсис вспоминала, что случилось с мистером и миссис Смит всего год назад; слышала, как ее родители спорили об этом. Смиты держали небольшой цветочный магазин в Беар-Флэт, но оказалось – никто, впрочем, не знал, как именно это выяснилось, – что настоящая фамилия мистера Смита была Шмидт и он был из Германии. И хотя он жил в Англии с четырехлетнего возраста, люди, которые были его постоянными клиентами в течение многих лет, вломились к нему в магазин и разграбили его; полиция была вынуждена доставить мистера Смита в военный гарнизон, в фургоне с решетками на окнах, чтобы спасти ему жизнь.
Френсис не хотелось думать, что будет, если Иоганнеса найдут и примут за немца. Во время войны, если ты не англичанин, это само по себе уже достаточно опасно. А кроме того, Иоганнес отказывался покидать лепрозорий. Там давно уже никто не жил, но Френсис была совершенно уверена: всех, безусловно, возмутит, если станет известно, что в лепрозории поселился чужак. Она не знала, как все это объяснить Вин; казалось, та просто не хотела этого понимать и все время твердила о том, что им нужно помочь Иоганнесу вернуться в Летний Дождь, и придумывала самые фантастические способы: нанять корабль или одолжить у хозяина паба «Привал путника» жеребца, который когда-то участвовал в скачках и все еще был гибким и красивым, хотя и старым. И если она поможет ему, он сможет жениться на ней и увезти подальше от Бичен-Клифф-Плейс, Вин была в этом уверена. А когда Вин была в чем-то уверена, бессмысленно было ее переубеждать; и Френсис оставалось только ждать и надеяться, что ее подруга сама скоро все поймет.
– Сегодня слишком хорошая погода, чтобы оставаться в доме, – заявила Вин, к великому облегчению Френсис. – Выйди на улицу, Иоганнес. Ненадолго. Ты такой же бледный, как бабушка Ловетт, а она уже одной ногой в могиле стоит. Давай же!
Она протянула ему руку, но он отрицательно покачал головой. Вин резко втянула воздух через нос.
– Скажи ему, Френсис. Ты не можешь оставаться здесь вечно. Ты никогда не вернешься домой, если не выйдешь на улицу. Ну что, пойдешь? – грозно спросила она.
Похоже, ее переполняло нетерпение и даже гнев. Она сжала зубы, ожидая ответа, отчего ее неправильный прикус стал еще более заметным, а верхняя губа выдвинулась вперед.
– Я думаю, Вин права, – мягко сказала Френсис.
Иоганнес смотрел на Вин так, словно ждал, что она вот-вот набросится на него.
– Все хорошо, – добавила Френсис. – Тебя там никто не увидит.
Но Иоганнес не двигался, его тело напряглось, как тетива лука.
– Иоганнес, – Вин сердито скрестила руки на груди, – пойдем на улицу! Правда, там нечего бояться. А если ты этого не сделаешь, мы больше не будем тебя навещать. Верно, Френсис? Клянусь, не будем, и ты умрешь от голода.
Френсис сомневалась, что Иоганнес поддастся на угрозы и уговоры Вин. Она пыталась угадать, что сильнее – воля Вин или страх Иоганнеса? Тем временем Иоганнес медленно поднялся на ноги. Тяжело дыша и дрожа всем телом, он сделал несколько шагов вперед и остановился в дверном проеме, прислонившись к косяку. Френсис переживала за него, но Вин выглядела торжествующей.
– Вот так, – сказала она. – Давай!
Иоганнес затравленно посмотрел на нее.
– Как я доберусь до дома, если не выйду на улицу? – повторил он, и Вин кивнула.
Иоганнес сделал шаг наружу, потом другой, пока не оказался во дворе, где над ним во всю ширь раскинулось голубое небо. Вин захлопала в ладоши, отчего он вздрогнул.
– О-го-го, кровь рекой! – произнесла она фразу, которую часто повторял Оуэн.
Френсис осторожно последовала за Иоганнесом, но Вин оттолкнула их и побежала по двору, широко раскинув руки.
– Вот видишь! Тебе нечего бояться, – прокричала она.
Иоганнес ничего не ответил – его глаза рыскали по сторонам. Через некоторое время он немного успокоился и откинул голову назад, подставив лицо солнцу, словно цветок. Закрыл глаза и стал слегка покачиваться.
– Nichts zu fürchten, – сказал он и глубоко вздохнул. – Бояться нечего. Это же самое солнце они видят дома… это же самое солнце видят сегодня моя мать и моя младшая сестра Клара. Возможно, и мой отец тоже.
Иоганнес судорожно сглотнул, и его кадык лихорадочно дернулся, потом он открыл глаза. Тяжело дыша, Иоганнес повернулся, чтобы посмотреть на что-то, чего Френсис не могла видеть, и покачал головой.
– Нет. Я не могу, – сказал он и в три больших прыжка забежал обратно в дом.
Когда они остались одни во дворе, лицо Вин словно погасло, дух победы покинул ее. И Френсис вдруг почувствовала себя глубоко несчастной, одинокой и никому не нужной. Ей хотелось вернуться домой и побыть одной, но в то же время она понимала, что ей нужно остаться с Вин, чтобы все было так, как раньше. Она не хотела больше ходить в лепрозорий и вместе с тем боялась, что Вин перестанет навещать Иоганнеса. Желала помогать ему, но так, чтобы это не стало ее каждодневной обязанностью. Это же были летние каникулы, и им следовало весело проводить время. Стараясь не заплакать, Френсис повернулась, чтобы идти за Иоганнесом, но Вин сердито оттолкнула ее и пошла первой.
– Хорошо, – сказала она учительским тоном, заходя внутрь. – Это было только начало, но дальше тебе придется постараться еще больше.
Она стояла над Иоганнесом, сидевшим на своей лежанке в углу. Уперев руки в бока, Вин отступать не собиралась. Увидев слезы на глазах у Иоганнеса, Френсис растерялась.
– Вин, не будь такой злой, – осторожно сказала она.
Вин пристально посмотрела на нее.
– Это для его же блага, Френсис, – отрезала она.
– То, что я видел, малышки… – сокрушенно проговорил Иоганнес. – Вам этого не понять… Вам не понять того, что я видел. Того, что мы натворили.
Он покачал головой, и хотя лицо его было обращено к ним, Френсис показалось, что он их не видит, его взгляд был устремлен куда-то вдаль – к другим людям и другим местам.
– Все обойдется, – неуверенно произнесла Френсис.
– Пожалуйста, сестренки. Не оставляйте меня умирать с голоду. Не приводите сюда солдат. Пожалуйста, умоляю вас, пожалуйста…
Слезы катились по его щекам, капая с подбородка, а лицо словно застыло. Наконец Вин глубоко вздохнула, присела рядом с ним и похлопала его по руке.
– Мы не оставим тебя умирать с голоду, – сказала она.
Лицо Иоганнеса сморщилось. Всхлипнув, он прижался к Вин и крепко обнял ее. Через плечо Вин Френсис видела, как он зажмурился и его ресницы были мокрыми от слез. Вин удивленно уперлась руками ему в плечи и попыталась оттолкнуть, но безрезультатно. Френсис вспомнила, как Билл Хьюз обнимал ее вот так же – обхватив худенькое тело длинными ручищами так крепко, что Вин не вырваться. Как и тогда, казалось, она просто висит в его объятиях и терпеливо ждет освобождения. У Френсис заломило колени и скрутило живот.
– Clara, Schätzchen, wie ich dich vermisst habe[3]