Френсис уставилась на обмякшую фигуру на больничной койке. Наконец-то она поняла, почему при взгляде на него у нее всегда мурашки по коже бегали. Почему он появлялся в ее ночных кошмарах, – вернее, почему он всегда там был. Оуэн долго молчал, и Френсис заметила, что он дрожит.
– Ты хочешь сказать, что он… изнасиловал тебя?
Его шепот почти сорвался на крик.
– Нет, – ответила Френсис. – Нет, он… он прижал меня к земле. Закрыл мне рот одной рукой, а другая рука… другая рука была на мне, и он… он стал тереться о меня всем телом. Пока… не кончил.
В чем это у тебя платье? Френсис не могла смотреть Оуэну в глаза. Она чувствовала себя униженной, и ей было стыдно.
– Я не могла дышать, мне казалось, что я задохнусь… Я была так напугана. Я помню, как он хрипел. А потом… просто ушел. Я долго сидела там, а когда вышла, то не знала, что делать и что говорить. Он был точно таким же, как всегда, – улыбался, шутил, флиртовал с Кэрис. Подбрасывал свою чертову монету. Я чувствовала… ну… Я понимала, что это очень, очень неправильно, и мне хотелось скорее домой. Я просто не знала, что следует сделать. Его… вся эта дрянь была на моей юбке сзади. Господи, я помню, как моя мама скребла ее, пытаясь понять, что это такое.
Френсис замолчала.
– Наверное, я в некотором смысле легко отделалась. Он был уверен, что я никому ничего не скажу, понимаешь? Он знал, что я видела его, но также он знал, что я была напугана… и что мне было ужасно неловко, что я застенчивая. Но Вин ведь не стала бы молчать, правда? Вин ничего не боялась. И он это тоже знал.
Оуэн уставился в пол, как будто не мог заставить себя посмотреть еще куда-нибудь. Его руки были сжаты в кулак, а на скулах заходили желваки. Френсис склонилась над Клайвом.
– Очнись, – сказала она.
Затем она услышала слабое бульканье его дыхания. Френсис схватила его за руку и вонзила ноготь своего большого пальца в его ладонь, надавливая так сильно, как только могла.
– Сейчас же очнись! – яростно прошептала она.
Клайв издал высокий жалобный звук и слегка повернул голову.
Френсис задыхалась, вдавливая ноготь еще сильнее и не заботясь о том, что причиняет ему боль. Она желала причинить ему боль. Он приоткрыл незабинтованный глаз, совсем чуть-чуть. Френсис увидела радужку, которую заметила раньше, когда медсестра осматривала его: красновато-коричневая, как свежий каштан. Френсис отпустила его руку, и на коже у него от ее ногтя остался глубокий пурпурный след. Клайв уставился на нее одним глазом.
– Ты меня узнаешь? – спросила она, наклонившись ближе и пристально вглядываясь в открытый глаз, но Клайв не выказал никакой реакции.
– Мы нашли тело Вин. Я точно знаю, где ты ее похоронил, и я… я знаю, что это ты убил ее.
Она замолчала, пытаясь взять себя в руки. И вдруг глаз Клайва открылся чуть шире, и Френсис показалось, что в нем мелькнул страх.
– Я всем расскажу… – сказала она, задыхаясь. – Я всем расскажу, что ты это сделал!
Клайв пробормотал что-то неразборчивое, затем посмотрел в другой конец комнаты, как бы прикидывая путь к бегству.
– Ты разрушил мою жизнь, – сказала Френсис. – Посмотри на меня, черт бы тебя побрал!
Клайв медленно и послушно повернул голову.
– Значит, ты меня все-таки слышишь, – произнесла она.
В груди у него что-то булькало, но он был слишком слаб, чтобы откашляться.
– Я хотела бы… чтобы ты предстал перед правосудием, – пусть все узнают правду о тебе. И я полагаю, это справедливо, что ты лежишь здесь… вот так, в таком состоянии. Но этого недостаточно. Вин доверяла тебе! Мы обе доверяли. Я же тебя видела. Я видела, как ты следил за ней…
Глаз с коричневой радужкой затуманился от слез, а лицо его превратилось в подобие маски.
– У тебя нет никакого права плакать, – сказала она. – Слышишь? Никакого.
– Ты видела, что он следил за ней? – спросил Оуэн странным хриплым голосом.
Френсис отступила от кровати и повернулась к Оуэну.
– В тот день, когда Вин исчезла. Последний, кто ее видел, был Клайв. Он шел за ней по Холлоуэй, направляясь к лепрозорию… А я не пошла…
Френсис почувствовала, как по ее лицу катятся слезы.
– Я отпустила ее одну. Из-за него. Если бы я… если бы я пошла с ней, как она просила, – с трудом выговаривая слова, продолжила Френсис, – если бы я пошла с ней, она была бы сейчас жива.
– Я не могу… Я просто не могу… – Оуэн с силой провел рукой по волосам, на мгновение прикрыл рот рукой и яростно замотал головой. – Мне надо идти.
– Оуэн, подожди! Пожалуйста, останься! – воскликнула Френсис.
Но Оуэн снова покачал головой и, даже не взглянув на нее, повернулся и вышел из палаты.
1918
Первым грозным звоночком стал извиняющийся стук в дверь утром тринадцатого августа. Был вторник, и Френсис сидела за кухонным столом, изготавливая поздравительную открытку для своего отца, в связи с чем Сесилия пожертвовала для Френсис цветную бумагу, клей и несколько блеклых шелковых цветов, больше ни на что уже не годных. Разрезая и наклеивая бумагу, Френсис пыталась представить себе, куда улетит ее открытка: мили и мили по морю, туда, где сейчас находится ее отец. Ей очень хотелось полететь вместе с ней. Когда он вернется, она спросит его, бывал ли он в Летнем Дожде или, возможно, знает, где находится это место. Она удивленно подняла глаза, когда мать появилась на кухне вместе с миссис Хьюз.
– Френсис, миссис Хьюз интересуется, не видела ли ты Вин? – спросила мать.
Улыбка на губах миссис Хьюз дрожала, и Френсис почувствовала, как ее лицо вспыхнуло, а подмышки вспотели. Она поняла: что-то случилось.
– Френсис, отвечай, когда тебе задают вопрос, – повысила голос мать.
– Я видела ее в воскресенье. Мы играли на огородах, а потом она пошла домой ужинать, – ответила Френсис.
Но она не сказала, что Вин приходила к ней в понедельник поздно вечером, почти перед сном. Мать была на заднем дворе, а Кит уже поднялся в их комнату. Она также не стала говорить, что отказалась пойти вместе с Вин, что была обижена и сбита с толку, а Вин сказала, что все равно пойдет в лепрозорий – вместе с ней или без нее, и ей захотелось плакать из-за этих слов.
Френсис была обескуражена тем, что Вин не стала ее уговаривать, развернулась и пошла прочь. Она хотела окликнуть ее, но заметила Клайва, который шел вслед за Вин, и ей пришлось закрыть дверь. Френсис ужасно не хотела, чтобы Клайв увидел ее в тот момент. Сдерживая слезы, она выбежала на задний двор и находилась рядом с матерью, пока та стирала белье.
Френсис охватил страх, что Вин попала в беду из-за того, что вышла из дома в такой поздний час.
– Ну, просто… вчера вечером она опять улизнула после ужина, и… она так и не вернулась, – запинаясь, сказала миссис Хьюз, глядя на Френсис широко раскрытыми глазами, полными надежды и тревоги.
Френсис ничего не ответила.
– Она никогда раньше так не делала. Она никогда не исчезала на всю ночь, – добавила миссис Хьюз.
– Ну что, Френсис? – теребила ее мать. – Ты знаешь, где она?
Френсис покачала головой, жалея, что не может просто исчезнуть. Она посмотрела на незаконченную открытку, но ей показалось невежливым снова браться за работу, пока миссис Хьюз не ушла, поэтому она отложила карандаш.
У Норы Хьюз был лиловый синяк вокруг глаза и ссадина на губе, покрытая толстой черной коркой. Хотя иногда Нора выглядела очень симпатичной, особенно когда солнце освещало ее лицо и она улыбалась; у них с Вин был похожий рот, с красивой, словно припухшей верхней губой, – но привлекательной Нора бывала нечасто. Френсис не могла рассказать им о лепрозории. Ведь тогда они обязательно нашли бы Иоганнеса. В то же время Френсис понимала, что в таком случае за Иоганнесом стали бы присматривать взрослые, а не она и Вин и что все это больше не было бы ни тайной, ни бременем. Но Вин предупредила ее, что перестанет дружить с ней, если она кому-нибудь расскажет, поэтому Френсис промолчала. Она была уверена, что Вин может быть только там, а значит, рано или поздно ей станет скучно и она уйдет. От волнения Френсис принялась грызть ноготь большого пальца левой руки. Кожа под ногтем уже была покусана и болела, но это отвлекало от страшных мыслей и, казалось, немного облегчало беспокойство.
– Френсис, да перестань уже грызть ногти! – строго сказала мать.
– Я не знаю, миссис Хьюз, – тихо ответила Френсис.
Миссис Хьюз ушла, и Френсис снова переключилась на свою открытку, но сердце ее колотилось, а живот сводило так, что ей было трудно сосредоточиться. Весь день она не могла думать ни о чем другом, кроме исчезновения Вин. Обычно Френсис приходила к Вин после обеда, если та не являлась раньше сама, или же поджидала ее в садах Магдалины. Им никогда не нужно было договариваться заранее – они просто встречались и играли. Но в тот день Френсис не хотела никуда идти. Мысль о том, что Вин она нигде не встретит, была слишком ужасной. Поэтому она сначала играла в своей комнате, потом на заднем дворе, затем помогала матери месить тесто для хлеба и резать лук на ужин и практически все время молчала.
На следующий день пришел полицейский. Мать Френсис усадила его в гостиной и настояла на том, чтобы тот выпил чашку чая, отчего полицейский смутился. Он снял шлем, его волосы были влажными. Френсис настороженно наблюдала с порога, пока ее не позвали. У мужчины были ярко-голубые глаза с легкими тенями под ними, и поначалу он показался Френсис довольно симпатичным, пока ей не пришлось подойти и сесть рядом с ним. Его дыхание источало металлический запах, как от сырого мяса, и это ей совсем не понравилось.
– Итак, Френсис, – заговорил он с отчетливым бристольским акцентом, – ты ведь лучшая подруга Бронвин, не так ли?
Френсис кивнула.
– Отлично, – кивнул он в ответ.
Вид у него был такой постный, что Френсис с трудом могла себе представить, чтобы такой человек нашел что-то отличным.
Полицейский открыл записную книжку и взял карандаш на изготовку.