Траурная процессия медленно двигалась по улицам города, затрачивая по полчаса на прохождение одного квартала, но к тому времени, когда гроб с телом Ферлини достиг прибежища, откуда не возвращаются, толпа заметно поредела. Лишь немногие наблюдали заключительную сцену ритуального обряда на кладбище.
Ванда безутешно рыдала на груди у Роско.
— Такова была его воля, — голос Фила дрожал.
— Да, да, я понимаю.
Надгробное слово, произнесенное самым известным священником города, было кратким. Он говорил о мужестве Ферлини, о его преданности своему искусству, об удовольствии, которое тот доставлял при жизни стольким людям. В продолжение его речи лицо Ванды сохраняло какое-то странное выражение, и на мгновение Роско испугался, что она снова упадет в обморок.
Гроб поднесли к краю могилы. Передний носильщик, официант из вечернего клуба, явно смущенный чем-то, начал перешептываться со своим напарником. Роско вышел вперед, внимательно выслушал их и поспешил передать услышанное священнику. Этот обмен мнениями привлек внимание единственного оставшегося в процессии репортера, который подошел, чтобы выяснить, в чем дело.
— Я не знаю, — озадаченно ответил Роско. — Вот Фредди говорит, что тут что-то не так. Мол, гроб какой-то странный.
— Что значит «странный»?
Официант пожал плечами:
— Легкий. Он очень мало весит.
— Воистину, — прошептал священник, — я не думаю, что…
— Он прав, — прервал второй носильщик. — Почти никакого веса. А вы же знаете, Ферлини был здоровенным парнем.
Они посмотрели на гроб, ожидая, что кто-нибудь отдаст указание. Наконец, это сделал Роско.
— Я против, — сказал он тихо, — но лучше нам открыть его.
Невзирая на протесты священника, носильщики начали снимать крышку.
— Что случилось? — спросила Ванда. — Что происходит, Фил?
— Отойди в сторону, — попросил он. — Я не хочу, чтобы ты это видела, Ванда.
Но удержать ее было невозможно. Крышку сняли, и потрясенной толпе открылась правда: гроб был пуст!
…Ванда Ферлини завыла, как воет ветер, заблудившись в лесной чащобе.
Доктор Рашфилд покатал карандаш по журналу регистрации и сказал:
— Продолжайте, мистер Роско, я хочу знать все.
Фил облизнул пересохшие губы и пожалел, что нечего выпить.
— Вы должны понять, каково это в моем деле, доктор. Все основано на театральности, абсолютно все. Поэтому лет десять назад Ферлини заключил со мной сделку.
— И в чем ее смысл?
— Никто, кроме меня и его, не знал об этом. Я ему говорил, что это безумство. Но вы не знаете, как упрямы такие парни. Он заставил меня пообещать, что если что-нибудь с ним случится, ну, если он умрет, то я устрою для него последний фокус — нечто, что заставит помнить о нем даже дольше, чем о Гудини. Вот такие дела, док.
— Фокус?
— Все очень просто. Я дал владельцу похоронного бюро пятьдесят долларов, и он распорядился, чтобы Ферлини тайно похоронили в другом месте. Затем пустой гроб установили на катафалк, и все было кончено. Вы понимаете, к чему я клоню? — Обычное театральное представление!
— Понятно, — нахмурив брови, ответил Рашфилд. — Только боюсь, что увиденное произвело слишком сильное впечатление на миссис Ферлини. Мне кажется, она была неуравновешенна и до того, как это случилось, а сейчас… — Он вздохнул и встал. — Ладно, мистер Роско. Я разрешу вам посмотреть на нее, но, увы, не могу дать разрешения на разговор.
Вслед за доктором Роско прошел по коридору.
Они остановились у двери с небольшим зарешеченным окошком, и Фил заглянул внутрь.
Невидящими глазами на него смотрела Ванда, руки ее тщетно пытались освободиться от крепкой, безжалостной хватки смирительной рубашки.
Охваченный ужасом, Роско отпрянул назад.
К. Б. ГилфордА призрак все простил…
Убийство, хотя знал об этом только сам убийца — Клод Криспин, — произошло ярким, солнечным днем. Естественно, при отсутствии свидетелей. Никто ничего не видел, поэтому решили, что это был несчастный случай.
Первыми прослышали о случившемся отдыхающие на берегу и воднолыжники, когда Клод Криспин примчался на моторной лодке с центра озера и начал сбивчиво кричать, размахивая руками. Из рассказа поняли, что его жена упала в воду и он не может найти ее.
Все лодки и катера — некоторые прямо с лыжниками на тросах — немедленно помчались к месту происшествие. Определили его по плавающей собаке. Маленькая Момо, воинственный китайский мопс, принадлежала миссис Криспин. Клод сумбурно разъяснил, что собака упала в воду и миссис Криспин выпрыгнула за ней. Собака-то присутствовала, а вот хозяйка исчезла.
Кто-то высказал предложение, что раз они здесь, то нужно спасти собаку. Момо втащили в одну из лодок, где она, отряхнув с шерсти воду, выразила свою признательность, без разбору рыча на спасителей. Лицо Клода в этот миг перекосилось. Поскольку мопс являл собой явную причину того, как миссис Криспин, далеко не специалист по плаванию, оказалась в воде, он предпочел бы не видеть животное вовсе.
Тем временем почти все владельцы лодок прыгнули в воду и начали энергично прочесывать дно. Клод, наблюдая за ними, мученически заламывал руки и имел вид потрясенного несчастьем мужа.
Поиски длились минут двадцать. Наконец все были изнурены, даже самые отчаянные готовы были признать, что, живой или мертвой, миссис Криспин не найти. Когда об этом сообщили Клоду, он так зашелся в рыданиях, что один из присутствующих перебрался в его лодку и отрулил ее к берегу.
Далее дело приобрело официальный характер. Послали за шерифом, и он с помощниками прибыл на озеро. Развернулась подготовка к извлечению тела. Сам шериф, доброжелательный, симпатичный человек, уселся рядом с Клодом и выслушал его историю от начала до конца.
Да, Криспины были горожанами, рассказал Клод, и они уже не впервые отдыхали летом на этом озере. Излюбленным времяпрепровождением было нанять моторную лодку и бесцельно кружить по озеру. Клод был достаточно хорошим пловцом, хотя в эти дни практиковался не часто. Миссис Криспин не боялась воды, но плавала очень плохо.
— А почему она не надела спасательный жилет, как того требует правила? — без излишней суровости спросил шериф.
Клод беспомощно пожал плечами:
— Вы же знаете женщин. У моей жены была хорошая фигура, она красиво смотрелась в купальнике и всегда хотела загореть. Надень она этот жилет, и он бы закрывал часть ее тела Загар получился бы неравномерным. Поэтому она оставляла его на дне лодки. Прихоть, так сказать.
Шериф понимающе кивнул:
— Вы говорите, она выпрыгнула из лодки за собакой?
Клод придал своему голосу горечь:
— Она любила эту собаку, словно родное дитя. Брала ее с собой повсюду. Не спрашивайте, как собака выпала за борт. Обычно жена держала ее на руках. Но в этот раз посадила впереди. Я не знаю, упала она или выпрыгнула. Словом, она неожиданно оказалась в воде, и жена закричала. Я хотел остановить лодку и прыгнуть за собакой — увы, Альвина опередила меня. Тогда я притормозил и развернулся, но когда подрулил к месту, жены уже не было видно. Я отключил мотор и бросился в воду, но так и не обнаружил Альвину. Не знаю, что произошло. Она исчезла, и все.
Шериф, похоже, проникся сочувствием:
— Иногда, — сказал он, — когда плохой пловец глубоко погружается в воду, его схватывает судорога, он идет ко дну и не всплывает. Мне кажется, это тот самый случай.
Таким был вывод. Возможно, потому, что эта мысль не пришла ему в голову, шериф исключил убийство.
Хотя Клод Криспин и избавился от жены, оставалось еще бесценное сокровище супруги — Момо. В тот же день, немного погодя, спаситель Момо вернул ее Клоду — чистой, обсохшей, но в прежнем настроении.
Как только собаку внесли в коттедж, она сразу же начала вынюхивать хозяйку. Не отыскав ее, Момо скорбно завыла Клод, оставшись, наконец, один, дал выход своим чувствам и нанес удар ногой, которого было достаточно, чтобы бедное животное забилось в безопасный угол, размышляя над тем, что переменилось в этом мире.
— Альвина умерла, — весело и вместе с тем угрожающе объяснил Клод.
Собака моргнула и вперилась в него.
Клод продолжил:
— Думаю, какое-то время я вынужден потерпеть тебя. Предполагается, что я настолько огорчен происшедшим, что мне придется притвориться, будто я дорожу тобой, как памятью о моей бедной умершей жене. Однако это долго не протянется, я обещаю тебе. Твои дни сочтены.
Момо тихонько заскулила, как бы выискивая путь к спасению.
Клод улыбнулся, довольный собой:
— А все-таки я признателен тебе, Момо. Уловка удалась. Но не надейся, что это поможет тебе. Плаваешь ты хорошо, поэтому озеро отпадает. Что-нибудь в твоем бифштексе — и ты сгодишься на удобрение для сада. Дай только добраться до дома.
Собака съежилась и улеглась на полу, положив голову на лапы. Она и раньше сносила недобрые замечания от Клода, поэтому сейчас безошибочно уловила угрозу в тоне.
Клод прилег на кровать и закрыл глаза. У него был поистине трудный день: напряжение и возбуждение при планировании задуманного, само действие и, наконец, изображение горя в течение всего полудня. Это принесло свои плоды, но было утомительным. Ему хотелось спать.
В это время собака залаяла. Задремавший Клод очнулся. Выругавшись, он приподнялся с кровати и уставился в угол, где в последний раз видел Момо. Собака находилась там же, но поза ее была иной. Покачиваясь, она стояла на задних лапах. Хвост ее повиливал, глаза радостно сверкали, выражая полный собачий восторг.
— Привет, Клод.
Голос был знакомым. Голос Альвины. Вначале Клод решил, что он спит или фантазирует. Он поморгал глазами, стараясь стряхнуть сон, как вдруг каким-то необъяснимым образом понял, что не спит, и взглянул в направлении, куда смотрела собака.
В комнате стояла Альвина!
Она не была мокрой, вода не стекала с нее и в волосах не запутались водоросли. На ней не было купального костюма с пестрым шелковым платком. Эта Альвина была совершенно сухой, с напомаженными губами и припудренным лицом, одетая в яркое, цветастое платье, которого он никогда не видел раньше. Ее голубые глаза блестели, светлые волосы переливались, и сейчас она стояла в коттедже, у входной двери, хотя Клод был совершенно уверен, что дверь не открывалась и не закрывалась.