И затем мы сидели в тишине, слушая снова начатый куплет песни с ее вступлением на фортепьяно, со всеми ошибками и неверно взятыми нотами, звучащими резко и фальшиво.
- Занятия в школе начинаются на следующей неделе, - сказал Пит с отвращением в голосе.
Он высказался о том, зачем я позвал его. Я знал, что наша дружба приближалась к концу. Хотя мы с Питом были одного возраста - с разницей в месяц - он отставал от меня в школе на целых два класса. Для Пита школа была вражеской территорией. Там он становился угрюмым и неразговорчивым, высокомерным с учителями, и к тому же он проваливался на всех контрольных и экзаменах. К тому же он постоянно затевал драки на школьном дворе, что выглядело острым контрастом в сравнении с ним - беззаботным летним авантюристом. И там он часто смотрел на меня глазами незнакомца.
- Я перехожу в новую школу, - сказал я. И мне уже надо было ездить в центр города, чтобы посещать среднюю школу имени Сайлоса Би Томпсона около здания городского муниципалитета и публичной библиотеки, о чем думал с дрожью, предчувствуя полную неизвестность, которую обещали перемены в моей жизни, наступающие в новом учебном году. Мой класс окончил школу прихода Святого Джуда в июне, когда все мальчики оделись в синие полушерстяные жакеты и белые фланелевые брюки, а девочки в белые платья. На глазах Сестры Анжелы проступили слезы, когда она смотрела на нас, выстроившихся в ряд: «Вы больше не вернетесь сюда маленькими и чистыми, как когда-то», - сказала она, сжимая в ладони четки.
Ее слова были пророческими, по крайней мере, для меня. Повернувшись к Питу, меня подхлестнуло вдруг рассказать ему об исчезновении и о том, что я видел тем вечером, когда я наблюдал за ним и Арти Леграндом, играющими в карты, и что я видел потом в заднем помещении магазина «Дондиерс-Маркет». Мы успели разделить тысячу тайн - и почему бы не эту, самую большую тайну их всех?
- Пит, - я сказал.
- Да? - откликнулся он, почти на грудь свесив подбородок.
И если я не смог рассказать об этом священнику в темноте исповеди, то как бы я рассказал об этом Питу Лагниарду? Мне захотелось сказать: «Пит, я могу заставить себя исчезнуть, стать невидимым, как в кинофильме, который ты видел, как тот ковбой».
- Помнишь тот кинофильм, который ты видел, тот, который я пропустил, потому что у меня болел зуб? - спросил я
- Какой кинофильм?
«Ни одна живая душа не должна об этом знать», - предупреждал меня дядя.
- Не бери в голову, - сказал я.
Иоланда больше не пела и не играла на пианино, и гараж наполнился гробовой тишиной.
- Мы навсегда останемся друзьями? - спросил Пит.
- Навсегда, - ответил я.
Но слово прозвучало пусто и невесомо в тишине того френчтаунского вечера.
Многим из нас предстояло пройти три года обучения в средней школе «Сайлас Би Томпсон», но Сестра Анжела сказала, что каждому из нас достаточно восьми классов средней школы, чтобы поступить на какой-нибудь коммерческий курс.
- Никому из вас не стоит получать классический курс обучения, - сказала она. - Это только для богатых, как следующая ступень на их пути в колледж.
- А как на счет общего курса? - спросил мой кузен Джуль. Он не стеснялся задать какой-нибудь вопрос.
- Общий курс тоже ни на что не годится, - ответила она. - Если поступаешь на общий курс, то можно просто оставить школу и пойти работать на фабрику.
Что для меня было проще всего, так это пройти курс бухгалтерии, стенографии или печатного дела, а потом заняться бесконечной и тоскливой работой в офисе, полной рутины.
Но когда в первый же день я попал в среднюю школу «Сайлас Би Томпсон», то внезапно потеряло какое-нибудь значение, на какой курс я поступил. Коридоры были полны жизни и волнения. Преподаватели были одеты в костюмы и платья, и этим заметно отличались от одетых в черно-белое монахинь. Он могли стоять в дверях класса и разговаривать с учащимися, делиться с ними шутками, проходя мимо. Звенел звонок, хлопали двери, помещения классов наполнялись смехом, и солнце, заливающее все внутри, было ярче того, что пробивалось сквозь маленькие окна школы прихода «Сент-Джуд».
Нашим классом руководила преподаватель Мисс Валкер. Когда я увидел ее впервые, то у меня аж остановилось дыхание. На ней было красное платье, а губы были обведены яркой помадой. Ее высокие каблуки щелкали, когда она проходила перед классом то в один, то в другой его конец, проверяя наши имена. Звонок звенел через каждые сорок пять минут, сообщая о перемене на следующий урок, и это была самая захватывающая часть учебного дня. Нужно было толкаться в коридоре, чтобы затем найти класс, в котором будет следующий урок. Я вспоминал бесконечные дни в классе Сестры Анжелы с восьми утра и до трех тридцати по полудню: это были монотонные уроки, удушающая атмосфера, и я уже не знал, как я мог вынести весь тот ужас. Здесь, в «Сайлас Би» (уже я выучил название этой школы так, как все ее называли), уроки менялись семь раз в день, на каждом уроке был новый преподаватель, и - чудо всех чудес - новые предметы, по которым ничего не надо было чего-либо делать дома, только читать и запоминать. Вокруг меня появилось много новых людей, сталкиваясь с которыми я мог лишь назвать их фамилии: Батчнен, Телбот, Видман, Келли, Борчелли - они не были французами, они были Янками, протестантами, евреями, ирландцами и итальянцами. Моя голова переполнилась цветом, светом, смехом, голосами и звонками, отделяющими один урок от другого, когда мне в тот день нужно было лететь вниз по лестнице, чтобы встретиться со кузеном Джулем на противоположной стороне улицы.
Из всех моих кузенов, он был ближе всех ко мне по возрасту и интересам. Если Пит Лагниард был моим закадычным другом в летний период, то Джуль был самым близким человеком в течение учебного года в школе. Летом обычно мы не виделись, потому что он играл в бейсбольной лиге района и становился патрульным лидером отряда бойскаутов «Сент-Джуд-17». А мы вдвоем с Питом были «отступниками». Нас не привлекали коллективные и организационные забавы. Мы предпочитали «Плимут» или просто побродить по улице и округам, играя в свои собственные игры, по вечерам залезая в чужие сады, разнося помидоры и огурцы по семьям в алфавитном порядке, и устраивая скачки на воображаемых лошадях.
Когда лето закончилось, все мои кузены и я собрались снова, и я как всегда потянулся к Джулю. С ним вдвоем мы любили читать. Будь то свежий осенний вечер или снежный зимний день, мы шли в центр города, где была Публичная Библиотека Монумента и брали книги. Каждый из нас мог взять не более пяти книг, и мы менялись, передавая их друг другу, затем, не зная, кто и что должен был вернуть обратно в библиотеку. Мы читали все, что попадалось от Тома Свифта до Пенрода и Сэма, о путешествиях, пиратах, исследованиях – это были книги с картинами и без. Летом с Питом Лагниардом мы проглатывали одну за другой разную комедийную литературу и юмор, фантастические рассказы о чудесах или «Суперчеловеке», о Тэрри и о пиратах. Но с Джулем в библиотеке мы нашли целые литературные сокровища. И мы спешили через все улицы, чтобы с ликованием ворваться в книжный храм, при этом, заставив поволноваться Мисс Битон, маленькую, говорящую только шепотом библиотекаршу, пытаясь преувеличить свой возраст, что должно было позволить бы нам попасть в отдел, содержащий запрещенные для нас взрослые книги.
Однако по Джулю не было видно, что он в восторге от новой школы.
- Я ненавижу это место, - объявил он. Его красивое лицо внезапно сморщилось и стало кислым, когда он метнул свой подбородок в направлении красно-кирпичной «Сайлас Би», откуда через распахнутые двери вылилась наружу сотня или больше детей.
Когда я не ответил, он добавил:
- А ты?
Я просто пожал плечами, не собираясь предавать его.
- Мы для них чужие, - продолжил он. - И никогда для них своими не станем. - Он имел в виду, что мы поступили в эту школу лишь в девятом классе, приезжая в Верхний Монумент из Френчтауна, - Здесь все вместе учатся с самого первого класса, а классный руководитель назвал Раймонда ЛеБланка канаком - в худшем смысле этого слова. Он будто грязью его облил, обозвав так.
- У нас красивая классная руководительница, - сказал я. - Она любит кино. Она посмотрела каждую серию «Всадника-Призрака». О, господь, Сестра Анжела думает, что пойти в кино – это грех, простительный грех посреди недели, а в воскресенье – вообще смертный.
- Передо мной сидит еврейка, - сказал Джуль. - Ее фамилия – Штейн, а ее отец владеет фабрикой «Венити» [«Тщеславие»]. Все женщины покупают их причудливую одежду. Она посмотрела на меня и сморщила нос, будто я – кусок дерьма…
- Уроки меняются один за другим, и это – здорово, - предложил я, подумав о том, что ему не к чему будет придраться, если говорить об этой особенности учебы в «Сайлас Би». - День пролетает незаметно…
- Еда в кафе – просто отрава. Терпеть не могу овощной суп. И сандвич был ужасен, в лососе попадались кости…
- И они выпускают школьный журнал, - сказал я. – Литературный журнал. Любой может предложить рассказ, и его напечатают, если будет достаточно хорош.
Джуль остановился и повернулся ко мне.
- Ты – канак, Пол. И я не думаю, что твои рассказы подойдут для них.
- Да, ладно тебе, - сказал я. – Не упусти случай.
Мы оба шли молча. Мне захотелось рассказать ему о первой своей встрече с протестантом в этот день, но не осмелился. Сразу после того, как Мисс Валкер сделала перекличку, проверив посещаемость, мой учебник по математике упал на пол, издав унылый глухой стук. Нога сидящего позади меня парня попыталась отпихнуть его в сторону, но рука потянулась к его щиколотке, чтобы остановить ее несильным ударом. И, когда я обернулся, то увидел, кто предотвратил пинок. Это был сам Эмерсон Винслоу. Никогда прежде я не встречал кого-либо с такой фамилией. Он улыбнулся мне и ле